Совершенно несекретно - Сергей Филатов

Он пошел на выборы 1996 года. А выборы означают, что придется признавать совершенные ошибки, освобождаться от наиболее одиозных союзников и подчиненных и анализировать настроения масс и пытаться что-то объяснять народу.

Но были случаи, когда шептуны точно использовали настроение и состояние президента, чтобы «капнуть» ему на кого-то, вызвать раздражение, гнев и направить такую реакцию против собственных недругов, делая их недругами и президента. У меня было несколько таких телефонных звонков от президента, когда не оставалось никаких сомнений, что кто-то из близких, находящихся рядом с ним, действовал именно так.

Вот один из звонков. Поднимаю трубку прямой связи и слышу раздраженный и напористый голос президента:

— Мне сказали, что вы продолжаете дружить с Бурбулисом. Вы должны прекратить с ним всякие отношения…

Я опешил:

— Борис Николаевич, то же самое мне говорил Хасбулатов, но я не отказался от дружбы с Бурбулисом и сейчас не вижу необходимости. Тем более что он очень многое отдал общему нашему делу. А вас кто-то пытается на него натравить.

Президент положил трубку.

Другой звонок.

— Вы скажите своему Голембиовскому, чтобы он «Известия» не использовал для печатания всяких пакостей.

— Борис Николаевич, во-первых, Голембиовский не мой, я в Верховном Совете стоял за газету, за ее независимость, которую, слава Богу, она сейчас имеет. Во-вторых, вы никогда не вмешивались в дела СМИ. Кто вас подтолкнул на этот шаг, кому и зачем это нужно? Ведь только один звонок, и вы будете дискредитированы.

— Ну хорошо. — Президент положил трубку.

И вот примерно такой же третий звонок.

— Вы знаете наше отношение к Степашину. Перестаньте с ним дружить, если хотите остаться в нашей команде.

И тут я взорвался:

— Борис Николаевич, почему вы позволяете натравливать себя на ваших единомышленников? Степашин ваш соратник. А кому-то из ваших близких он, видимо, мешает, и я предполагаю кому. Давайте встретимся и обо всех этих делах поговорим

— Хорошо, давайте поговорим.

Конечно, мне нетрудно было предположить, кто в это время дышал в затылок и шептал в ухо президента. К сожалению, иногда это имело результат, которого шептуны добивались.

Может быть, такие многочисленные нашептывания подготовили президента к тому, чтобы дать неограниченные полномочия службе своей безопасности по сбору компромата на высших должностных лиц, на банкиров, на руководителей СМИ, прибрать к рукам «Росвооружение», контрольные функции и многое другое, что явно противоречило Конституции и, как правило, нарушало права человека. Был даже создан вычислительный центр, куда поступала вся информация о банках и можно было в любую минуту получить любые сведения о каждом из них. При чем здесь Служба безопасности президента?

Была даже попытка создать финансовую разведку России, по сути, противоречащую Конституции (ни одна из российских спецслужб не имеет права вести самостоятельный поиск зарубежных счетов российских юридических и физических лиц вне системы судебных исков и разбирательств, осуществляемых в ходе проведения официальных расследований по уголовно наказуемым делам). Идеология действий, видимо, была такой: законы касаются спецслужб, правительства, Администрации Президента, а Служба безопасности вне этих и других структур, а значит, и вне закона.

Когда появился проект указа о Службе безопасности президента, дававший коржаковскому ведомству полномочия, которые не снились никаким другим службам, мы с В.Илюшиным схватились за голову, но президента не было в Кремле — он отдыхал в Сочи и поговорить с ним не было возможности. Проект указа придержали до его приезда, но через некоторое время другой экземпляр указа был подписан, вопреки действующему положению, без визы руководителя Администрации Президента.

В июне 1996 года такая практика работы Службы безопасности президента была прекращена, но она не получила достойной оценки ни президента, ни наших правоохранительных систем. А надо бы — чтобы не повадно было другим.

Сегодня у Ельцина, пожалуй, больше противников, чем было когда-либо. Но мы вместе с ним прожили целую эпоху — со всеми ее противоречиями, шатаниями, стрессами, заклинаниями, надеждами, пророчествами и разочарованиями. Эпоха Ельцина — это полный отказ от перекраски фасада, от идеологии перестройки по Горбачеву, это не оживление старых социальных институтов, а утверждение нового, это, наконец, радикальные перемены в обществе, сознание необходимости глубинных исторических перемен, но… при отсутствии ясного ответа на вопрос, как их осуществить. Это и ощущение того, что нужно непрерывно бежать, бежать не останавливаясь.

И вот — бежим. 150 миллионов человек после ГКЧП и проведенных у себя референдумов побежали из СССР, другие 150 миллионов человек, совершенно неподготовленных, без какого-либо представления о маршруте, с твердым желанием убежать подальше от коммунистического прошлого и смутным желанием радикальных перемен к лучшему, побежали в сторону частной собственности и приватизации, демократии и рынка. Может быть, именно поэтому мы каждый год с нелегкой душой входим в праздник независимости России, или, как его еще называют, — День принятия Декларации о суверенитете России, не понимая ни его сути, ни того, чего же мы достигли. Может быть, именно поэтому общество не понимает до конца того, что произошло в 1993 году, когда страна буквально чудом избежала гражданской войны.

В чем должен состоять радикализм реформаторства, долгое время не знали и сами авторы реформ, не знал этого и президент. Мы знали только, что надо бежать. А о конечном результате догадывались смутно, и, как оказалось, каждый представлял его по-своему.

Сочетаются радикальные реформы с «возрождением России» — лозунгом, с которым демократы шли на выборы, — или нет? Как будто да, но во многом первое противоречит второму. Конечно, речь шла о духовном возрождении, о возрождении рыночной экономики. Но повернулось все к иному качеству. Отсюда — путаница. Путаница в мозгах, мешанина лозунгов, девизов, позиций. Одних только партий и политических движений, формально имеющих право на участие в выборах на федеральном уровне, даже в последнее время, уже после перерегистрации, — свыше 150, и у каждого лидера свое видение будущего России. А бежать надо.

Необходим был человек, который, взяв на себя ответственность, скомандует: «Вперед! К другому берегу, примерно вон туда, не останавливаясь, там разберемся!»

И таким человеком оказался Ельцин. В этом и заключается его историческая миссия, в этом историческое значение и глубинный смысл того, что он и мы вместе с ним строили и созидали все недавние годы, со всеми нашими взлетами и падениями, противоречиями и логикой.