Звёздные изгнанники - Андрэ Нортон

Может быть, потому, что езда верхом — удивительное и непривычное ощущение для маленького мальчика? Конечно, тары используются и в поселках и владениях, но эти тары гораздо меньшего размера, слабее и не могут произвести такого впечатления на малыша, как животные странствующего.

Я подумал о постоянном интересе отца к покинутым и разрушенным поселкам, которые пострадали от Тени. Отец рисковал жизнью, исследуя их. Почему люди говорят о Тени? Если нет выживших, которые могли бы рассказать о природе опасности, кто придумал такое название?

Снова я порылся в памяти и не смог найти никакого ответа на свой вопрос. Всю жизнь я слышу о Тенях как о смерти и непреклонной и ужасной судьбе. Но несмотря на все отцовские исследования, он никогда не говорил мне, почему эта угроза с севера так названа. Как будто существовал внутренний барьер, не позволяющий вдаваться в такие рассуждения...

Повторно обходя лагерь, я не только искал причину своего пробуждения. Мозг мой был занят: впервые, насколько мог вспомнить, задавал я себе эти вопросы. Трижды обошел я вокруг по самому освещенному лампами краю.

Но не только не удостоверился, что на озаренной луной влажной равнине нет ничего — напротив, тревога моя еще усилилась. Я обнаружил, что невольно сжимаюсь, как будто ожидаю, что в любое мгновение в воздухе свистнет нож и вонзится в мое тело или луч бластера сожжет его до кости. Каждый раз я надолго останавливался на краю ущелья, направлял вниз фонарь: поток быстро мелел, словно земля превратилась в губку и впитывает его.

Наконец я отказался от добровольно взятых на себя обязанностей часового и направился к тому месту, где лежал отец, накрытый одеялом. В свете костра, не таком ярком, как луч моего фонаря, лицо его казалось осунувшимся, кости проступали сквозь кожу: за несколько часов смертельная болезнь словно лишила его сил для сопротивления. И...

Елаза его были широко раскрыты. И не просто раскрыты, в них было сознание. Он напряженно смотрел на меня, и я невольно опустился рядом с ним на колени. В этот момент я был словно не старше мальчика в своем воспоминании.

Илло смыла кровь с его лица, перевязала раны. Одеяло было натянуто по горло, скрывая искалеченное тело. Боль провела резкие морщины на лице, но сейчас отец отбросил ее, взял под контроль. Я видел это, хотя не понимал, как он это сделал.

Я увидел, как шевельнулись губы отца. На лбу под повязкой проступил пот. Повинуясь этому настойчивому взгляду, я наклонился к самым губам.

— На север... в Мунго... — еле слышным шепотом произнес отец. — На север... я... похорони меня в Мунго. Поклянись, поклянись, что ты это сделаешь! — Он собрал все силы, чтобы произнести эти последние слова, произнес их отчетливо и громко, как будто давал тарам приказ двигаться.

В углах его рта снова показались кровавые пузыри. Он тяжело закашлялся. Пузыри разрывались, потекла кровь. Но взгляд его не отпускал меня. Губы снова зашевелились — но ужасный кашель вызывал не слова, а только сгустки крови.

— Клянусь! — Я понимал, что никакой другой ответ невозможен.

Еще какое-то время после того, как мы заключили этот договор, его глаза оставались ясными. Я просунул руку под одеяло, нашел руку отца и держал ее. У него еще оставалось немного сил: я почувствовал, как его пальцы сжимают мою руку.

Больше он не пытался говорить. Но глаза не закрывал, и мы продолжали держаться за руки. Сколько это продолжалось? Невозможно сказать. Не знаю, когда я увидел, что его голова чуть повернулась на одеяле, которое мы использовали как подушку, и он посмотрел на что-то иное, за мной. Готов поклясться, что он в этот свой последний момент что-то увидел. Что именно, навсегда останется тайной, но мне кажется, увиденное принесло ему утешение. Лицо его разгладилось и приняло мирное выражение. Я вдруг понял, что никогда не видел отца таким. В этот момент он стал моложе, красивее, превратился в человека, каким мне не дано было его знать.

Я долго сидел рядом с ним под заходящей луной, но то, что лежало рядом, больше не было отцом — только брошенная забытая одежда, в которой ничего нет. Отец ушел и оставил во мне пустоту, которая становилась все глубже и шире. Мне казалось, что эта пустота стала такой огромной, что я в нее упаду и никогда не смогу выбраться. Всю жизнь отец был рядом со мной — что мне теперь делать?

Я вздрогнул. Прикосновение к плечу подействовало словно обжигающий удар бластера.

— Он ушел своим путем, как и хотел с самого начала.

Я посмотрел на девушку, во мне вспыхнул гнев и развеял минутную неуверенность.

— У него были силы... он не стал бы... не сделал бы то, о чем ты говоришь! — Я с гневом отвергал ее слова. Мне приходилось раза два видеть, как люди умирали от несерьезных болезней или ран просто потому, что не хотели жить. Мой отец не таков. Думаю, в этот момент, в гневе, усиленном сознанием утраты, я мог бы ударить ее.

— Он устал... очень устал... и он был один из тех, кто знал...

Она не отпрянула от меня. Лицо и голос оставались спокойными, как у всех целительниц. И это спокойствие начинало действовать на меня, как действует на всех, кто с ними сталкивается.

— Знал что? — спросил я.

— Некоторым дано понять и знать, когда наступает великая перемена. Много лет его подгоняло сознание, которое он не мог принять, и он почти поверил, что понимание придет за пределами жизни.

Ее слова одно за другим погружались в мое сознание, как падают камни на поверхность пруда, вызывая разбегающиеся круги. То, что отец мой — одержимый человек, я знал всегда, с тех пор, как стал достаточно взрослым, чтобы весь мир не сосредоточивался на мне одном, как бывает у маленьких детей. Что он одержим загадкой, которую не в силах разрешить, — да, это тоже правда. Но чтобы он сдался... Нет! Я с трудом сдержал новый приступ гнева. Нужно думать не о том, отчего он умер, — конечно, от ран, с которыми не в силах справиться даже инопланетная медицина, — а об обещании, которое я ему дал. Поклялся, что выполню его.

Но как эго сделать? Я не знаю даже, в каком направлении Мунго и как далеко до него. Но я должен сделать это — обязан.

— Я поклялся, что похороню его в Мунго — или в том, что от него осталось, — сказал я Илло. Каким-то образом мне удалось разорвать путы, сковавшие сознание, я снова начал думать о способах и возможностях. Впереди, возможно, много дней пути. У меня нет транспорта. Даже если удастся связаться с шахтами, я знал, что мне никто не поможет.

Хорошо, справлюсь один. И я принялся за работу. Но когда Илло увидела, что я достаю из груды вещей, она молча принялась мне помогать. Мы уложили тело отца в скафандр, в котором он все эти годы исследовал тронутые Тенью владения. В сломанном фургоне нашелся бочонок с пластастилом. Этот груз предназначался для ремонта зданий в шахтном поселке. Мы покрыли скафандр слоем этого вещества, которое быстро затвердело под солнцем.