Гойда - Джек Гельб

Было слышно, с каким трудом нынче Басманову даётся каждое слово. Иоанн пресёк стенания, которыми он был готов разразиться при одном только виде измученного тела Фёдора. Заместо того владыка коротко кивнул.

– Я знаю, Федь, – тихо ответил Иоанн.

Его голос точно был сорван.

– И никогда не предам, – молвил Фёдор.

Руки Иоанна дрогнули. Стоило царю едва отверзнуть свои очи, он замер, собираясь с духом. Наконец владыка медленно поднял запястья юноши к себе. Следы верёвки, что впилась в кожу, розовели тёмными шрамами, окаймлёнными множеством синяков вокруг. Иоанн сглотнул, не в силах молвить ни слова. Царь прикрыл лицо рукой и отвёл взгляд, чувствуя, как силы подводят его.

– Он пожалеет об этом, – прошептал Иоанн, и слышно было, как он задыхается в отчаянной ярости.

– Ещё боле он пожалеет о том, что не убил меня наверняка. – Как бы ни был нынче слаб и измучен всякого рода болью Фёдор, присущая ему одному лукавая усмешка вернулась на его уста.

Иоанн же поглядел на Басманова, и настрой их явно разнился. Царь пребывал в смятении, в то время как Фёдор заверял владыку своего улыбкою, что нет нынче повода для тревог.

– Ждите на заре, – молвил Фёдор. – Мой батюшка принесёт вам добрую весть.

* * *

Светало. Верно, впервой при дневном свете разрывалась могила отца Тихона. Мужики втроём-вчетвером брались за огромные камни, коими накануне замуровали проход. Отворив, невольников вывели к холму. На старых воротах уже свисала петля да покачивалась на раннем прохладном ветру.

У самих ворот стоял прекрасный вороной конь Гром, на котором восседал сам владыка. Царь взирал на встревоженные лица, наблюдал, как искажаются они при виде петли, точно воочию узрев конечность своих жизней. Подле государя на лошадях восседали опричники его из ближней братии. Алексей прильнул спиною к воротам да скрестил руки на груди, всё выжидая, как царь молвит свою волю.

– Бог послал мне великую милость, – сказал царь, положив руку на сердце. – И дал я слово милость проявлять к рабам своим. Ваша измена прощена. Нынче готов я внимать вам – уши и очи мои открыты. Ежели нет у вас никаких слов ко мне – так воротят же слуги мои вас в Новгород Великий.

Люди Луговского тупили взоры, точно повинно свесили головы. Руки их уж были связаны за спиною. Басман всё стоял, почёсывая бороду да ожидая исхода царского суда.

– Молвите же мне о тяжкой службе своей, – продолжил Иоанн. – Неча утаивать тягот своих – всяко нынче прибавятся, коли не образумитесь.

– Молю о милости, государь! – сорвался один из мужиков, вскинув лик свой, преисполненный ужасом. – Не ведали мы, государь, не могли ведать, что слугу своего послали! Думали, кто из новгородских кровь пьёт!

Иоанн стиснул поводья в кулаке, но взгляд оставался недвижным.

– Кто был с тобою? – спросил владыка, и его взгляд пронзил всю череду изменников пред ним.

Ещё двое было вздрогнули, когда прозвучала отчаянная мольба. Иоанну уж не нужен был ответ.

– Этих троих – в Кремль. Прочих – в Новогород, – повелел Иоанн, разворачивая своего коня.

* * *

Фёдор сидел за столом по правую руку от государя. Преображение юноши сразу же бросалось в глаза – его плечи боле не были безвольно опущены, лицо постепенно утрачивало следы болезни. На подбородке да щеках уж проступила неровная щетина – всё было не до бритья. Губы степенно наливались былою краской. Глаза поблёскивали, выдавая перенесённый недуг, но было ясно – беда миновала. Юноша сидел вполоборота, откинувшись назад.

Владыка был облачён в величественное своё одеяние, ибо предстояло ему вершить суд над ближними своими. В ожидании Иоанн постукивал пальцами по столу да украдкою поглядывал на Фёдора. Младший Басманов замечал эти взгляды и время от времени коротко улыбался царю. Изнурённость лишила лицо юноши того коварного лукавства, коим он был одарён от природы, и нынче в каждой улыбке было что-то хрупкое и ранимое, что задевало Иоанна много сильнее, нежели сам владыка думал себе.

Алексей вовсе не глядел в сторону царя да сына своего. Его мысли были заняты другим, что было видно по насупленным густым бровям. Воевода неспешно прохаживался по палате, уперев руки в боки, изредка поглядывая на дверь. Все трое – государь да оба Басманова – ждали, когда им приведут Вяземского.

Наконец в коридоре послышались шаги. Князь не дал рындам вести его точно преступника. С порога Вяземский отдал поклон государю. Алексей молча взялся за спинку кресла да выволок его к князю и кивком повелел занять место. Афанасий хмуро вздохнул, предвкушая мрачный для себя расклад дела.

– Афонь, – молвил Иоанн, указав плавным жестом на Фёдора.

Вяземский сжал кулаки, поглядев на царя да на Басмановых – отца и сына. Князь опустил голову, и с его уст сорвался тяжёлый вздох. Собравшись с силами, Афанасий поднял свой взор на Фёдора.

– Молю вас о прощении, Фёдор Алексеич, – произнёс Вяземский.

Всем было понятно как ясный день – те слова дались князю с трудом. Юный Басманов вскинул брови.

– И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, – ответил Фёдор. – Да право, за что же, Афанасий Иванович?

Вяземский смутился пуще прежнего. Иоанн поглядывал за сим, положив голову на руку свою.

– Мудрый государь? – обратился Фёдор. – Неужто Афанасий Иванович в чём провинился? Ибо предо мною у него никакой вины нет. Право, то я должен прощения молить, ибо предался сумасбродству, супротив его воли и вашей, добрый государь.

Иоанн сел ровно в кресле своём, слушая речь Фёдора.

– Стало быть, зря я вспылил на него? – спросил царь, косо поглядев на руку Афанасия.

Кисть была туго затянута повязкой. Раздался тихий свист Фёдора – юноша, верно, впервой заметил то.

– Боже правый… – тихо произнёс юноша.

Вяземский же молчал – уж своё всё молвил, что ведал.

– В чём же вина его? – спросил юный Басманов, обернувшись к царю. – Ежели и есть вина, то лишь моя, мудрый государь.

Царь постучал пальцами по столу, слушая речь Фёдора.

– А ведаешь ли, что молвил мне князь? – спросил Иоанн.

Юноша вскинул бровь да едва качнул головою.

– Будто бы ты без его ведома да сам и нарвался в плен к Луговскому, – молвил Басман-отец, проходя мимо Вяземского.

Фёдор глубоко вздохнул, разведя руками.

– Молюсь и уповаю на милость вашу, на доброту вашу, великий царь, – ответил юный Басманов. – Правду молвит вам Афанасий. Не повинен он в том, что сделалось со мною – супротив же, будь во мне та смиренность, что наполняет меня ныне, – кто ведает, как бы всё устроилось.

Вяземский ушам своим не верил, слушая, как Фёдор