К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Руководители фашистской Германии предполагали, что Сталин из-за своих честолюбивых притязаний вступит в конфликт с такими военачальниками, как Тухачевский, Якир и другие. Это и толкнуло гестапо на организацию провокации, имеющую целью дискредитацию Тухачевского и его друзей.

Мы знаем сейчас, что в 1937 году в гестапо было действительно сфабриковано подложное «письмо» Тухачевского своим «друзьям» в Германии, в котором Тухачевский якобы писал о своем и своих единомышленников намерении избавиться от опеки гражданских лиц, осуществив государственный переворот. В этом письме гестаповцы старались копировать не только почерк, но и характерный стиль Тухачевского. На подложном письме были подлинные штампы абвера: «совершенно секретно», «конфиденциально». Здесь была даже подлинная резолюция Гитлера – приказ организовать слежку за генералами, которые будто бы поддерживают с Тухачевским тайную связь. Известна сейчас фамилия гравера, подделавшего подпись Тухачевского, и имя сотрудника гестапо А. Науекса, руководившего этой «операцией» [442] . Для того, чтобы переправить «письмо» Тухачевского Сталину, была симулирована кража «досье» Тухачевского во время пожара из здания абвера агентами чехословацкой разведки. В своих мемуарах бывший президент Чехословакии Э. Бенеш свидетельствовал, что еще в январе 1937 года он получил неофициальные сведения о том, что Гитлер ведет переговоры с Тухачевским, Рыковым и другими с целью свержения Сталина и установления прогерманского правительства. Бенеш сразу же сообщил в Москву через посольство СССР в Праге всю эту информацию [443] .

Можно подумать, таким образом, что в отношении Тухачевского Сталин действительно был обманут, что он попался на удочку гестапо. Но это, конечно, не так. Действительная история гибели Тухачевского гораздо сложнее, хотя и в ней еще не все ясно до конца. Во-первых, мы знаем из опубликованной в западной печати информации, что идея насчет «заговора» Тухачевского была придумана не шефом гестапо Р. Гейдрихом. Она была подсказана Гейдриху русским белоэмигрантом генералом Ник. Скоблиным. Как было выяснено позднее, Скоблин и его жена Надежда Плевицкая являлись не только заметными фигурами белой эмиграции, но и советскими агентами. Именно Скоблиным была организована такая поразившая всю эмиграцию акция, как похищение генерала А. П. Кутепова, который после смерти генерала Врангеля возглавил белогвардейский Русский общевоинский союз (РОВС). Именно от Скоблина гестапо узнало о «заговоре» Тухачевского и решило помочь Сталину [444] .

Хотя Сталин и получил столь желанные для него «достоверные сведения» об «измене» Тухачевского в январе 1937 года, он не сразу сместил последнего с поста заместителя наркома обороны. Даже после ареста Тухачевского полученное из Чехословакии «досье» не было представлено Военному Совету, который состоялся 1 – 4 июня 1937 года и рассмотрел вопрос об «измене» Тухачевского и других военачальников еще до начала судебного заседания. Членам Военного Совета были розданы Ежовым фальсифицированные «показания» ранее арестованных военных работников, которые фабриковались в НКВД. В этих «показаниях» Тухачевский, Якир, Уборевич и другие голословно обвинялись в измене Родине и в попытке совершить государственный переворот. Что касается фальшивки гестапо (все это «досье» Тухачевского имело 15 листов), то она была использована главным образом для обмана западных политических деятелей. Через Бенеша об этом «досье» узнали некоторые видные французские политики, в том числе лидер социалистов Л. Блюм. В СССР эта фальшивка, инспирированная НКВД, вероятнее всего, по совету самого Сталина, была подшита к делу Тухачевского уже после расстрела Тухачевского и его товарищей. Несомненно, что Сталин был до крайности скрытным человеком, и он никогда и никому не раскрывал своих подлинных намерений. В этом смысле (и только в этом смысле) у Сталина никогда не было ни доверенных друзей, ни сообщников. До самых последних дней своей жизни он продолжал утверждать как устно, так и письменно, что все уничтоженные им люди были опасными врагами народа. Однако Сталин в данном случае обманывал других, но не самого себя. Он несомненно знал, что ни Блюхер, ни Постышев, ни Чубарь, ни Сванидзе, ни Якир, ни Бухарин, ни Тухачевский, ни Рыков, ни тысячи других видных членов партии, арестованных по его распоряжениям, не являются шпионами или изменниками. Утверждения Сталина на этот счет были клеветой, и все поведение Сталина показывает, что это была преднамеренная клевета.

Если исходить из следственных материалов 30-х годов, то можно обнаружить, что во всех краях, областях и республиках нашей страны, во всех наркоматах, общественных организациях, крупных воинских формированиях существовали широко разветвленные «правотроцкистские», «шпионско-террористические», «диверсионно-вредительские» организации и центры и все они, как правило, возглавлялись первыми секретарями обкомов, наркомами, командующими армиями. Нетрудно обнаружить при этом, что подавляющее большинство клеветнических материалов поступало в НКВД не извне, а фабриковалось здесь же в «органах» самими следователями или сломленными на допросах заключенными. Но было бы грубой ошибкой полагать, что именно сфабрикованные в НКВД материалы стали главной причиной гибели многих ведущих деятелей партии и что Сталин поверил всей этой клевете. Гораздо чаще Сталин сам давал общее направление следствию, а работники НКВД, не имея права проверить или оспорить «сталинскую» версию, должны были только «доработать» эту версию в деталях и добиться любыми средствами признания от обвиняемых. «Недавно, всего за несколько дней до настоящего съезда, – говорил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев, – мы вызвали на заседание Президиума ЦК и допросили следователя Родоса, который в свое время вел следствие и допрашивал Косиора, Чубаря, Косарева. Это никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок... Спрашивается, разве мог такой человек сам, своим разумом повести следствие так, чтобы доказать виновность таких людей, как Косиор и другие. Нет, он не мог много сделать без соответствующих указаний. На заседании Президиума ЦК он нам так и заявил: "Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был вытащить из них признание, что они враги"».

Разумеется, не все работники НКВД, суда и прокуратуры того времени были столь примитивны, как Родос. Среди них были люди с достаточно развитым интеллектом, вроде А. Я. Вышинского или следователя по особо важным делам Л. Р. Шейнина, который кроме протоколов допросов писал также рассказы, повести, пьесы и киносценарии. Однако в моральном отношении эти люди были, вероятно, еще большими выродками, чем Родос.

Было бы, например, нетрудно при серьезном расследовании разоблачить фальшивку насчет Тухачевского. Криминалисты всех стран давно уже располагают достаточными средствами для разоблачения таких подделок. Но Сталин, получив «досье», не поручил НКВД провести настоящую экспертизу содержащихся в нем документов. Еще легче было бы установить клеветнический характер других «документов» и материалов, которые становились основанием для массовых арестов.

Давая санкцию на арест своих недавних соратников и друзей, Сталин никогда не выражал желания лично встретиться с ними или даже допросить их, хотя он внимательно следил за ходом следствия и за поведением некоторых арестованных. Сталин знал, что некоторые из арестованных так и не признали себя виновными или отказались потом от своих показаний, однако он все же давал санкцию на расстрел этих людей. Мы знаем теперь, что Сталину передавали предсмертные письма многих из его соратников, в которых они просили принять их лично и выслушать. Но Сталин неизменно отклонял эти просьбы и не отвечал на полученные письма, хотя и хранил некоторые из них в своем сейфе. Одно из таких писем было зачитано на XX съезде КПСС Н. С. Хрущевым. С этим письмом обратился к Сталину кандидат в члены Политбюро Р. Эйхе. Он, в частности, писал:

«...Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хоть одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершал ни одного из инкриминируемых мне преступлений, и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда не говорил ни полслова неправды, и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело – это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности... Имеющиеся в моем деле обличающие меня показания не только нелепы, но и содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации по моему предложению...