Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Филипп Ирнеев не имел никакого отношения к зашоренным мирским материалистам, чей здравый смысл то и дело слепо путается в трех-четырех измерениях. А также зачастую готов нелепо заблудиться в трех идиоматических соснах, на распутье трех дорог или в трех киношных тополях на московской Плющихе.

Относительно топологии многомерных пространств рыцарь Филипп много не думал. И не раздумывал в нерешительности, за каким же из столиков ему угрюмо дожидаться официанта, метрдотеля, соммелье… Лучезарно улыбаясь, он тотчас бодро направился туда, где стоят хрустальный фужер с шампанским и серебряное ведерко, чистый лед, а в нем бутылка неподдельного «Дом Периньон». «Ага! Успех следует отметить. И должно выпить. Во здравие существующих коллег, соратниц, компаньонов и за упокой врагов наших и ваших, милостивые государи и государыни!»

Закурив виргинскую сигару от щедрот своего «Убежища для разумных», Филипп вновь огляделся и обнаружил за спиной слева проход в соседнее помещение. Возможно, оно только что организовалось. «Понятненько. Меня сюда эдак непринужденно приглашают. Вам налево, сударь».

За бархатными темно-синими портьерами скрывалась дверь в нищенскую монашескую келью, куда Филипп не замедлил войти.

Увидел он икону Преображения Господня с горящей лампадкой. Ночь за узеньким оконцем в свинцовом переплете. На подоконнике сальная свеча. Створки пустого шкафа распахнуты настежь. Стол струганный, из небрежно подогнанных сосновых досок, возле табурет. Такая же щелястая деревянная кровать, тощий тюфяк, плоская кожаная подушка. В углу лохань с крышкой. На столе глиняная кружка, порожний кувшин, проверил Филипп.

В деревянную лохань-парашу он заглядывать не рискнул:

«Чего доброго опять придется дерьмо выносить за скобки. Нетушки. Но прилечь отдохнуть надо обязательно».

Отдыхал Филипп довольно долго, не менее привычных для себя двух часов. По меньшей мере о том свидетельствовало быстротекущее время на его спецмобильнике.

Спал он без снов, сновидений и просто видений. Проснулся в наилучшей форме. «Как будто дома на водяном матраце выспался, не на этом сверхтвердом лежаке».

Употребить по малой нужде грязноватую пованивающую лохань с крышкой Филипп не решился. «Не больно-то хотелось».

Вместе с тем кружкой холодного молока и ломтем теплого ржаного хлеба, символически намазанного горьковатым гречишным методом, он нимало не погнушался. Хотя привередливо понюхал, прежде чем хорошо вкусить от одного и другого. Выпив вторую кружку молока из кувшина, он вышел из кельи.

«Спасибочки!»

Погребок практически не изменился. Лишь в окошках под потолком стемнело, прекратилось мельтешение штанов, носков, чулков и разнообразной летней обуви: «модной и старомодной, из рака ноги».

Решив, что пора домой, погостил в убежище и довольно, надо бы и честь знать, в мир возвращаться, Филипп наладился в транспортный коридор. Там справа, как он ясновидчески представлял и не сомневался, обязательно должен находиться знакомый транспортальный переход, ведущий прямиком в его спальню.

Дверь домой, по-прежнему облицованная ясеневым шпоном, осталась в неизменности, мягкий свет в коридоре все тем же. Зато напротив появилась еще одна точка мгновенного перемещения в пространстве. «Ага! Двустворчатые стрельчатые воротца, вроде как готического вида. Хороший у меня портальчик…

Эге! Прав Пал Семеныч. Таковский нуль-переход наверняка отправит меня в ту романскую базилику из видения. Или чего там нонче на ее месте?

Следовало бы проверить, что и чего там у нас заграницей, ежели начальство дает добро. Как таможня из старинного советского кинофильма. Оба-на, и без всяких вам виз, пошлин — мечта контрабандиста…»

Филипп раздумывал недолго перед дверью, открывающейся в матовую светящуюся туманную пустоту. Он твердо шагнул вперед и в доли секунды вступил в грандиозный готический чертог, оказавшись на скамье позади группы японских туристов, сплошь замундиренных в строгие темные костюмы, белые сорочки, галстуки, включая особ женского пола в юбках ниже колена.

Все как один вооружены фото- и видеоцифровиками с большой и малой оптикой, в чехлах и без чехлов. Только по техническому оснащению и можно понять, что туристы, не кто-нибудь… В остальном похожи на примерных воскресных прихожан, напряженно и благоговейно внимающих проповеди по-английски от французского гида-экскурсовода, детализированно расписывающего архитектурные красоты собора.

Филипп немного послушал гомилетику красноречивого француза. Но тот, — «лягушатник паршивый, из рака ноги», — так и не удосужился упомянуть, как называется церковь, местность или город, куда переместил транспортал нашего героя.

Сердиться на французика с черными прилизанными усиками рыцарь Филипп не стал. Он спокойно вопросил всего себя и целеустремленно зашагал в боковой придел храма, где во время оно, может статься, в естестве, «в натуре исторически» или же сверхнатурально в его видении беседовали два средневековых харизматика.

Здесь за глянцево отделанными гранитными колоннами мало что напоминает былое и виденное. Выхода на улицу отсюда уже не было. Витражи совершенно другие, блестящие и яркие, подобные всякому новоделу.

Внимание Филиппа не сразу привлекла то ли икона, то ли картина на стене. Высоко, над деревянными панелями и гобеленами-новоделами — с ходу не разглядишь. Видимо, об этом достопримечательном предмете нечто смутное толковало ему предвосхищение-пролепсис.

Присмотревшись, Филипп разобрал на изображении, очевидно, требующем реставрации, коленопреклоненного монаха. Монах, обратившись лицом к восходящему солнцу, затылком к зрителям, исступленно молится, вознося раскинутые крестом руки к небу.

Сюжет не совсем иконописный и канонически не уместен ни для католицизма, ни для православия, — сделал вывод рыцарь Филипп. Паче же всего, в проницательной ипостаси инквизитора он кое-что рассмотрел. «Ну-ка, ну-ка, светотень, хренотень… Ага!»

Оказывается, у богомольного инока в рясе непонятного цвета полускрытый складками широкого одеяния на боку висит обнаженный римский гладий, анахронично сияющий отполированной дамасской сталью и огромным изумрудом, вделанным не в рукоять, а в саму гарду.

«Господи Иисусе! У него ведь истинный Регул с камнем животворящим и мертвящим! Вот он, меч адепта Альберини. В точности по описанию из анналов Западно-Европейской конгрегации. Ну дела, мадре миа…»

Неожиданно для самого себя Филиппу страстно захотелось отдать должное открытию, вознеся благодарственную ритуальную молитву рыцаря Благодати Господней. Он активировал рыцарский сигнум, исчезнув из поля зрения следящей телекамеры, встал на колени и долго-долго молился, благодарил Всевышнего за все ниспосланные ему чудеса.