Сегодня - позавчера. Трилогия - Храмов В.

  Я проорал, что служу трудовому народу. Мне было приятно. Это даже приятней, чем редкие премии в прошлой жизни.

  - А танки будут, лейтенант. Партизаны донесли, что на нашем участке замечена выгрузка эшелона с танками. Я думаю, до подхода танков, мы перекроем шоссе, потом отбиваться будем. Должны успеть. Если они нас атакуют в поле - в блин раскатают.

  - Эшелон. Это до батальона танков. Отобьёмся. Тяжело будет, но отобьёмся.

  - Твоими устами да мёд бы пить, - вздохнул комдив, - но вот отбиваться почти нечем. Противотанковой артиллерии мало, ПТР слабо освоены. Да, и боится народ танков. Мало в дивизии осталось выживших после танковых атак осени-зимы 41-го. Пополнение танки вообще не видели, зато наслушались такого, что заранее штаны марают.

  - Можно создать истребительные отряды. И бросать их против танков, - сказал я, - Есть уже такой опыт. Вот, наш комполка Степанов, как раз командовал истребительной ротой. Мы танки жгли за милую душу.

  - Таки, за милую душу? И много вас таких, с той роты, в полку?

  Я вздохнул:

  - Двое. Я и Степанов. Я у него старшиной в роте был.

  - Погоди, так ты и есть тот старшина, что истребительный батальон из окружения вывел? - спросил майор из оперотдела дивизии.

  - Я. Так точно.

  - Вот оно что! Он ротным из младшего комсостава стал, - пояснил свою мысль майор комдиву.

  - Я понял уже. Не то, что эти ротные со школьной скамьи. Давно воюешь?

  - Полгода.

  - Через полгода и эти школьники такими будут, - сказал майор.

  - Если выживут, - буркнул комдив.

  В это время громыхнул близкий взрыв тяжёлого снаряда.

  - Это ещё что? - повернулся комдив к начштаба.

  Тот, сам удивлённый, совсем не по уставному, пожал плечами. Громыхнуло ещё раз.

  - Подкинули крупные калибры, - вздохнул комдив, надевая папаху и беря в руку трость - он хромал, видно не долечил рану ноги. Потом повернулся к начштаба:

   - Держись, майор. Противник успел перегруппироваться. Пока бьёт по площади, а вот утром, посветлу, станет бить прицельно. Нам подавить это нечем. Удачи!

  Он уже в дверях обернулся, посмотрел на меня, начштаба, ухмыльнулся, сказал мне:

  - Выживи, лейтенант!

  - Постараюсь, товарищ генерал-майор!

  Как только дверь за комдивом закрылась, начштаба крикнул ординарцу, чтобы сделал чаю, потом тяжко опустился за стол, схватился за голову руками. Ещё раз бабахнуло.

  - Комдив прав. Сейчас они нам спать не дают. А утром, когда пойдём в атаку - с дерьмом смешают этими снарядами. Вместе с обещанными танками.

  Принесли чай. Начштаба пил чай и молча медитировал, гипнотизируя карту. Влетел Степанов, крикнул:

  - Чаю!

  Отобрал мою кружку, допил мой чай, друг, блин! Кинул шапку и тулуп в угол, забегал по избе:

  - Что, задумался? - это он своему начштаба, - что делать будем?

  И тут они оба повернулись ко мне.

  - Э, мужики, не надо на меня так смотреть! Я вам не волшебник! У меня в роте 56 бойцов осталось. Измотаны сильно. Да и не знаю я, где эта батарея!

  - А кому сейчас легко? Иди, готовь роту. Как только уточним расположение батареи - пойдёшь!

  - Спасибо тебе, благодетель! Твою дивизию! Что я-то опять в самую печку-то? Больше некому?

  - Больше некому! Орден обещаю.

  - Себе пообещай! Знаю я, что за орден! С закруткой на спине! Командиры, блин! Как нарисуется писец, так сразу Кузьмин! Я за всю Красную Армию один не навоюю! Вы совсем охренели? Батарея находиться чёрте-где в тылу врага? Вы на что надеетесь? А, что толку!

  Я махнул рукой и пошёл. Рота, все 56 человек, уже сидели на чемоданах. Тут и дураку ясно, что немец бьёт издалека и по "карте", т.е. по отметке деревни на карте. Поэтому желательно в это время находиться на другой "отметке". И мы ушли в окопы и землянки той рощи, которую захватили утром.

  Вернее, я роту отправил, а сам, с Котом, пошли в избу особого отдела, тем более, что немец, вроде, и перестал бомбить.

  Особист полка, капитан, типичный "ботан" в очках, удивлённо откинулся на стуле, когда я стал его убеждать, что освобождённые мною "воинство отца Анатолия" ангелы во плоти, что геройски воевали рядом со мной, а поп, спасший всех этих окруженцев и бежавших с плена красноармейцев, вообще достоин прижизненного памятника.

  Капитан снял очки, ещё некоторое время смотрел на меня близорукими глазами, закурил, встал, взял кружки. Довольно красивая, но какой-то строгой, северной красотой, девушка-писарь, вскочила налить чая, но он от неё отмахнулся:

  - Сам. Засиделся уже. Голова, как ватой набитая. Вот, даже не пойму, зачем этот ротный меня учит Родину любить.

  Я осёкся. Как зачем?

  - Как зачем? Я за этих людей поручиться могу, выручить их... - увидев насмешливые взгляды, какими переглянулись капитан и его писарь.

  - Выручить от чего? - спросил меня особист, протягивая кружку с чаем и ставя на стол деревянную плошку с белыми кубиками сахара.

  - Что-то я не пойму, - озадаченно сказал я.

  - Да вот и я тоже, - кивнул капитан, - ты, присаживайся, Кузьмин. Не удивляйся. Из-за тебя у нас очень много пустой работы. Язык у тебя - как помело. Кому и что говоришь - совсем не соображаешь. А нам потом доносы на тебя разбирать.

  - Доносы? И кто же это меня вламывает? - насторожился я. Пришёл, называется, выручить. Так, глядишь, и самого захомутают.

  - Да, разные. И все просят проверить тебя и принять меры. Кем только ты не чудишься людям: махновец, шпион иностранный, бывший белогвардеец, офицер старорежимный, антисоветчик.

  - Как это так-то? Когда это я стал антисоветчиком?

  - Анекдоты по наших вождей и генералов и маршалов рассказывал? То-то же. Веру свою не скрываешь, что само по себе религиозная пропаганда. И вообще ты - хам, нахал и хулиган!

  - Это, точно!

  - А что ты радуешься? Думаешь, охота нам кляузы на тебя разбирать? Нам больше заняться нечем? Ладно, боец пожалуется, пообещаем ему разобраться, он и успокоился, а командованию отчёт представь! Если бы ты не успел так себя ярко проявить в нашем правом деле, защищая Родину, давно бы грохнули тебя, чтоб не морочил головы ответственным товарищам. Ага! Проняло? За базаром следи, лейтенант!

  - А что это вы по фене?

  - Я-то, ладно. Ты где нахватался? Вора в законе возле себя пригрел, рецидивиста - хулигана?

  - Ранили Казачка. Сильно. В лазарете. Жаль, отменный боец, - грустно вздохнул я.

  - Знаю. Знаю даже, что в список на орден его подполковник включил. Так откуда такие обширные связи?

  Я усмехнулся:

  - Меня такие большие шишкари не раскололи, думаешь, у тебя получиться?

  - Но, я должен был попробовать, - тоже заулыбался капитан, - ну, вот, вроде прояснилась голова. Можно работать. Ты иди, лейтенант, не отвлекай. Всё нормально будет с этими людьми.

  - Нормально? А похватали их зачем? Заперли. Допрашиваете. А дальше? Расстрел? Штрафбат?

  - Ну, ты даёшь, лейтенант! Какой расстрел? Воевать некому. Вон, женщины наши на фронт пошли - мужиков не хватает, а ты - расстрел! И за что им штрафбат давать? Среди них только один командир, а бойцам - штрафная рота, "шурочка", как ты говоришь. Да, несколько человек, может быть, и придётся послать искупать вину. Но! Вот опросили шестерых - никого из них не за что в штрафники. Трое в плен сами сдались, да, но, они, гля, прости, Оля, столько перенесли в плену, что скорее застрелятся, чем руки поднимут.

  - Я тоже так думаю. Так что же вы их мурыжите?

  - Чудной ты человек! Опросить их обязательно надо. А разве не надо задокументировать, зафиксировать все зверства нацистов? Ты "Аллею Скорби" видел?

  - Виселицы? Видел.

  - А показания этих людей - готовые гвозди в крышки гробов многих нелюдей. А как они после войны выживут, в страны наших "союзников" переберутся? Как их прижать? То-то! Кроме этого, они обладают массой разведданных. Ты не думал об этом? Мы долго людей готовим, в тыл врага с такими трудностями отправляем - а они уже оттуда.

  - Да, что они могут знать? По лагерям сидели, да в подполе.

  - Расположение лагерей, система охраны, фамилии преступников, их сообщников из наших соотечественников. Да мало ли человек может увидеть и услышать. Надо лишь правильно спросить и уметь распорядиться сведениями. Ты же знаешь.

  - В принципе, да. И что с ними дальше будет?

  - Ну, попа наградим и отпустим. С его ранами он не призывной. Бойцов и командиров - в госпиталь. Поправятся, а там врачебная комиссия определит их судьбу - на фронт или коров пасти.

  - Что, правда?

  - А ты думал, мы тут живодёры?

  - Честно говоря, да.

  - Это мы сами о себе такой слух пускаем. Жуть нагоняем. Чтобы трепетал враг.

  Капитан рассмеялся, замахал на меня руками, выгоняя:

  - Иди, не мешай работать.

  Так и ушёл. Верить? С виду - правильный пацан, честный. Да и зачем ему врать мне? Он меня прищучить может в любой момент, стал бы он так оправдываться. А тут вроде как посмеялся надо мной. Зафиксирую, говорит, зверства наци и отпущу людей.