Повелитель Вселенной - Памела Сарджент

— Да, — сказала Ходжин.

— Скоро из-за трупов по улицам не пройдешь.

— Тогда выгоняй живых из города. Мы покроем их телами всю землю — здесь никогда не будет никакой жизни.

Тулуй поклонился, обнажил меч и пошел к людям, сторожившим пленников. Ходжин снова села, ей поднесли кувшин с вином. Ей вдруг припомнились слова Хулан о том, что это не вернет ей мужа. Она ненавидела хатун за это, слова Хулан словно веревками стискивали ее сердце, принося боль и отчаяние вместо того, чтобы доставить радость.

Она отмахнулась от этой мысли. Когда Нишапур станет кладбищем, она обретет покой.

109

Шикуо пригласила Чан-чиня в свой шатер. Даосский ученый пребывал в стане Бортэ уже два дня. Его прислали сюда из стана Тэмугэ-отчигина, что был в долине реки Халки. Отчигин, зная, что хан хотел бы, чтобы Чан-чинь путешествовал с удобствами, послал с ним много людей, сотню волов и скот. Хан, наверно, очень уважает этого даосца, но все-таки потребовал, чтобы тот одолел трудный путь. Монаха пригласили на аудиенцию к императору Сян-цзуну около тридцати лет тому назад, но и тогда он не был молодым человеком.

— Лю Ван утверждает, что монаху лет триста, — сказала Лин.

Шикуо не поверила в это, а хан поверил. Лю Ван сказал ему, что Чан-чинь, как говорят, самый умный человек в Китае, что даосец непременно имеет эликсир, и Чингисхану очень хотелось верить в это.

Ей самой от монаха ничего не было нужно, но ее снедало любопытство посмотреть на человека, который имел репутацию такого мудреца. После его прибытия она послала ему кислого молока, сушеного творога, проса, теплую одежду и серебро для него и его учеников. То же сделала тангутская принцесса Чаха. Ламы, окружавшие Чаху, доставляли тангутке, жене хана, слабое утешение. Наверно, она надеялась на даосца. Душа Чахи была пустыней, жаждущей дождя. Этот мир не принес Чахе ничего хорошего, все мысли ее сосредоточились на мире ином.

Стражник объявил, что гости пришли. Вошли двое, а за ними и третий, все одетые в шерстяные халаты, подаренные Шикуо: летняя жара могла мгновенно смениться холодом. Гости приветствовали ее, сложив ладони, но на колени не стали. Третий поднял голову и посмотрел на нее.

Она поняла, что именно этого человека зовут Чан-чинь. Его черные глаза были ясны и безмятежны, бледная золотистая кожа над белой бородой сияла здоровьем. Она подумала о том, что глаза хана, казалось, видели, что у человека за душой, проникали в суть скрываемого, и как часто они становились холодными, словно он презирал то, что увидел. У монаха был такой же взгляд, но добрый и снисходительный. Все приготовленные слова вылетели из головы, она вдруг потеряла уверенность в себе.

Человек, стоявший справа от монаха, пробормотал слова официального приветствия. Звали его Ин Шипин, его товарища — Чао Шинку, они много лет были учениками ученого.

— Я рада, что вы почтили нас своим посещением, — сказала Шикуо, когда Ин Шипин замолчал. Она показала на подушки, и три монаха сели, но не притронулись к чаю и еде, которые поставили перед ними ее женщины. Чао Шинку пояснил, что Учитель не употребляет ни чая, ни мяса, что вареного проса, которое он ел утром, будет достаточно. Учитель благодарит ее за подарки.

— Мне очень хотелось встретиться с вами, как только я услышала, что вы путешествуете в этих краях, — сказала Шикуо. — Когда я была молодая, мне говорили о мудреце, которого мой прадедушка приглашал ко двору. Говорят, ваша мудрость дала ему утешение в последние годы его жизни.

Чан-чинь кивнул. Тут она поняла, что он догадался, о чем она думала на самом деле — ему не удалось продлить жизнь императору Сян-цзуну, он всего лишь человек, претендующий на знания, которых у него нет.

Она покраснела и опустила голову.

— Вы наконец почтили моего мужа хана, предприняв это путешествие, — пробормотала она.

— Я не мог отказаться от этого приглашения, — сказал Чан-чинь. Голос у него был ласковый, но не слабый. И он не показался человеком, которому приходится подчиняться из страха.

— И все же вы приехали не сразу.

— До отъезда у меня были дела с учениками, — сказал он, — и надо было посетить кое-какие торжества. Кроме того, Лю Ван, почтенный слуга великого монгольского императора, попросил меня пуститься в путь вместе с девушками, которых он собрал для своего хозяина, но, разумеется, мне пришлось отказаться. Это было неподходящее общество.

— Я удивляюсь, что хан не проявил настойчивости.

— Он был весьма любезен, ваше высочество, и сказал мне, чтобы я не слишком утомлялся, добираясь до него. Его слуга А-ла-шен, который ныне путешествует вместе со мной, привез меня в стан принца Тэмугэ, и оттуда я поеду в орду почтенного слуги хана Чинкая. Мне сказали, что в том стане живут многие ремесленники из нашей страны.

— Там живут также благородные ламы, захваченные во дворце, когда пал Чжунду, — сказала она. — Они, наверно, захотят увидеться с вами.

Она не смогла удержаться, и слова прозвучали горько.

— Я понимаю, что вы хотите сказать, ваше высочество, — сказал старец. — Вы думаете, что я старый человек, приехавший к монгольскому императору из страха, или что я ловкач, ищущий выгоды. А я ни тот и ни другой.

Его откровенность ошеломила ее. Обмануть его она не могла, тщательно заготовленные фразы были бесполезными.

— Я убежден, что отказ приехать ничего не дал бы приверженцам Учения, — продолжал Чан-чинь, — что я могу добиться благоприятного отношения к нам. Наша страна мучается в руках солдат князя Мухали, и многим вбили в голову страх перед этим князем и его государем. Но я не боюсь великого Чингисхана. Когда я откладывал свое путешествие, он согласился с моими просьбами. Если бы я сказал людям, которых он прислал ко мне, что я буду вынужден подождать, пока он сам не приедет ко мне, он бы и на это согласился.

— Простите, мудрый Учитель, — возразила Шикуо, — но вы ошибаетесь. Он не выносит непокорности. Вы видели, что творят его войска, и делают они это согласно его распоряжениям.

— Солдаты всюду одинаковы, чьи бы распоряжения они ни выполняли. Мы испытали нашествие киданьцев, а потом их железо было побеждено «Золотой» династией Цзинь. Теперь «Золотой» император теснится монголами. Возможно, пришла очередь монголов править нами, и если их император желает выслушать Учение, то он не лишен благородных чувств. — Он сжал вместе кончики длинных пальцев. — Я видел, как здешний народ помогал друг другу в станах, делясь своим добром с теми, кто в нужде. В своем развитии он, возможно, недалеко ушел от того Человека, который прежде был ближе к природе.

Так вот что он увидел. Зная, что хан хочет, чтобы с Учителем обращались хорошо, монголы делали все возможное, чтобы понравиться ему. Он только проехался по этой земле. Ему не приходилось годами выносить завывающие ветры и порывы пурги, чтобы понять, насколько было равнодушно Небо к человеческой судьбе. Ему не придется провести остаток жизни, пугаясь пустоты, окружающей станы. Вот что она рисовала теперь — необъятное голубое небо, желтые степные травы, пригибаемые ветром, одинокое дерево со скрученными ветвями, юрту у подножия холма, табун лошадей под черной гранитной скалой. Она уже не могла представить себе, что там, вне этой земли.

— Мой муж хан, — сказала она, — любопытный человек. Он окружил себя учеными людьми и хочет, чтобы они отдали ему свою мудрость, как города отдают свои сокровища. Но от вас он хочет не только мудрости, Учитель. Он хочет получить эликсир, продляющий жизнь.

Чан-чинь улыбнулся.

— Но у меня нет такого эликсира.

— Вас называют алхимиком, Учитель.

— Эта наука дает большие знания, но не секрет продления жизни. Моя алхимия имеет дело с душой. Я могу лишь наставить императора, как взрастить в себе божественные элементы и владеть теми, что ближе к Земле. Он должен избавиться от желаний с тем, чтобы способствовать этому превращению — только тогда он сможет продлить свою жизнь.

Шикуо поджала губы.

— Он будет очень разочарован.

— Я должен сказать ему правду, — согласился монах. — Возможно, когда он избавится от желаний, то будет готов выслушать Дао.

Она наклонилась к нему.

— Я скажу вам то, что слышала от других. Некогда хану служил один шаман. Этот человек знал много заклинаний, но когда он перестал быть нужным хану, принц Тэмугэ сломал ему хребет. Я молюсь, чтобы и вас не постигла та же участь.

— Я не боюсь смерти. Все на свете меняется, и смерть — это лишь еще одно изменение. Распад питает жизнь, и душа пламенем возносится на Небо. — Старик погладил бороду. — Вы говорите, что шамана убили. Из этого я делаю вывод, что магическая сила этого человека была не так велика, как думали некоторые, и что монгольского императора нелегко обмануть. Тем больше причин сказать ему правду. Если уж ему суждено править нами, то я должен найти путь к лучшей стороне его натуры. Разве вы не делаете то же самое, почтенная госпожа?