Нежный плен - Роберта Джеллис

Однако вызова от короля так и не последовало. Джоанна получила от Джеффри обнадеживающее письмо, в котором говорилось, что Джон игнорировал бунт. Похоже, Джон снова обрел власть над королевством, и настала пора раздавить всех мятежников в железных тисках.

Джоанна вынуждена была готовить людей и собирать провизию. Очередное письмо Джеффри остановило ее. Он просил ее прислать лишь деньги. «Не знаю, прав король или нет, — писал Джеффри, — но он призвал на помощь наемников, вместо того чтобы собрать армию своего королевства. На это есть причины, однако, боюсь, это до добра не доведет и породит новую волну негодования. Все бунтовщики, что бы о них ни говорили, живут на этой земле… Ты писала мне, что наша надежда на ребенка угасла, ибо у тебя началось истечение, — продолжал Джеффри. — Я искренне сочувствую тебе, поскольку знаю, как ты хочешь иметь малыша. Мы молоды, и у нас еще много времени впереди. К тому же я получаю столько удовольствия, пытаясь зачать ребенка, что не имею причин переживать из-за необходимости продолжать свои попытки. Возможно, я зря шучу, Понимаю, как ты огорчена. Но иначе мне пришлось бы сказать тебе, что я трясусь от страха при мысли о будущем невинном ягненке, который окажется в стае волков, окружающих нас».

Опасения Джеффри вскоре подтвердились. Лондон, страшась иноземных наемников, открыл свои вррота бунтовщикам и готовился теперь к упорной обороне против фламандских войск, которые вел граф Солсбери. Чтобы заставить Лондон пасть, понадобилась бы огромная армия, бесчисленное множество осадных машин и непомерные запасы провизии. К тому же из-за наличия реки город нельзя было взять осадой. Граф Солсбери отступил. Сердце королевства, откуда текла большая часть золота и товаров, поддерживавших ритм его жизни, захлопнуло свои ворота перед королем Джоном.

Положение казалось безвыходным: бунтовщики не могли выйти из города, а король не мог попасть в него.

На десятый день июня король подошел к Виндзору. Переговоры начались заново. Поскольку все знали, что Джеффри предан королю, хотя по понятным причинам и питает к нему антипатию, его сочли идеальным кандидатом на роль посредника. Многие из тех, кто боялся идти непосредственно к Лэнгтону, который выступал в качестве выразителя намерений бунтовщиков, не причисляя себя к ним, а также и не пожелавшие принять королевского посла, согласились говорить с Джеффри.

Он метался между Виндзором и Лондоном и настолько часто ездил по этой дороге, что вскоре мог свободно спать на своем коне: тот сам хорошо знал путь. Это было Джеффри на руку, ибо он почти не имел другого времени для сна. Стоило ему только снять одежду и улечься где-нибудь, как его тотчас же вызывал какой-нибудь секретный посланник, который вел его к своему сюзерену, сообщавшему новые предложения или жалобы. Бедро Джеффри безжалостно ныло, но ненамного сильнее его челюсти. Слишком часто приходилось ему стискивать зубы, слушая обе стороны, участвующие в переговорах, и не высказывать собственного мнения.

«Умен не по годам», — говорил Иэн о Джеффри. И правда: он отличался наблюдательностью и сообразительностью, видел гораздо дальше тех, кого считали прозорливыми: они слишком увлекались деталями. Сейчас как раз все погрязло в излишних деталях. Бароны были убедительны в одних аргументах, король — в других. Лэнгтон похудел, глаза его горели, мертвенно-бледное лицо хранило отпечаток бессонницы. Некоторые боялись, что он не выдержит напряжения. Но не перед ним предстал Джеффри, когда пришло время дать ответы по тем или иным жалобам и предложениям, — он предстал перед королем.

Джон все так же напоминал пивной бочонок. Хотя время от времени он говорил напыщенным тоном и даже орал, Джеффри улавливал некоторую фальшь в том гневе, какой выказывал король.

Иэн прибыл с севера в середине июня. Он устал, ибо скакал две ночи подряд, но был очень доволен, поскольку его многолетняя мечта, похоже, становилась реальностью. Джеффри не говорил ему ничего лишнего. Чего он мог добиться, разглагольствуя о своих смутных тревогах и омрачая радость Иэна дурными предчувствиями?

Позже, вечером того же дня, Джеффри вызвали на этот раз к отцу. Граф показал ему копию подготовленного документа. Из вежливости Джеффри просмотрел его. Он уже был знаком с большинством статей из шестидесяти одной, особенно с теми, где каждое слово было подвергнуто тщательному обсуждению обеими сторонами. Джеффри повнимательнее изучил остальные статьи, которые посчитали вполне приемлемыми, ибо они не затронули души людей, не заботящихся чрезмерно о всеобщем благе. Он не нашел в них ничего, что могло бы обеспокоить его, пока не дошел до последней статьи. О ней Джеффри ничего не слышал и читал впервые.

Закончив, он пришел в негодование и сказал отцу, что это безумие. Джеффри нервно заходил по комнате взад и вперед. Граф Солсбери невольно содрогнулся, увидев, как сын все еще хромает. Король может собрать совет, заметил он, глядя в сторону. Это все лишь формальности.

— Формальности?! Папа, вы читали эту статью? Совет имеет право выступить против короля и призвать всю страну подчинить короля собственной воле! Я иногда расхожусь с дядей во мнениях, но он не может согласиться с этим! И ни один король не согласился бы!

— Я не слеп и не глух, — спокойно заметил граф Солсбери. — Я читал эту статью сам и слышал, когда ее зачитывали. Без нее бароны не примут хартию, а Джон говорит, что желает мира. Он говорит, что устал от войн и горя…

Ужаснувшись тону, а еще больше словам: «Джон говорит», означавшим, что граф Солсбери не верит своему брату, Джеффри пристально посмотрел на отца. Внутри у него все похолодело. Граф Солсбери ни о чем не тревожится! Он, в сущности, признался в том, что всю жизнь предпочитал ложь, как и сейчас!

— Кроме того, — рассудительно продолжал граф, все так же бесстрастно, — тебе, мне и Джону известно: двадцать пять человек, считающих себя в равной степени важными персонами, никогда не придут к согласию даже в делах, гораздо более опасных, нежели те, что способны побудить людей к бунту. Я пытался напомнить о четырех ответственных за вызовы людей, но Лэнгтон и здесь меня обошел. Статью можно было писать и без этого. Даже с… А, впрочем, какая разница!

Пятнадцатого дня июня на огромном лугу с названием Раннимид король подписал и скрепил печатью Великую хартию вольностей. Джеффри не присутствовал при ее подписании. Он ушел спать. В атмосфере всеобщего возбуждения никто не замечал его отсутствия, пока не закончилось празднование события и Иэн, Адам и граф Солсбери собрались в комнате графа, чтобы выпить. Тогда и выяснилось, что никто не видел Джеффри в течение всего дня. В глазах графа вспыхнула тревога. За Джеффри поспешно послали гонца, который нашел молодого лорда в его апартаментах погруженным в глубокий сон. Проснувшись и услышав, что его желают видеть в комнате отца, Джеффри быстро оделся И без лишних вопросов направился в покои графа.