С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали (сборник) - Наринэ Абгарян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слышала, – бубню я.
Она делает вид, что верит мне.
– Знаешь, что они кричали?
Нет.
– Мы вернемся.
Тата отрывает от круга домашнего хлеба горбушку, выковыривает мякоть, откладывает в сторону – курам. Заталкивает вместо мякоти ореховые половинки и протягивает мне.
– Ешь.
Я ем.
– Тат, ты понимаешь журавлиный язык?
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что они кричат?
– Мне бабушка сказала.
– И ты ей поверила?
Тата смотрит в меня своими ореховыми глазами.
– Да.
Ноябрь
Туманы стали гуще и непроглядней, уходят долго, нехотя, цепляясь тюлевыми подолами за деревянные заборы. Слышен дальний зов реки – холодная, пенная, она бежит, задыхаясь, вперед себя, рассказывает каждому, что на горный перевал надвигаются снега, она видела, она знает.
– Хочешь вина? – Дядя Жора протягивает глиняную чашку.
– Разве мне можно?
– Это трехдневное вино, совсем молодое. Когда забродит – будет нельзя. А пока можно. Пей.
Я пью.
Вино сладко щекочет нос. Я причмокиваю губами.
– Вкусно. Похоже на лимонад.
– Вкусно, да.
Дядя Жора немного сумасшедший. Папа говорит, что он математический гений. Однажды его мозг не выдержал напряжения и сошел с ума. Ноябрями дяде Жоре становится совсем тяжко. Он уходит в леса, питается желудями, шиповником и неспелыми плодами мушмулы. Смотрит часами в небо, шевелит беззвучно губами, словно разговаривает с кем-то. Выводит сухой веточкой на влажной земле странные математические формулы. А потом стирает их и плачет.
На излете осени дядя Жора часто плачет. Впереди зима, он ее чувствует.
Он видел, он знает.
Вечер пахнет густым мычанием коров, ржавым затвором калитки и дровяной печкой. Нани разрезает картофель на тонкие дольки, раскладывает на раскаленной печке, посыпает крупной солью. Картофельные ломтики схватываются румяной корочкой, скворчат. Нани поддевает их краем ножа, переворачивает на другой бок.
Я цепляю кочергой задвижку, распахиваю дверцу, ворошу поленья. Печка гудит, довольная, дышит жаром.
– Цлик Амрам не ждал такого предательства. Виданное ли дело, чтобы любимая жена изменила тебе с царем, которому ты преданно служил всю жизнь! Он запер ее в крепости и поднял против него восстание. А когда потерпел поражение – подарил все свое княжество грузинскому царю. Чтобы оно не досталось царю армянскому.
– И что было потом?
– А что было потом. Княгиня повесилась в крепости – не вынесла позора. Грузинский царь вернул имения Цлика Амрама армянскому царю, ведь они с армянским царем были троюродными братьями, оба из рода Багратуни. А Цлик Амрам остался ни с чем – без жены, без княжества, без былого величия.
Нани вздыхает, качает головой.
На краю холма раскинулась старая крепость. Вернувшийся к вечеру туман окутывает ее развалины непроницаемой пеленой. Где-то там, в этих затопленных туманом развалинах, до сих пор бродит призрак княгини Аспрам.
– А что стало с Цликом Амрамом?
– Не знаю. Наверное, умер с горя. Да и кто сможет такое пережить?
Нани перекладывает готовый ципул[75] в толстодонную тарелку, обмазывает каждый картофельный ломтик сливочным маслом, сверху выкладывает кусочек брынзы. Дует на ципул, чтобы он быстрее остыл. Протягивает мне:
– Ешь.
Я ем.
Декабрь
На перевал зима наступает разом, нахрапом, не предупреждая и не щадя, выключая звуки и стирая цвета. Словно не было вчерашнего ноября с его голубовато-пыльными ягодами терна, с перезрелым шиповником – шкурка треснула, обнажив ватную мякоть и острые косточки, с запахом забродившего вина, – сейчас оно колючее, сладко-шипучее, а к середине декабря нальется вкусом, заматереет, подернется терпкостью и кислинкой, будет переливаться в бокале обманчивой легкостью. Кто пил, тот знает цену этой легкости – перебрал хоть немного – и спишь беспробудным каменным сном до утра.
Когда на перевал приходит зима, у людей на какое-то время заканчиваются слова. Это благословенная и целительная немота – молчи, смотри в окно, привыкай к себе. Нет ничего такого, что бы укрыло и защитило от себя, – ни суетливой осенней шелухи, ни летних скоротечных дождей, ни весеннего щебета птиц. Ты и ты.
Там, за ледяными плечами перевала, – поморы-великане, их уже мало, но они есть – суровые, неприступные люди-камни. Каждый – частичка твоего сердца, каждый – толика твоей души. Пройдет не одна лавина, пока снова откроется тропа, ведущая туда. А пока – так. Без связи извне, в снежном мороке, в оглушительной, всесильной, мерцающей тишине.
Когда на перевал приходит зима, она первым делом достает игрушки из рукава. Вденет суровую нитку, повесит на еловую ветку, зажжет огни. Любуйся и наматывай на палец дни: Анну Темную – в час битвы страшных сил с Божиим светом, настороженно-молчаливые Емельяны Перезимники, крик рожениц в Бабьи каши, ряженые многоликие колядки, гоняющий ведьм Афанасий Ломонос, сшибающий рог Зимы Онисим-овчар, Фарисеева седмица, неделя Страшного суда…
Набрал полную грудь воздуха, нырнул, словно рухнул, в страну трехглавых змиев и жар-птиц, болотников и болотниц, серых волков и премудрых девиц. Хватило бы дыхания выплыть.
Адалыие сам, сам. По робкой наледи, на спине сом-рыбы, по блеклому следу одинокой звезды – туда, где зима плетет свои кружева. Где, свернувшись калачиком, спит детвора. Где армянская бабушка поет оровел, а русская заговаривает сны на воде и молится на пустую нишу в стене. Запомнить всё, что расскажут твои мертвецы, потому что говорить они умеют только снежными ночами. Предки-поморы это точно знали, они их ждали, разводили огонь в печи, оставляли немного еды – на случай, если те голодны, и морошковой настойки – если захочется пить. Главное, не шуметь и не мельтешить. Закрой глаза, слушай. Молчи. Зима – время тех, кто ушел.
Взрослое и не очень
Как я не стала миллионером
Однажды мы с моей коллегой Леной решили стать миллионерами. Случилось это совершенно спонтанно, можно даже сказать внезапно. У Лены образовались деньги, двадцать тысяч долларов. А у моих знакомых пустовало помещение на первом этаже офисного здания. Арендовали они его давно, за смешные деньги. Сорок квадратных метров на Сигнальном проезде за пятьсот долларов – по московским меркам это практически даром.
У Лены, кроме двадцати тысяч долларов, имелась семья – сын, мать и тетя-шизофреничка. Тетя-шизофреничка активно шизофренила круглый год, а осенью и весной обострялась до такого состояния, что приходилось вызывать санитаров. То есть осенью и весной Лена отдыхала, а остальное время года находилась в постоянном стрессе. Тетка была не просто с приветом, а с большим каллиграфическим приветом. Ежедневно ходила по округе и выдирала все попавшиеся на пути объявления, которые были написаны, на ее взыскательный взгляд, недостаточно красивым почерком. Далее она возвращалась домой со стопкой забракованных объявлений, садилась за телефон и, методично обзванивая рекламодателей, устраивала им нешуточные скандалы. А далее – внимание! – переписывала эти объявления каллиграфическим почерком и расклеивала по округе. Очень даже возможно, что на тех же столбах, с которых сдирала.
Лена считала свою тетю прирожденным гуманитарием и санитаром леса. Это помогало ей мириться с графологическими закидонами своей больной на голову родственницы.
Я так подробно рассказываю о Ленкиной тете, чтобы несколько оправдать наши неадекватные действия. В надежде, что они померкнут перед.
Итак, однажды Лене перепали двадцать тысяч долларов, и она решила стать миллионером. А так как она была девушкой не только щедрой, но и компанейской, то позвала в бизнес меня. Условия были заманчивые: у Ленки был капитал, у меня имелись знакомые с помещением, готовые уступить нам его на год, лишь бы мы покрывали аренду. Я подумала и согласилась.
Когда у женщины появляются двадцать тысяч долларов, она немедленно преображается! Она как бы сразу начинает выглядеть в двадцать тысяч раз дороже. И никакие дерматиновые сумки и купленные в секонде юбки с жеваным подолом этому не помеха. Шея сразу превращается в выю, щеки – в ланиты, а груди – в перси.
Поэтому в пятницу Лена ушла с работы обычной среднестатистической кошелкой, а в понедельник вплыла в офис с таким выражением лица и тела, что всем сразу стало ясно – грядет будущий миллионер.
Деньги у Лены образовались с продажи трех соток – половины принадлежащего ей дачного участка. Теперь она была богатой дамой и жаждала приумножать свои капиталы. В геометрической прогрессии.
– У меня есть знакомые, – поведала мне приватным шепотом Лена. – Они закупают товар у этих, – здесь она сделала круглые глаза и приложила палец к губам, – у фээсбэшников.
– Как это у фээсбэшников? – испугалась я.