Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом мысленном разговоре с Толстым великий князь, распаляясь, уличал его в попытках «сломать Университетский устав 1863 года», изменить отношение к земству, которое «он хочет давить». Хватило бы у него претензий и к другим министрам (Сольскому, Шестакову, Грейгу), позволявшим ломать «принципы и предания» эпохи 1861 года…
С другой стороны, Константин Николаевич убеждал себя и своего корреспондента Головнина в том, что вовсе не жаждет этих споров, которые не имели бы иного результата, кроме ссоры, и были бы не чем иным, как «бросанием гороха об стену». В то же время он не мог освободить своего сознания от мучившей его мысленной полемики. Его удивляла способность Головнина «быть зрителем, так сказать, со стороны, тогда как я, хотя и живу в действительном уединении, не могу не принимать горячо к сердцу то, о чем слухи до меня доходят». И эти слухи убеждали его в том, что «у нас само правительство воспитывает народ для революции и приготовляет, пропагандирует ее почище всяких нигилистов!»
Зиму 1883/84 года он провел в Петербурге, где болел невротическими болями лица и головы. Его лечил доктор Боткин и рекомендовал ему отправиться в южные края. 24 апреля 1884 года великий князь выехал в Крым, в Ореанду, где пребывал в уединении, «не выходя из своей берлоги» и не занимаясь никакими делами, кроме музыкальных. Он соблюдал все посты (был «счастлив говеть»), много времени проводил в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, построенной на его средства в Ореанде. В таком уединении и прошли последние годы его жизни.
Пережитая великим князем драма отставки усиливалась тем свойством его натуры, которую верно определил А.Ф. Кони: «Он не был способен к роли равнодушного созерцателя, и его живая восприимчивость, подчас даже переходившая в нервную впечатлительность, заставила его раньше многих понять потребности времени и ближайшие задачи России после Севастопольского погрома…»
«Либерал означает человека, который… не допускает на практике преобладания своего произвола над другими и не подчиняется сам произволу других…»
Александр Васильевич Головнин
Татьяна Антонова
Министр народного просвещения, член Государственного совета, Александр Васильевич Головнин родился в Петербурге 25 марта 1821 года. Вспоминая позднее о трудном детстве (до пяти лет он не говорил и не ходил), Головнин всегда с нежностью писал о родителях, забота которых сохранила ему жизнь. В отце, Василии Михайловиче, он видел «идеал ума, знания и благородства». Известный мореплаватель вице-адмирал В.М. Головнин в 1828 году отпустил крепостных из своего села Берны Калужской губернии Масальского уезда «в свободные хлебопашцы со всею землею». Его возмущали увиденные им во время кругосветного плавания картины колониального рабства, резко осуждал он и российских «рабовладельцев».
Безвременная кончина отца летом 1831 года во время эпидемии холеры была самым горьким событием детства А.В. Головнина. Опорой семьи, в которой, помимо старшего Александра, росли четыре дочери, стала мать, Евдокия Степановна (урожденная Лутковская). До тринадцати лет Головнин учился дома. Хроническая болезненность и постоянные боли отвлекали мальчика от игр и привычных для детей развлечений: его занимали лишь чтение и рисование. В библиотеке отца он рано прочитал Карамзина, Державина, Фонвизина, Плутарха. В 1834 году Евдокия Степановна выхлопотала через Морское министерство оплачиваемое из государственной казны место в первой мужской гимназии в Петербурге, куда ее сын вскоре и был определен пансионером в третий класс. Через год Головнина, как отличника, перевели во второй класс Царскосельского лицея, который он окончил в 1839 году, получив большую золотую медаль и самый высокий для выпускника чин титулярного советника.
Начавшаяся в канцелярии управления учебными и благотворительными заведениями ведомства императрицы Марии Федоровны служба не приносила радости. После «златых дней» лицея пустое сочинение бумаг казалось юному Головнину занятием весьма нудным. От канцелярских тягот его спасало чтение. Но самое яркое впечатление этого времени (1841) было связано с поездкой в село Гулынки Пронского уезда Рязанской губернии. Здесь, на берегах реки Истьи, располагалось родовое имение Головниных, включавшее, кроме Гулынок, село Лебяжье в Раненбургском уезде, деревню Озерки – в Спасском. Когда-то оно принадлежало помещикам Вердеревским. Александра Ивановна Вердеревская, бабушка будущего министра, получила его в приданое, став женой М.В. Головнина. Впоследствии поместье наследовал их старший сын Василий Михайлович. Оно было небольшим – около 350 душ. Им и стала распоряжаться Евдокия Степановна, «соблюдая строжайшую бережливость в домашних расходах».
В Гулынках Головнин заинтересовался системой управления имением и подружился с гулынскими крестьянами, которым он искренно желал сделать добро. Этот визит завершился тем, что Евдокия Степановна заменила притеснявшего мужиков старосту «толковым и набожным» крестьянином Петром Григорьевым, отменила все сборы на содержание барского дома, барщину заменила оброком, а дворовых отпустила на волю. В дальнейшем «преобразования» в Гулынках продолжались. Оброк установили с учетом обеспеченности крестьян скотом: для тяглых – 15, полутяглых – 7,5 рубля серебром (у соседей оброк был до 25 рублей и выше); барин покупал лошадей тем, у кого они пали, и коров для семей с маленькими детьми. Все эти меры вызывали удивление и недовольство помещиков округи, которые придерживались более традиционных взглядов. «Дурные наклонности и страсти, – замечал Головнин по этому поводу, – находили здесь обширное для себя поприще».
В 1848 году, воспользовавшись временной отставкой из-за болезни, Головнин по собственной инициативе в течение восьми месяцев ездил по губерниям Центральной России, собирая сведения о положении крепостных, их нравственном быте, отношении к помещикам. Итогом его наблюдений, разговоров не только с помещиками и губернаторами, но и с крестьянами стали записки «О крепостных крестьянах». В результате этой поездки Головнин пришел к выводу о том, что при отмене крепостного права необходимо учитывать особенности местной жизни, традицию отношений помещиков и крестьян, типы их хозяйства. Крестьян, выполняющих для помещика меньше повинностей, чем «сколько они получают от него выгод», можно было бы с успехом превратить в фермеров, других – менее обеспеченных – в арендаторов.
В
