Война Чарли Уилсона - Крайл Джордж

Милт Берден прислал простую телеграмму из оперативного пункта в Исламабаде. Там было только два слова: «Мы победили». Чарли направил собственную телеграмму Гасту: «Мы сделали это».

В тот вечер Вебстер устроил торжественный вечер в штаб-квартире ЦРУ. «Это была самая публичная и буйная вечеринка в Лэнгли», — вспоминает Уилсон. Стены были увешаны десятками огромных фотографий моджахедов со «Стингерами» и их добычи: разбитых вертолетов и танков. Приглашенный оркестр играл джаз, пока гости пили виски и угощались отборными яствами.

«Там было много счастливых людей — наверное, не меньше двух сотен, — говорит Уилсон. — Они то и дело подходили ко мне и говорили «вы вернули нам гордость», «вы были единственным, кто поверил в нас», «я просто хочу пожать вам руку» и так далее. Там было много объятий. Я обнимался с незнакомыми людьми, а Вебстер смеялся и провозглашал тосты».

После того как директор с гордостью рассказал о поразительном успехе, он уступил ораторское место Уилсону, который для начала выразил свое восхищение «работой блестящих антропологов, психиатров, культурологов и лингвистов, которых Агентство может привлечь к сотрудничеству в любое время. Ни одно другое учреждение в мире не может похвастаться таким собранием талантов и энтузиастов своего дела». Потом он воздал должное Гасту Авракотосу, Фрэнку Андерсону, Джеку Девайну и Милту Вердену. «Никто не думал, что нам удастся это сделать, когда мы начинали, — сказал он своим рокочущим голосом. — Конечно, время от времени нас посещали сомнения. Но пока мы живы, никто не сможет отрицать, что мы нанесли решающий удар «империи зла», от которого она уже не оправится».

«Это было похоже на предвыборный митинг, — вспоминает Чарли. — Я помянул Кейси добрым словом и, разумеется, вынес отдельную благодарность моджахедам. Меня встретили громом аплодисментов. Потом была масса разговоров насчет того, что нужно бы найти еще одну такую же войну. Было очень шумно и весело. Ко мне снова начали подходить всевозможные люди, которые говорили «я сотрудничал с афганской группой», «я встречал с вами в Пакистане» или «я участвовал в материально-техническом обеспечении». Кажется, директор в конце концов вывел меня наружу. Он снова поблагодарил меня, а я поблагодарил его».

«Не помню, что я делал дальше, — говорит Уилсон. — Но я точно был пьян, и, наверное, мне хотелось напиться, потому что там не было Гаста. Я собирался вернуться домой, сесть перед камином и выпить за Зию, Ахтара и Эрни».

Гаст был в Риме в тот день, когда Чарли тихо напивался в своих апартаментах, а Борис Громов уводил свои войска домой. Теперь Авракотос находился в отставке. Когда Том Твиттен возглавил Оперативное управление, он понял, что у него больше нет шансов получить хорошую должность.

Наблюдая за тем, как русские делают хорошую мину при плохой игре, Гаст думал, что они легко отделались. При помощи Агентства моджахеды довели советские потери до 25 000 человек, хотя Кремль признавал лишь половину от этого количества.

В тот день Авракотос получил только один поздравительный звонок — от своего соотечественника и давнего друга Питера Коромиласа, который впервые познакомил его с реальными обязанностями оперативного агента, когда Гаст приехал в Грецию. Благодаря Питеру Авракотос, который тогда находился всего лишь в ранге GS-14, фактически управлял страной через «черных полковников», и, по его собственным словам, «оберегал ее от коммунистов». Коромилас напомнил ему старую спартанскую поговорку О Tolmon Nika, что значит «тот, кто рискует, побеждает».

Звонок Коромиласа тронул сердце Гаста и заставил его вспомнить о молодом человеке, на которого он сделал ставку в афганской программе. «Никто и никогда не признает твоих заслуг, — писал он Викерсу. — История не узнает, насколько велик был твой вклад в нынешний уход русских из Афганистана».

Разумеется, Гаст думал о Чарли и очень хотел позвонить ему. Но он полагал, что Уилсон сейчас празднует победу со всеми бывшими коллегами Авракотоса. Он не выносил жалости к себе и не хотел выглядеть чужаком, поэтому так и не подошел к телефону.

Если бы Гаст мог увидеть Чарли и узнать, как старый техасский друг тоскует по нему, это разбило бы ему сердце. Как будто целая жизнь прошла с тех пор, как Джоанна Херринг вдохнула огонь в сердце «Весельчака Чарли» и отвлекла его от бесцельного времяпрепровождения. Она увидела его скрытый потенциал. Она убедила его объединиться с ее героем Зией уль-Хаком и встать на защиту борцов за свободу, чьим единственным оружием было их мужество.

Политический ландшафт мира быстро менялся. На следующее утро, когда первые лучи солнца разбудили Чарли Уилсона, он включил телевизор и вышел на террасу. Он посмотрел на монумент в честь морских пехотинцев, погибших при Иводзиме, который неизменно трогал его душу. Вашингтон вообще не переставал удивлять этого великодушного большого ребенка из Техаса. Он восхищался сияющим белым мрамором Капитолия, но в следующее мгновение скосил глаза и увидел на экране телевизора колонны танков и БТРов с угрюмыми русскими солдатами в меховых шапках. Это была запись, и генерал Громов снова готовился перейти через мост Дружбы. Чарли быстро подошел к холодильнику, где всегда держал бутылку шампанского «Дом Периньон» для подобных случаев.

Усевшись на террасе перед телевизором на фоне города, который он любил, высокий мужчина поднял бокал и произнес тост в честь Бориса Громова:

— За тебя, сукин ты сын!

ЭПИЛОГ.

НЕПРЕДВИДЕННЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Утро 11 сентября 2001 года в столице США выдалось ясным и солнечным. Как обычно перед отъездом на работу, Чарли Уилсон вышел на балкон, чтобы полюбоваться живописным видом. Еще никогда в истории одно государство не достигало такого влияния во всем мире, как Соединенные Штаты за десять лет после крушения Советского Союза. Имя Уилсона было практически неизвестно большинству американцев, но когда он смотрел на монументы и исторические правительственные здания, то имел все основания полагать, что сыграл видную роль в исчезновении величайшего противника Америки.

Его утренний ритуал был прерван звонком от друга. Прозвучал один-единственный вопрос: «Ты смотришь телевизор?»

Зрелище Всемирного торгового центра, объятого пламенем, потрясло Уилсона, но, как и многие американцы, сначала он решил, что речь идет о чудовищной авиакатастрофе. Спустя десять минут он увидел, как на экране появился другой самолет и врезался прямо во вторую башню. Им овладело тошнотворное предчувствие, что это дело рук террористов; в таком случае не вызывало сомнений, что убийцы были мусульманами.

«Я не знал, как быть, но подумал, что смогу узнать больше, если поеду в центр города», — говорит он. К тому времени Уилсон оставил свое место в Конгрессе и работал лоббистом, защищая главным образом интересы Пакистана. В 9.43 утра, через полчаса после первой атаки, он ехал по мосту к Четырнадцатой улице. Передние стекла в салоне были опущены, и радиоприемник вещал так громко, что он не услышал звук взрыва, потрясшего Пентагон менее чем в одной миле от его машины. В апартаментах Уилсона осталась женщина, но теперь все изменилось, потому что она была его женой и они уже два года жили в счастливом браке. Пол под ногами Барбары Уилсон вздрогнул от взрывной волны, докатившейся от Пентагона.

В тот вечер Чарли оказался на террасе, где двенадцать лет назад поднял тост за генерала Громова в тот день, когда советские войска вышли из Афганистана. На этот раз он смотрел на Потомак и горящее здание Пентагона. Пожар продолжался пять дней, пока последние языки пламени не были погашены и дым не рассеялся. Сначала Уилсон не знал, как оценить происходящее. Когда в газетах по всей стране появились фотографии девятнадцати угонщиков, он нашел некоторое утешение в том, что все они были арабами, а не афганцами. «В течение одной-двух недель до меня просто не доходило, что их логово находилось в моих горах», — говорит он.