Танец со змеей - Егор Вакула

Богомол пытался убить тебя, но ситуацию это не меняет. – Вновь напомнил о себе настырный и циничный советчик.

– А как же костер? – Спокойно сказала она. – Если я убью тебя, они все равно найдут твое тело.

Он в бессилии опустил голову, не зная, что ответить.

– Гордей. – Змея дождалась, пока обмякший книжник вновь поднимет к ней свои глаза. – Есть только один способ спасти твою душу – пройти этот путь до конца.

Гордей замер. Может быть, тогда – в лечебнице Древората – он и не ошибся, и Октис Слеза умела ставить перед собой цель и добиваться ее. А значит, все же она – именно тот человек, с которым стоит идти через Донный лес. Пускай она все также непредсказуема и опасна, пускай она все еще может предать его – он теперь сам знает, как это – но ему стало легче. Он ей поверил или хотя бы осознал, что сейчас в этом нуждается.

Горела маленькая тусклая лампа, такая же, как на досмотре в пропускной. При таком освещении тот стражник даже впритык не заметил ее косметики, призванной скрыть истинное происхождение танцовщицы. Хотя, наверное, ему было не до того. Теперь же вес краски только увеличился. Октис надела костюм, обтерла маслом все оголенные участки кожи, нацепила все бутафорские украшения. Она сидела, запрокинув голову и вытянув шею. Нависший над ней Вороней наносил на кожу ее лица меловую пудру. Лицо стало мертвенно бледным и таким бы оставалось, если бы импресарио не вернул углем очертания бровей и глаз. Он придал губам разный оттенок, размазав пальцем по нижней губе часть сажи.

Боевая раскраска. – Всегда приходило на ум Октис в такой момент. Так раскрашивались перволинейные Миррори. Богобоязненные мирроряне не решались наносить на кожу вечные знаки, веря особо жестким трактовкам Прямого Писания своих церковников. Зато меры в косметике они не знали. Женщины белили лицо, а на щеках рисовали красным круги – символ Матери. Если на твоем лице не было веса краски – значит, либо ты беден, либо ты иноземец. Что одинаково плохо. Даже в городе, занятом войсками Эдры, некоторые женщины не забывали обильно посыпать лицо пудрой. Мужчины по утрам наносили на кожу знаки чина, если он был высок. А первая и вторая линия перед боем мазалась так же основательно, как и девицы в городах. – Это было бы смешно, если бы они не были так опасны…

– Настроение у тебя не боевое. – Заметил Вороней.

– Все это не так, как я себе представляла. Да и у тебя настрой, посмотрю, не шибко отличается.

– Я – спокоен. Ты, главное, заученного держись.

Их вполне могли подслушивать. Здесь в тишине они были более уязвимы к чужим ушам, чем на виду у всех – в гомоне голосов и музыки. От того они старались не называть вещи своими именами, хоть и продолжали говорить о них.

Раскрашенная и готовая Октис встала, выпрямилась перед Воронеем. Она быстро поднесла сжатый кулак к лифу и тут же убрала руку, будто ударив себя в грудь. Без жесткого нагрудника это действие немного теряло в смысле.

– Это что было? – Удивился Вороней.

– Да так. Не обращай внимания.

– Готова?

– Угум.

– На выход. – Вороней открыл ей дверь, и она прошла первой.

Второй раз по коридору к залу они шли уже без сопровождения. Путь близкий – затеряться сложно. К тому же они всегда оставались в зоне видимости хотя бы одного караульного. Вновь открылись двери зала, отделявшие мертвенно сырые коридоры от шумного островка тепла и жизни.

Аса осталась у дверей, а импресарио прошел до перекрестка дорожек и торжественным голосом объявил о скором начале представления ее подопечной. Танцовщица взглянула на музыкантов справа от нее. Те стихли, некоторые так же посматривали в ответ. Количество зрителей в зале возросло, они разошлись в стороны к колоннам, освобождая место для будущего танца. Импресарио поклонился на три стороны и ушел обратно по дорожке – передавать эстафету внимания Асе. Теперь уже она босиком легкой профессиональной поступью прошла в центр. Зрители поаплодировали ей заранее, даже князь Кремен похлопал несколько раз. Она изогнулась, застыла в готовности и посмотрела на музыкантов. По ее телу прошла видимая волна напряжения – судорога нетерпения, которая бывает у хищников перед броском на жертву.

Несмотря на дешевизну, о которой так переживала Аса, ее наряд, привлекая своей откровенностью, заставлял зрителей отвлечься от счета денег. Если не юбка, то свободные штаны, призванные хотя бы попытаться скрыть ноги до ступней, были обязательной нормой для танцовщиц. Но Аса о светских приличиях имела относительное представление. А потому ее костюм не досчитался одной штанины. Нескромно оголенное бедро прикрывала лишь сеть из железных побрякушек. Это интриговало зрителей – интриговало больше, чем могла знать Октис. Но, поскольку бывшая перволинейная не задумывалась над этим, ее провокационный вид не стал проблемой ни для нее, ни для мастера-импресарио, ни для кого другого.

Музыканты поспешно приступили к своему делу. Как оговорено, начало было стремительным, громким и быстрым. Раз танцовщице не надо гадать над неизвестными мелодией и ритмом, она сразу может вступить в танец. И тем слегка ошарашить зрителя.

Движение Асы были точны и агрессивны. В самом начале она словно показала публике кульминацию первого и второго подхода. И только, чтобы после начать все сначала и впредь наращивать интригу постепенно.

Аса была крепче большинства танцовщиц. Не говоря уже о простых девках, что трясут телом в заведениях меж столов и зарабатывают тем жестяную монету, или о танцовщицах рангом повыше, что выходят лишь на сцену. Мало кто даже из знатных артисток мог похвастаться такой крепостью рук. Она задействовала их в большинстве силовых элементов. Становилась на них, складывалась, изгибалась. Иной раз даже стояла на одной руке. Нужно было использовать преимущество, пока руки оставались свободными от ножа. Но при том не переусердствовать и не превратиться из чарующей женщины в простого циркача-акробата.

Публика выступление принимала более чем благосклонно. Для Асы это был не ее первый раз, когда неизвестно кто выступал неизвестно для кого. Это было ее последнее выступление. Выступление, в котором ее знали и желали в кругах знатных и желанных.

Аса обладала рельефным животом, твердым полукругом лишь слегка возвышающимся над низкой талией широких штанов – вернее, штанины. Он был полностью податлив ей, и танец живота в ее исполнении имел истинно гипнотизирующий вид. Никто из зрителей, хоть и мог там видеть пару заживших царапин, не придал тому значения и не задумался об их происхождении.