Заговор против маршалов - Еремей Парнов

Карелин, заместитель начальника отделения, охотно помог бывшему комкору, подсунув парадную заготов­ку на Якира. Осталось только переписать:

«Троцкистская организация считала, что Якир наи­более подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова... Считали, что Якир является строжай­шим образом законспирированным троцкистом, и до­пускали, что он, Якир, лично связан с Троцким, и, воз­можно, он выполняет совершенно секретные, нам не известные самостоятельные задачи».

Потом его заставили написать, что во главе заговора стоял Тухачевский, тоже секретнейшим образом свя­занный с Л. Д. Троцким, и еще сорок человек (Шапош­ников, Каменев С.С., Гамарник, Дыбенко, Фельдман, Урицкий и т. д.) составляли руководящее ядро.

Начальник Особого отдела Леплевский ознакомил Путну с показаниями Примакова.

— Надеюсь, что теперь у вас хватит благоразумия.

Угодив с больничной койки на следственный кон­вейер, Витовт Казимирович едва стоял на ногах. Ему разрешили оправиться: моча отходила с кровью.

Дерзкая выходка с Ворошиловым обошлась дорого: выбивали свидетелей. В горячечном бреду он назвал имя домашнего доктора, кротчайшего беспартийного человека. Для Тухачевского, Якира и Фельдмана сви­детелей не потребовалось. Леплевский велел Авсеевичу убрать заготовки. Он хотел, чтобы арестованный сам назвал имена. Как он говорил, так и заносилось.

Потом протокол оформили наново, с требуемыми подробностями и утвержденными свыше формулами.

55

Тайные переговоры в Берлине, о которых, по-види­мому, не были проинформированы ни посол Суриц (донесение Мастного), ни, судя по его поведению, посол Александровский, окончательно убедили Бенеша, что за спиной Сталина действует мощная организация.

—      Моя признательность останется неизменной,— он тепло поблагодарил Карла Виттига.— Верю, что на­станет день, когда я смогу сказать об этом открыто.

Передав доктору Новаку пакет с фотоснимками, он попросил изготовить копию в одном экземпляре и написал письмо Сталину.

Когда все было готово, вызвал курьера, которому до­верял самые деликатные поручения.

—      Передать лично Сталину. В случае вынужденной посадки на территории Польши — уничтожить.

Спустя день президент, опять-таки минуя канцеля­рию, частным образом проинформировал Леона Блюма, давнего друга и союзника:

«В переговорах с советским Генеральным штабом следует соблюдать максимальную осторожность, ибо его представители поддерживают подозрительные кон­такты с Германией».

Сталин иностранными языками не владел, и боль­шая часть немецких документов могла бы остаться для него тайной за семью печатями, если бы, конечно, он стремился ее разгадать. Но он не стремился, более того, равнодушно перебрав мутноватые бледные сним­ки, бросил их в ящик стола. Пусть пока полежат.

Тайны не было, была «липа». Для того чтобы изобличить заговорщиков, он в ней не нуждался — хватало собственных средств. Использовать в пропа­ганде? На такое может пойти только отъявленный дурак. Любое текстуальное совпадение вызовет скандал. Геббельс раструбит на весь мир. Советский Союз пред­станет перед заграницей в ложном свете. Враги будут радостно потирать руки. Кому это надо?

Важен сам факт, что получены разоблачающие материалы, а показывать их совершенно необязательно.

Письмо Эдуарда Бенеша — совершенно другое дело. Его не только можно, но необходимо огласить на Полит­бюро. Пусть послушают. Не органы НКВД подталки­вают политическое руководство к принятию важных политических решений, а главы союзных государств и правительств. Разница громадная. В письме есть все необходимые для этого формулировки. Их нужно тща­тельно проработать, чтоб не дать врагу ни малейшего повода для торжества. Не широкая национальная оп­позиция, а жалкая кучка платных агентов.

Сталин набросал проект ответного послания прези­денту. Выразил «особую благодарность». Политбюро готово заключить с Чехословакией «благоприятную военную концессию» и пригласить в Москву с офици­альным визитом, в качестве «знака тесной связи», военную, экономическую и культурную делегации. Остальное пусть подработает Литвинов. Ему следует самому поехать в Прагу и пригласить господина Крофту в Москву.

Он перечитал полученные от Ежова протоколы, внес поправки и добавления к спискам. Для первоочеред­ного ареста наметил командармов второго ранга Левандовского и Горбачева, заступившего на место Гарькавого. Оба — близкие дружки Ворошилова. Пусть поерзает.

— Зайди ко мне, Клим,— позвонил в НКО.

9 мая нарком обороны Ворошилов внес в Политбюро предложение о новых назначениях. На другой день со­стоялось решение.

«Утвердить: 1. Первым заместителем народного комиссара обороны Маршала Советского Союза това­рища Егорова А. И. 2. Начальником Генерального штаба РККА — командующего войсками Ленинград­ского военного округа командарма 1-го ранга товари­ща Шапошникова Б. М. 3. Командующим войсками Ленинградского военного округа — командующего вой­сками Киевского военного округа командарма 1-го ран­га товарища Якира И. Э.... 8. Командующим Приволж­ским военным округом — Маршала Советского Союза товарища Тухачевского М. Н. с освобождением его от обязанностей заместителя наркома обороны».

Тухачевский расписался в получении и разрезал красный пакет. Вот оно! Не миновало... Место за ок­тябрьским столом он уже не займет. Вспомнилось столкновение с вождем в Кремле на обсуждении плана оборонных мероприятий. Пожалуй, он слишком прямолинейно выразил свое несогласие.

—      Как солдат, я выполню все, чего потребует партия.

Вот она и потребовала.

Объясняться со Сталиным бесполезно, с Ворошило­вым — тем паче, но и молча проглотить пилюлю нель­зя. Самолюбие не позволяет.

Михаил Николаевич позвонил в Кремль.

—      Товарища Сталина нет,— трубку взял Поскре­бышев.— Вы по какому вопросу?

—      Я получил новое назначение и, прежде чем от­быть, очень хотел бы поговорить. Прошу спросить товарища Сталина, сможет ли он меня принять?

—      Хорошо, товарищ Тухачевский. Я передам.

Вечером маршалу позвонили: Сталин назначил на

тринадцатое. Несчастливая цифра.

—      Не переживайте, товарищ Тухачевский,— вождь выслушал его с терпеливым вниманием, даже, пожа­луй, с участием.— Это временная мера. Вам, наверное, говорили в ЦК, что она вызвана объективными об­стоятельствами?

—      Да, товарищ Сталин,— кивнул Тухачевский. Ему действительно сообщили, что его близкая знакомая Кузьмина и бывший порученец арестованы как шпионы. Верилось с трудом, но приходилось молчать.

—      Пусть все немного уляжется. Поработайте спо­койно, а при первой возможности мы вернем вас в Моск­ву. Мы вам верим, товарищ Тухачевский.

Пожелав маршалу доброго пути, Сталин спустился в кинозал, где до четырех утра смотрел фильмы: «Бесприданницу» с Кторовым, какую-то смешную дребе­день с Бестером Китоном и такой же пустяковый вес­терн.

В эту ночь взяли начальника Военной академии имени Фрунзе, командарма второго ранга Августа Ивановича Корка, готовившегося отпраздновать свое пятидесятилетие.

Сын эстонского крестьянина, уроженец деревни Ардлан Лифляндской губернии, он окончил Чугуев­ское пехотное училище, Академию Генерального штаба и первую в России Военную школу летчиков-наблюдателей, участвовал в боях. На войне дослужился до подполковника. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию. Занимал командные должности: от начальника оперативного отдела штаба фронта до командарма Шестой и Пятнадцатой. В члены ВКП(б) вступил в 1927 году. Командовал войсками военных округов, был военным атташе в Берлине, начальником управления снабжения РККА. Член ЦИК СССР, на­гражден тремя орденами Красного Знамени и Почет­ным революционным оружием.

— Собирай чемоданы,— стараясь казаться веселым, Тухачевский улыбнулся жене. Вспомним молодость!

Разговор с вождем хоть немного, но успокоил.

Рано ставить крест на карьере. Безысходные мысли о том, что он сам, своими руками помог утвердиться чудовищу, осели смутным осадком. Он даже ощутил нечто похожее на благодарность...