Раздвоенное сердце - Беттина Белитц

Мне пришлось убрать письмо на некоторое время в сторону, потому что ещё больше слёз угрожали уничтожить его. Это, должно быть, разбило ему сердце. Он бросил Луиса здесь. Своего Луиса.

"Тебе не понравилось, когда я сказал, что хочу умереть. Но это желание облегчило мне моё решение. Я только надеюсь, что Тесса меня убьёт, а не превратит. То, что я смогу её так разозлить, что она забудет о своих настоящих намерениях. Я прожил столько много жизней, носил столько разных имён. И снова и снова мне приходилось бросать всё и бежать. Когда я приехал сюда, в лес, то взял снова своё старое имя. Колин Иеремия Блекбёрн. Шотландское обыкновенное, везде распространенное имя, но я привязан к нему. Может быть потому, что я никогда не был обыкновенным мужчиной. Оно должно быть моим первым и моим последним именем. Луис должен быть моей последней лошадью. А ты не моя первая любовь, но ты будешь последней. И та, с кем у меня всегда были чувства. Несмотря на все, что я говорил или делал, ты всегда была рядом. Ты искала во мне не человека. Я даже думаю, что ты любила во мне Мара. А во мне совсем мало осталось от человека, Эли, как бы я не старался изменить это. Но прежде всего ты первая, которая сумела заставить меня забыть Тессу. За это я люблю тебя и за это же проклинаю. Но это отразилось на мне благотворно, забыть о ней. Я чувствовал себя почти счастливым. И лучше я умру, прожив жизнь, в которой Тесса на несколько мгновений не имела надо мной власти, чем влачить безопасное и вечное существование в её тени. Кроме того, что за будущее было бы у нас? Я буду оставаться двадцатилетнем, хочу я этого или нет. И я не могу иметь детей. Когда-нибудь ты захочешь иметь ребёнка и вести нормальную жизнь. Я, правда, не знаю, как это у тебя получится, но это придёт. Тогда у тебя не будет потребности в таком, как я. Мне нужно ещё немного отдохнуть, прежде чем она приблизится настолько, что мне нужно будет уходить.

Даже если это погубит нас: мне с Тобой было хорошо. Я ни о чём не жалею. Мне любопытно, каково это - умереть. Колин."

- О, Колин. Ты гигантская задница с ушами, - рыдала я и смяла письмо, чтобы потом сразу же снова разгладить его и прочитать во второй раз. Ладно. Господин захотел, значит, умереть.

Но мне не нравились мелодрамы. Мне ещё не было восемнадцати, и я хотела жить. И по возможности, вместе с гигантской задницей. По крайней мере, время от времени. Он любил меня, и я любила его. Должна же быть возможность что-то из этого сделать.

Нормальная жизнь. Уф. Когда было вообще что-то нормально в моей жизни? И если он умрёт, то и я могла умереть. В любом случае, я всё равно не хотела больше другого мужчину. Мне будет всё время казаться, как будто я изменяю Колину. И я буду тщетно искать заострённые кончики ушей или ждать, что наши волосы начнут играть друг с другом в парикмахера. Так что у меня не было другого выбора, как ожидать здесь в доме Колина прибытие Тессы и надеяться, что мой нелепый план поможет нам хотя бы выиграть время. Когда же Тесса для начала отвлечётся, тогда я, может быть, смогу поискать Колина и вместе с ним окунуться в смерть.

Колин неоднократно подчёркивал, что Тесса была глупой. Я, же в любом случае, не была ею. Небольшое утешение, когда имеешь дело со сверхъестественными силами. Но я должна была как-то поддержать саму себя, потому что от страха мне было настолько плохо, что у меня было такое чувство, будто моё сердце в следующий момент выпрыгнет из груди.

Но ещё сложнее было выносить высокое жужжание в голове, не теряя при этом рассудок. Снова и снова я должна была удерживать себя от того, чтобы не биться головой о стену.

Сумерки наступили быстро. Ещё раз лето пыталось изо всей силы противостоять, хотя уже давно проиграло. Мерцающий рой тысячи светлячков вился вокруг, от небольшого ветерка шепчущихся кустарников, а деревья сильно пахли влажными листьями и полевыми цветами. Пение цикад жаловалось и страдало. Оно вернуло меня назад в лето. Я чувствовала тёплый, вечерний бриз в моих волосах и прохладную руку Колина на животе. Но по земле распространялся сине-серый туман, как зверь, который постоянно рос и раздувался, чтобы всё вокруг себя поглотить с ужасной медлительностью. Между качающихся верхушек елей поднялась кроваво-красная луна и величественно позволяла чёрным угловатым дождевым тучам проноситься мимо себя. Там, наверху, должно быть, бушует буря.

Я всё ещё была в спальне Колина и пела самой себе, чтобы блокировать жужжание и успокоиться. Постепенно я больше не могла вспомнить ни одной песни. Нет, одна ещё была. Я улыбнулась, когда подумала о ней, как раньше мама всегда мне пела её. Маленькие цветочки, они спят.

Я подошла к окну и смотрела на клубы тумана, которые извивались вокруг деревьев и покрыли всю паутину, находящуюся между папоротником и травой, бесчисленным количеством капелек. Светлячки пропали. Ни одной цикады больше не пело. Стало тихо, как в гробу. Только вибрирующее жужжание в моих ушах становилось всё сильнее.

- Маленькие цветочки, они уже давно спали под лунным светом, - пела я надтреснутым голосом, борясь с ним. - Они опустили головки на своих стебельках ...

Фигура выступила из тумана, небольшого роста и худенькая. Она тут же засеменила в сторону дома, как будто бы её вела не видимая линия. Её длинные рыжие волосы разметались до самых бёдер.

Её одежда слегка поднималась вверх, хотя ветер прекратился. Листья на деревьях вокруг неё изменили цвет и потихоньку падали на землю. Было чувство, словно природа внезапно и навсегда умерла. Ничего больше не двигалось.

Но это не был один из моих апокалиптических кошмаров, из которых я в какой-то момент просыпалась. Я не спала. Это происходило на самом деле.

- Дерево в цветах качается, оно шепчет как во сне, - продолжала я петь шёпотом и отошла, пятясь назад от окна.

Я должна спуститься вниз. Встретить её. Я уже слышала, как её ногти царапали по тяжёлому железному кольцу на входной двери.

- Засыпай, засыпай, засыпай, мой малыш.

Я открыла дверь.

Глава 40

Сладких снов

Ещё когда я нажимала на ручку, я твёрдо решила не смотреть ей в лицо. Ревность и зависть мне были сейчас не нужны. Я должна была оставаться в здравом уме.

Я смотрела только на её ноги; смехотворно маленькие ноги, которые были зашнурованы мягкой кожей, и чьи носки выглядывали из-под рваного подола её юбок и накидок. Удушливая смесь затхлости плесени и мускуса достигла моего носа. Мне пришлось сглотнуть, чтобы подавить тошноту.

Но прежде всего я должна была состроить по возможности дружелюбное, ни к чему не обязывающее лицо. Я заставила уголки рта приподняться вверх и понадеялась, что она меня поймёт.