Люди против нелюди - Николай Михайлович Коняев

умеет найти нужные слова, чтобы объяснить личному составу поставленную задачу, умеет соединить ее с решением главной — освободить Родину от захватчиков, уничтожить фашизм.

Рябинин — очень условный персонаж. Как мы уже говорили, он не из реальной войны, не из подлинной жизни Пикуля, а из его юношеских фантазий. Создать полнокровный, вошедший в сознание читателей образ боцмана, рассказывающего людям, собравшимся перед боем, главную Правду, удастся писателю Пикулю, хотя как такового этого персонажа и нет в его книгах. Просто есть человек, знающий очень много, сказитель, рассказывающий свои удивительные и вместе с тем такие понятные истории… Но этот образ Пикулю еще предстояло найти. Двадцатишести летний писатель даже и не догадывался, каким трудным будет его путь к нему…

4

Мужества Пикулю было не занимать… Немало отваги потребовалось, чтобы в семнадцать лет бесповоротно определить свою судьбу, усевшись за писательский стол. Но какая же требовалась духовная зрелость, чтобы, будучи молодым писателем, к которому пришел первый успех — «неудачный» роман Пикуля «Океанский патруль» трижды переиздавался массовым тиражом, — воздержаться от соблазна и дальше идти по проторенной дороге. Пикуль сумел…

Ясно понимая, что, если я не займусь самообразованием, писателя из меня никогда не выйдет, я начал изо дня в день, как на работу, ходить в Публичную библиотеку. Запоем читал русскую и советскую классику, штудировал книги по искусству, по русской истории, делал выписки, составлял конспекты.

Эту перемену в характере Пикуля точно уловил Даниил Гранин. 5 июня 1955 года в своей рекомендации в СП СССР Валентину Пикулю он писал:

«Роман «Океанский патруль» идейно направленное произведение. Он воспитывает нашу молодежь в патриотическом духе, не сглаживая трудностей войны, показывая силу идеи советского строя и нравственную силу советского человека…

Единственно, что меня смущает, — это склонность Пикуля к выпивкам. И все же, наблюдая последнее время за его поведением, я надеюсь, что сегодня это обстоятельство уже не может препятствовать его приему в Союз».

Принимали Пикуля в Союз писателей на заседании правления Ленинградской организации СП СССР 11 октября 1956 года. Протокол заседания предельно краток, и не стоило бы упоминать о нем, если бы не одно обстоятельство. Рассказывая о себе, Валентин Пикуль упомянул, что работает над историческим романом «Аракчеевщина».

Лично меня удивил этот факт, потому что я сам слышал от Валентина Саввича об «Аракчеевщине», только уже в 1988 году. Пикуль упомянул это название, перечисляя романы, которые еще предстоит написать ему. Написать его он — увы! — так и не успел. Это к вопросу о «поспешности», с которой якобы писал свои книги Валентин Пикуль. Нет… Он всегда долго и очень напряженно обдумывал будущий замысел, хотя и довольно быстро потом переносил его на бумагу. Правда, как он сам рассказывал, когда он начинал писать, полностью отключался от мира, никуда не выходил из дома, ни с кем не разговаривал по телефону, не смотрел телевизор, ни с кем не общался. Ел всего раз в сутки и поддерживал себя только крепким чаем. И никаких выходных в период работы не позволял себе. Никаких праздников. Несколько раз встречал за рабочим столом даже Новый год…

Поразительно и другое. Как и меня в 1988 году, членов правления в пятьдесят шестом почему-то очень заинтересовала эта работа. Позабыв о «склонности Пикуля к выпивке», его начали расспрашивать, как он представляет себе Аракчеева. Пикуль ответил. К сожалению, протокол заседания правления — не стенограмма, и понятно, что многое в нем пропущено. Пропущены и те слова Пикуля, из-за которых так насторожились все. А то, что насторожились, — факт. Председательствующий даже вынужден был вмешаться, напомнил (и это зарегистрировано в протоколе), что они собрались обсуждать не «царского сатрапа» Аракчеева, а молодого советского писателя Пикуля…

Прежде чем объяснить, что же все-таки насторожило членов Правления в обращении Пикуля к аракчеевщине, напомню, что уход Пикуля от заинтересовавшей его эпохи, дело в общем-то обычное в русской литературе. Как известно, собравшись писать роман о декабристах, Лев Толстой год за годом сдвигал повествование, и роман «Война и мир» как раз и завершается накануне восстания. Параллель, на мой взгляд, чрезвычайно любопытная. Я не собираюсь насильственно «сближать» двух таких разных писателей, но очевидно, что Пикуль, по сути дела, повторил «толстовский» путь. От времен Аракчеева, от восстания декабристов он тоже ушел в глубь времени, сдвинув свое повествование уже не на годы, а на целые столетия. Как и Толстой, в прошлом искал он разгадку последовавших затем событий. И, подобно Толстому, остановился, как перед непреодолимой преградой, накануне событий, которые и дали первый толчок к раздумьям. Между прочим, и в другой серии своих предреволюционных романов («Три возраста Окини-сан», «Богатство», «Каторга», «На задворках великой империи», «Моонзунд», «Нечистая сила») Пикуль тоже не доходит до самой революции, останавливается «у последней черты».

Как тут не поверить в существование некой мистической, а возможно, и непостижимой тайны нашей истории, которая не замечается основной массой историков, но перед которой бессильно опускают руки даже такие титаны, как Лев Толстой. И не это ли приближение к тайне и почувствовали тогда, 11 октября 1956 года, в сбивчивом рассказе молодого автора «идейно направленного» «Океанского патруля» члены Правления? И насторожились. Потому что всегда настораживало у нас приближение человека к роковым тайнам отечественной истории. А может, я и преувеличиваю. Может, смутило просто вольнодумство Пикуля, ощущение, что Пикуль выходит в свой поиск в истории и, забывая о таких удобных и ясных, для него же и наработанных схемах, по-своему пытается осмыслить исторические события.

Так или иначе, но заседание 11 октября 1956 года закончилось для Валентина Пикуля благополучно. После резонной реплики председательствующего все дружно проголосовали «за».

Я не знаю, сохранились ли в архиве Пикуля какие-то черновики, и поэтому не могу судить, как далеко продвинулся он в своей первой попытке постигнуть заинтересовавшую его эпоху. Но очевидно, что путь в этом направлении был проделан немалый.

Меня нисколько не удивляет, что «необразованный», с пятью классами, Пикуль сумел так быстро нащупать в истории то, мимо чего большинство исследователей проходило не задумываясь. Педагогика вообще, а советская в особенности, помимо знаний вдалбливает в головы учащихся и определенные стереотипы мышления, которые как раз и препятствовали бы поиску, который вел Пикуль. Как на работу, несколько лет ходил Пикуль в Публичную библиотеку. Чтение его не было «программным». Как и всякий самоучка, Пикуль читал не