Во мрачной тьме - Demonheart

мужчину и женщину, живущих в моих владениях. Вы слабы, вы подвержены порокам, большинство из вас прожигает блеклые и никчемные жизни, но иногда вы вспыхиваете так, как не может никто из чужих рас. Как думаешь, кто защищал человечество десять тысяч лет?

- По-моему так никто, и оно все еще живо лишь вопреки усилиям Адептус Терра. Идеал человека в современном Империуме – сервитор. Делает что положено, не бунтует, не сомневается. Если прикрутить динамики, так и молиться может хоть сутки напролет.

- Человечество прекрасно защищало само себя. Однако грядут ужасные времена. Тьма застилает будущее от моего взора, и я могу лишь направлять своих многочисленных чемпионов, что исполняют мою волю – так, как в состоянии ее понять.

Вертер снова взял ручку и наклонился в сторону, чтобы еще раз взглянуть в окно.

Пейзажи Терры из различных ее эпох исчезли.

Их сменил бесконечных шторм из невозможных цветов, безумных образов и вопящих призраков. А к самому стеклу приникли четыре огромные тени, отдаленно похожие на людей, но ими определенно не являющиеся. У одной голова походила на птичью, у другой – на змеиную. Третья скалила хищную клыкастую пасть. Четвертая вообще казалась антропоморфным опарышем.

Вертер в последний раз взглянул на неразборчивые строчки. Конкретное содержание их не играло никакой роли. Важно было лишь решение. На мгновение он замер. Может быть, с него хватит? Одно дело стать невольным агентом галактической спецслужбы, и другое – взвалить на свои плечи ответственность за бессчетные миллиарды жизней. Он не был готов к чему-то подобному, он родился для простой и непримечательной жизни, просто так сложилось.

Если бы внимательнее смотрел под ноги в бою.

Если бы не решил попытать счастья на отборочном конкурсе в программе киберпротезирования.

Если бы тело отторгло имплантаты…

Он горько улыбнулся. «Если бы». Отвратительное словосочетание. Нельзя жить прошлым и терзаться по поводу того, что не случилось. И не сдаваться – даже перед лицом Конца Времен.

- Я принимаю ваши условия, - с усилием произнес он, глядя в глаза «Шаттлворта». – Не ради вас, и не ради Империума, а ради будущего, что еще можно обрести. И также потому, что вон те четверо еще хуже, чем вы.

И поставил подпись на контракте.

Кабинет учредителя вдруг превратился в колоссальных размеров зал, почти все пространство которого было заполнено переплетениями труб, загадочными механизмами, пучками кабелей и прочими диковинными устройствами. Воздух заполняла странная, тяжелая дымка, дышать в которой было трудно. А сам «Шаттлворт» вдруг оказался сидящим на троне из золота, являющемся центром всей этой мегаконструкции. Его дорогой костюм исчез, превратившись в истлевшие лохмотья. Его тело, рослое и мускулистое, стало иссохшим трупом. Его лицо, лицо властного и мудрого человека, сменилось обтянутым серой кожей черепом без глаз, с редкими черными волосками. Рот черепа раскрывался в беззвучном вопле, и Вертер был уверен, что если бы у трупа еще оставались голосовые связки, он бы орал в мучениях.

И еще был свет.

Он исходил из сморщенного тела, погребенного в древней машинерии. Уже знакомый, но на порядки более мощный. Стоять перед «Шаттлвортом»… нет, перед Императором было равносильно встрече с Солнцем. Его тело было мертвее камня, но дух обрел такую мощь, что никакой разум не мог ее осознать.

Свет вспыхнул еще ярче, и Вертер ощутил, как плавятся листы его обшивки, как обугливается кожа и сгорают волосы. Вся его бионика в мгновение ока оказалась ободрана буйным потоком пламени, что истекал от Золотого Трона. Он предстал перед Повелителем Человечества без прикрас, в своем истинном облике – обрезок человека, живущий исключительно за счет единения с машиной.

Одно мгновение два вопящих трупа смотрели друг на друга, а потом останки Вертера рассыпались пеплом. Вместе с ними и душа оказалась расколота на мельчайшие осколки.

Только для того, чтобы быть воссозданной заново.

* * *

«Таласа Прайм», апотекарион

Слепящий свет оказался всего лишь лампой, что безучастно висела на потолке. Вертер несколько секунд тупо смотрел на нее, и недоумевал, почему все еще может видеть, ведь его собственные глаза сгорели в свете Императора. Каким бы ярким и реальным ни был сон, он уже таял, стирался из памяти, как и любой сон, оставляя после себя лишь новое осознание себя и своего места во мраке далекого будущего.

Он попытался встать. Безуспешно. Тело двигалось с трудом, заряд внутренних батарей плескался где-то около критической отметки, а по спинномозговой шине в процессор шли тревожные сигналы от всех систем. Разрывы электромышц, поломки сервоприводов, сгоревшие схемы, треснувшие кости. Битва далась очень тяжело.

Болела рана, нанесенная острием силового меча. Пульсирующая резь прочерчивала лицо от точки над правой бровью до низа левой щеки. Вертер ощущал наложенные швы и повязки, а также связующие вещества, которые заполняли глубокую борозду в костях черепа.

«Будет шрам, - подумал он безрадостно. – Большой и уродливый шрам. Ну, хоть глаза целы».

Еще сильно болело горло. Такую тупую боль можно было терпеть, но она изводила, отвлекала, не давала ни расслабиться, ни сосредоточиться. Вертер оставил попытки пошевелиться и попытался осмотреться. Он находился в корабельном апотекарионе, что означало как минимум две хорошие новости. Во-первых, он выжил. Во-вторых, кто-то еще выжил, чтобы притащить его сюда.

Слева от себя он заметил амниотическую ванну, в которой висел голый Джей Спенсер. Его глаза были закрыты, дышал он через кислородную маску, а жуткую культю, оставшуюся от правой руки, было хорошо видно даже с койки. Значит, с Алисией тоже все нормально. Кто-то же должен был их обоих затащить в челнок.

- Очнулся? – спросили справа.

Вертер обернулся. На соседней койке, прикрытый простыней, лежал Герман Ларико. Выглядел дознаватель, мягко говоря, паршиво. На одном глазу у него был налеплен плотный компресс, его лицо и тело покрывали пластыри из синтеплоти и фиксирующие повязки, из под которых проглядывали обширные гематомы и ожоги. Будто совсем рядом с ним взорвался артиллерийский снаряд. Словно этого оказалось мало, он весь был утыкан какими-то электродами, две капельницы вливали в него лекарства, а на затылке, подобно металлическому крабу, пристроился пси-блокатор.

- Ага, - вяло ответил Вертер.

Точнее, попытался ответить. Из его рта вместо обычного голоса вырвалось какое-то металлическое дребезжание. Тупая боль сменилась ослепительной вспышкой, пронзившей горло так же, как это сделал коготь Ангела Экстаза недавно. Вертер закашлялся, но этим лишь вбивал