Нежный плен - Роберта Джеллис

Когда Джеффри сажали на коня, он засмеялся, несмотря на боль, сказав, что такой способ устраиваться в седле напоминает ему раннее детство. Поначалу он время от времени разговаривал с Джоанной. Показал ей место, где, как он думал, они стояли с лагерем перед тем, как повести армию на Филиппа. Заметил также, что аллюр лошади Джоанны значительно отличается от хода боевого коня. Потом вдруг замолчал, вспомнив трех потерянных им коней. Хорошо, если новые хозяева добры к ним и ценят их…

Встревоженная его молчанием, Джоанна спросила, не хочет ли он сделать привал, на что Джеффри резко ответил, что они еще и часа не находятся в пути. Это тоже окончательно расстроило Джоанну. Ее переполненному дурными предчувствиями сознанию казалось, что они скачут целый день.

Время шло, а Джеффри говорил все меньше и меньше. Когда он спросил, получил ли необходимые инструкции сэр Ги, скакавший впереди и следивший за тем, чтобы они не заехали в какой-нибудь городок, голос его был слабым, усталым. Джоанна заметила, что через тунику мужа в месте раны на бедре сочится кровь. Она тихо расплакалась, понимая, что ничем не может помочь Джеффри. Зашивать рану снова не имело смысла: шов все равно разошелся бы во время скачки. Потом тело Джеффри вплотную прижалось к Джоанне: видимо, он уже выбился из сил. Она громко приказала остановиться, сделать привал, но Джеффри выпрямился и отменил ее распоряжение.

Джоанна могла бы переубедить его: это были ее люди и подчинялись они ей. Но Джеффри тихо сказал:

— Привал только продлит мои мучения. Мне не будет больнее, но страдать дольше необходимого я не хочу. Любимая, если я вдруг начну падать на тебя, а ты найдешь в себе силы удерживать меня, то просто поезжай быстрее. Тогда я ничего не буду чувствовать. А еще лучше, если позади сядет кто-нибудь из мужчин и будет поддерживать меня.

Слова его не были лишены здравого смысла, и Джоанна уступила, не согласившись лишь с тем, что поддерживать его должен мужчина. Руки ее ныли, а тело разрывалось от боли, поскольку ей постоянно приходилось отклоняться, чтобы не задеть рваную рану на плече Джеффри. Вдобавок ко всем ее несчастьям на второй день начался дождь. Джеффри знобило, но он все время сбрасывал с себя плащ, которым Джоанна пыталась укрыть его, невнятно бормоча при этом, что дождь будто бы дает ему приятную прохладу. А когда Джоанна прикоснулась к его лицу, то обнаружила, что у него сильный жар.

Несмотря на усталость, она совсем не спала в эту ночь. Джеффри беспокойно метался, стонал, жалобно звал жену, но не узнавал ее, когда она начинала успокаивать его. Джоанна решила, что они не могут ехать дальше. Только к утру жар спал, и Джеффри хриплым голосом стал умолять ее продолжать путь.

— Я не вынесу, если мне станет чуть-чуть лучше, а потом снова начнется лихорадка. Я хочу побыстрее попасть домой, где и смогу отдохнуть.

И снова Джоанна уступила, но не только потому, что Джеффри умолял ее об этом. Она едва ли могла помочь ему здесь, в лесу. Он почти все время теперь пребывал в бессознательном состоянии, поэтому и страдал меньше. К тому же стало холоднее, особенно ночью, а у них уже не оставалось ничего сухого и теплого. Ночь во влажной одежде на холоде могла погубить Джеффри так же легко, как и дальнейшее путешествие. Днем Джеффри то впадал в забытье, то снова приходил в себя, то бредил, то обретал способность мыслить вполне здраво. Вечером он не притронулся к еде и снова перестал узнавать Джоанну.

Эдвина посоветовалась с сэром Ги и подошла к госпоже.

— Вы должны предоставить его мне, — сказала она. — Все равно он не узнает вас, а вам необходимо поспать, иначе вы не сможете помогать ему.

— Да-да… — рассеянно согласилась Джоанна. — Я посплю с ним. Оставь меня, Эдвина.

— Если вы останетесь здесь, то не уснете. Стоит вам услышать его стон, как вы тотчас же побежите к нему. Дождь кончился. Лучше вам уйти… Миледи, вы можете выпороть меня, даже убить, а если захотите, можете распорядиться, чтобы наказали и сэра Ги, но… если не уйдете отсюда по своей воле, мы уведем вас силой.

Джоанна совсем ослабела, сил не было даже для гнева. Она заплакала, но не сопротивлялась, когда сэр Ги поднял ее и понес. Закутанная в три плаща, Джоанна лежала, тихо всхлипывая и прислушиваясь, не раздастся ли голос Джеффри. Теперь, когда ее не было с ним, он как будто успокоился, Джоанна порицала себя: уж не нарушила ли она одну из заповедей матушки, позволив, чтобы ее беспокойство перешло к больному? Но изнеможение не позволило ее мучениям, вызванным чувством вины и другими мыслями, длиться долго. Сон оказался как нельзя кстати, ибо Джоанна все равно не нашла бы покоя, приписывая молчанию Джеффри разные причины.

Эдвина обращалась с больным не так деликатно, как госпожа. Она заглушала его стоны, крепко зажимая ему рот ладонью. Не так уж все и скверно. По крайней мере, их никто не преследует.

Сэр Ги не мог рассчитывать на помощь лорда Джеффри или леди Джоанны. Джеффри потерял способность здраво мыслить, а Джоанну, решившую, что ее муж умирает, ничто уже не трогало. Однако удача улыбнулась им. В одной убогой деревушке, где сэр Ги остановился, чтобы купить провизию, женщина, с которой он торговался, приняла его за француза. Проклятия на английском языке посыпались на его голову, когда он расплачивался с ней. Сэр Ги, запинаясь, сказал женщине несколько слов, которые знал на этом языке, и поспешил за Нудом. Тот на своем родном языке рассказал ей об их положении и нуждах. Женщина согласилась спрятать своих соотечественников.

Лачуга, предоставленная им для отдыха, несмотря на грязь и зловоние, все же была теплой и сухой. Джоанну снова согревал лучик надежды. Она вспомнила имя торговца из Остенде, приезжавшего в Роузлинд. В надежде на будущую выгоду и привилегии он мог рискнуть помочь им. Сэр Ги разыскал торговца, который на чем свет стоит ругал французов, конфисковавших товары и оставивших его, по сути дела, без работы. Он с радостью согласился перевезти всю группу в Роузлинд. Сэр Ги не сомневался, что этому человеку можно доверять. Войны с Францией всегда рано или поздно заканчивались, а торговля с Роузлиндом — дело постоянное, никак не временное. Она еще много лет будет приносить огромную прибыль торговцу, но только в том случае, если он не выдаст дочь владелицы Роузлинда.

За доверие им воздалось сторицей. Торговец приехал сам с запряженной повозкой для Джеффри. У городских ворот он сказал, что это его больной друг, за которого он ручается, и, не став ждать груза, вышел в море с первым отливом. О плате он даже речи не вел, ибо давно знал владелицу Роузлинда. Как он сам сказал, Бог вознаградит его за благочестивый поступок, ибо для свершения праведного дела иногда приходится отказываться и от выгоды.