Весь Хайнлайн. Кукловоды - Роберт Хайнлайн

Я был глубоко погружен в творческое раздумье, когда увидел в зеркале лицо Бродбента.

— Господи! — рявкнул он. — Он, кажется, за все время ни черта не сделал!

Я окинул его ледяным взглядом.

— Я предполагал, что вам желательно увидеть образчик моего творчества, а в этом случае меня подгонять не следует. Это все равно что потребовать от классного шеф-повара придумать новый соус, сидя на галопирующей лошади.

— Да будь они трижды прокляты, ваши лошади! — он глянул на циферблат часов-перстня. — У вас еще есть шесть минут. Если за это время вы ничего не сделаете, нам придется рискнуть выйти просто так.

Хорошо же! Конечно, я предпочел бы иметь достаточно времени, но когда-то я репетировал с папашей его номер с молниеносным переодеванием — «Убийство Хью Лонга[57]», пятнадцать картин за семь минут, — и однажды даже дал ему фору в девять секунд.

— Не мешать! — гаркнул я. — Я буду готов через минуту. — И перевоплотился в Бенни Грея — бесцветного подручного убийцы из «Дома без дверей»: две быстро проведенные морщины от крыльев носа к углам рта, чуть намеченные мешки под глазами и легкий слой бледно-желтого крема номер пять, размазанный по всему лицу. На все это понадобилось не больше двадцати секунд — я мог бы проделать это и во сне. «Дом» выдержал девяносто два представления, прежде чем его записали на пленку.

Потом я посмотрел на Бродбента, который стоял с разинутым ртом.

— Господи боже мой! Быть того не может!

Я не стал выходить из образа Бенни Грея и в ответ даже не улыбнулся. Чего Бродбент не мог оценить, так это того, что практической необходимости в креме не было вообще. Он, разумеется, облегчил задачу, но применил я его только потому, что Бродбент ожидал чего-то в этом роде. Будучи невеждой, он считал, что при гримировании краски и пудра обязательны.

Он продолжал любоваться мной.

— Послушайте, — сказал он почти молитвенно, — а для меня можно придумать нечто подобное? Только чтобы по-быстрому.

Я уже хотел сказать «нет», но вдруг понял, какая интересная в профессиональном плане задача стоит передо мной. Я чуть не сказал ему, что если бы мой папаша занялся им, когда Бродбенту было лет эдак пять, то сейчас он, возможно, мог бы сыграть роль продавца «травки» на сборище панков.

— Вы просто хотите быть полностью уверенным, что вас не узнают? — спросил я.

— Да, да! Перекрасить там что-то, наклеить фальшивый нос и прочее в том же роде…

Я покачал головой.

— Что бы мы ни делали с гримом, вы все равно будете выглядеть, как ребенок, собравшийся на школьный карнавал. Играть вы не умеете, научиться этому в ваши годы уже нельзя. Нет, трогать ваше лицо бессмысленно…

— Как, но ведь с моим клювом…

— Слушайте меня внимательно! Все, что я смогу сделать с этим величественным носом, лишь еще больше прикует к нему внимание, ручаюсь вам. Удовлетворит ли вас, если какой-нибудь знакомый, поглядев на вас, скажет: «Слушай, этот рослый парень здорово смахивает на Дака Бродбента. Конечно, это не Дак, но здорово на него похож!» Ну, так как?

— Хмм… Думаю, да. Если он будет уверен, что это не я… Тем более что сейчас я должен быть на… Ну, скажем, не на Земле.

— Он будет абсолютно уверен, что это не вы, так как мы изменим вашу походку. Походка — ваша самая приметная черта. Если она будет иной — значит, это не вы, а кто-то другой — крупный, широкоплечий мужчина, немного напоминающий вас.

— О’кей. Научите меня, как надо ходить.

— Этому вы никогда не научитесь. Но я заставлю вас ходить как надо.

— Как?

— Положу пригоршню гравия или чего-то в том же роде в носки ваших сапог. Это заставит вас ступать на пятки и изменит осанку. Тогда вы не сможете ходить этой кошачьей походкой космонавта… ммм… а еще я стяну вам пластырем лопатки, чтобы напомнить о необходимости держаться прямо. И этого хватит.

— И вы думаете, что меня не узнают только потому, что я буду иначе двигаться?

— Разумеется. Ваш знакомый даже не поймет, почему он уверен, что это не вы, но сам факт, что это убеждение имеет подсознательный характер, поставит его в позицию, где сомнения просто не смогут возникнуть. О, я могу что-нибудь придумать и для лица, чтоб вы успокоились, хотя нужды в этом нет.

Мы вернулись в гостиную. Я все еще, разумеется, был Бенни Греем. Если уж вживаешься в роль, то требуется заметное психологическое усилие, чтобы выйти из нее. Дюбуа звонил по телефону. Он поднял глаза, увидел меня, и рот у него раскрылся. Он выскочил из защищенной секции и закричал:

— Это еще кто такой? I А где тот актеришка?

Окинув меня взглядом, он тут же отвернулся и больше не глядел в мою сторону. Бенни Грей — такой усталый, такой незначительный человечишка, что смотреть на него дважды просто не стоило.

— Какой-такой актеришка? — отозвался я бесцветным глухим голосом Бенни. Это заставило Дюбуа снова посмотреть на меня. Он посмотрел, начал было уже отводить глаза, но потом вдруг вернулся взглядом к моей одежде.

Бродбент заржал и хлопнул его по плечу.

— А ты еще говорил, он не может играть! — И резко изменил разговор: — Ты со всеми договорился, Джок?

— Да. — Дюбуа снова посмотрел на меня, потом отвернулся. Он был поражен до глубины души.

— О’кей. Нам нужно выйти отсюда не позже чем через четыре минуты. Посмотрим, что вы сумеете сделать со мной за это время, Лоренцо.

Дак успел снять только один сапог (куртку он снял раньше и задрал шелковую рубашку для того, чтобы я стянул пластырем лопатки), когда над дверью зажегся свет и зазвучал зуммер.

Дак замер.

— Джок, мы кого-нибудь ждем?

— Возможно, это Лангстон. Он говорил, что попробует заскочить до нашего ухода. — Дюбуа двинулся к двери.

— А может, это не он? Может, это…

Я не расслышал, кого назвал Бродбент, так как Дюбуа открыл дверь. В дверном проеме, похожий на кошмарный мухомор, стоял марсианин.

Какую-то растянувшуюся на века секунду я видел только его. Стоявшего за его спиной человека я не заметил, не увидел и жезла — смертоносного марсианского оружия, зажатого в одном из псевдощупальцев.

Марсианин вплыл в комнату, человек шагнул за ним, дверь захлопнулась. Марсианин проквакал:

— Вечер добрый, джентльмены. Направляетесь куда-то?

Из-за острого приступа ксенофобии я потерял способность двигаться и соображать. Дак запутался в своей наполовину снятой одежде. Но малыш Дюбуа действовал с тем инстинктивным героизмом, который в эту секунду сделал его для меня дороже родного брата, хоть он тут же и умер. Он кинулся прямо на жезл и даже не попытался от него уклониться.