Гибель гранулемы - Марк Гроссман

— Я лепш ведаю, что трэ́ба.

Окончив танец, парни подвели девушек к окну, щелкнули каблуками и, донельзя довольные, оседлали стулья неподалеку.

Блажевич предложил девушкам погулять. Они переглянулись, помедлили с ответом, сколько было положено, и согласились.

Решили ехать на левый берег в городской сад.

В трамвае было тесно и душно, и все облегченно вздохнули, когда вагон остановился на Комсомольской площади.

— Лед пайшо́в, — шепнул Гришка товарищам. — Сення я пацалу́ю Катю, инакш выключа́йте мяне́ з комсомолу!

Вскоре они очутились в саду и поспешили в одну из боковых затененных аллей.

Именно в эту минуту Блажевич решил, что настало время для активных действий. Он молча толкнул бригадира в бок и состроил свирепую мину.

Линев, явно стесняясь и стараясь не показать этого, взял Юлю под руку.

— А ты под другую, Паня, — кинул он Абатурину.

Через десяток шагов Блажевич выразительно покашлял, и Линев пробормотал с отчаяньем:

— Ты надоел нам, Блажевич. Идем, Павел!

И они потащили Юлю в обратную сторону, а она пыталась вырвать руки и улыбалась.

Всем было ясно, что́ происходит, и все были довольны, как в подобных случаях бывали довольны многие молодые люди в прошлом и как будут довольны в будущем.

Целый час они гуляли по саду, рассказывали Юле о своей работе и выспрашивали ее об обязанностях медицинской сестры.

Девушка работала в центральном противотуберкулезном диспансере, и Катя, оказывается, была в некоторой степени начальницей Юли.

— Она добрая, — говорила Юля о Кате. — Для других все делает, что может.

Сад опустел совершенно неожиданно для всех троих.

— Ой! — испугалась Юля, взглянув на часы. — Уже двенадцать. Катя меня давно ждет, а я… Идем скорее!

Они побежали к трамваю.

Выйдя на остановке, поспешили к общежитию девушек. Павел попрощался первый и деликатно отошел в сторонку.

«Вот и для меня время незаметно прошло, — думал он, пока Линев о чем-то вполголоса разговаривал с Юлей. — А что ж? Она славная девушка. Кажется, понравилась Вите».

Шагая домой, Линев говорил Павлу:

— У Гриши и Кати все ладно. Поженятся.

Павел покачал головой.

— Ты о чем, Паня?

— Да нет, не влюбился он. Незаметно что-то.

— А чего ж — незаметно? Не на колени же ему кидаться. Простые люди, и любовь простая должна быть.

Блажевича в общежитии не оказалось. Он явился домой в третьем часу ночи, густо дымя папиросой.

— Ну, как с членством в комсомоле? — хриплым со сна голосом спросил Линев. — Выкидывать тебя из его рядов или нет?

— Пара́дак! — весело отозвался Гришка. — Зараби́в апляву́ху!

Он зажег свет, ткнул себя в щеку:

— Чырво́ная?

— Синяя, — успокоил его Линев. — Ложись.

— Вось дзявчы́нка! — с гордостью заключил Блажевич.

Укладываясь в кровать, подумал вслух:

— Ажаню́ся. Ясна.

— Паш, — сказал Линев Абатурину, окончательно проснувшись, — надо помочь Блажевичу.

— Что? — не понял Павел.

— Я завтра в музей вечером. Обожаю музеи. Тихо, как в церкви, и дешево. Ты тоже иди.

— Мне в техникум, — догадываясь, в чем дело, отозвался Павел. — Теоретическую механику запустил. Поконсультируюсь.

— Порядок, — засмеялся Линев. — Зови ее в гости, Блажевич. В случае чего — подушкой заслонишься. Синяка не будет.

— Хлопчики! — расцвел Гришка. — Я вас люблю. Вы правильные люди. Вас уже можно пускать в коммунизм.

— Мы и без тебя войдем. Ты о другом думай.

— Аб чым?

— О магарыче.

— Гарэ́лка гэ́та зло, — проскрипел Блажевич противным голосом ханжи. — Вось вам будет гостинец: докторская колбаса и две бутылки кефиру.

На следующий день, вернувшись с работы, Линев спросил Павла:

— Ну, ты куда, Пеня? Надо все-таки выметаться: Гришка пошел Катю приглашать.

— Я, пожалуй, в театр, — неуверенно сообщил Павел. Вечером они отправились вдвоем на левый берег.

— Ты не больно спеши домой, — посоветовал Линев. — Пусть посидят, поласкаются.

— Конечно, — согласился Абатурин. — Я понимаю.

— Мне скоро комнату отдельную дадут, — сказал Линев. — Вот тогда и Гришке полегче станет. У меня будут встречаться. А то жалко смотреть, как он мучается.

— Вконец замаялся, — улыбнулся Павел.

После спектакля Абатурин решил пройтись по Кировскому району. Этот первый — по возрасту — многоэтажный район города сейчас, в темную осеннюю ночь, казался не очень уютным.

Павел оседлал попавшуюся на пути скамейку и закурил. Он думал о том, что за тысячи верст отсюда сейчас спит Мурманск; что Прокопий Ильич, верно, ведет свой траулер по черной воде Северной Атлантики, и трал на корабле никогда не просыхает. Думал о небольшом острове в Баренцевом море, на котором несут службу и видят сны о любви молоденькие стриженые ребята, заменившие Павла в солдатской жизни.

Мечта — мечтой, а счастье люди делают своим трудом, своими руками. Судьба человека — он сам, и, значит, некого укорять, что тебе не везет. А впрочем, почему не везет?

Павел озяб.

«Пора, — подумал он. — Гриша, верно, уже один».

Он прошел мимо потухших окон театра и стал спускаться по Пушкинскому проспекту. Можно было бы и тут, возле театра, сесть на трамвай, но Абатурин на всякий случай тянул время: а вдруг Катя и Гришка еще в общежитии?

Завод внизу поблескивал огнями, вскипал споло́хами плавок; по небу, как волны, перекатывались багровые дымы.

Проспект шел под уклон, и далеко впереди были видны светляки на Комсомольской площади и в окнах заводоуправления. Слева темнели деревья городского сада.

Вскоре глаза привыкли к полумраку ночной улицы, и Абатурин неожиданно заметил вблизи фигуру одинокой женщины. Она шагала медленно, иногда останавливалась и отдыхала. Павел подумал, что это, вероятно, пожилая работница со швейной фабрики, расположенной неподалеку. Она не очень спешит домой, а может ей нездоровится.

Павлу не хотелось вызывать у женщины незаслуженные подозрения, и он замедлил шаги. Вскоре совсем остановился и закурил.

Через несколько минут, потушив окурок, быстро зашагал вниз. Шел, погруженный в свои мысли. Подумал, что пора уже навестить маму. Вспомнил Алевтину и ему почему-то стало жаль ее. Но тут же представил, что они поженились, сидят в избе и не знают, о чем говорить. Алевтина и в самом деле убеждена, что каждые грабли гребут к себе, что сытость души — это только одна сытая жизнь… Ну, была бы старуха, тогда понятно… Он еще почему-то вспомнил Петьку, учившегося разжигать огонь перед вентилятором, и вздохнул: «Ах, Аля, Аля!..»

Павел совсем забыл об улице, по которой шел, и почти в упор наткнулся на женщину, вскочившую со штабеля крупных шлаковых кирпичей.

— Ох, как испугалась!.. — сказала она хрипловатым от волнения голосом.

Павлу было неприятно это, и он проворчал хмуро:

— Зря вы… Не съем же…

— Разумеется. Но все-таки испугалась.

Это была, кажется, та самая женщина, которую он видел несколько минут назад. Несмотря на то, что говорила она с хрипотцой и лица не было видно, Павел не мог обмануться: голос принадлежал молоденькой женщине, и даже волнение не могло заглушить его непокорной силы.

— Может, вам все же боязно? Я провожу до площади.

— Нет, мне в обратную сторону. И я всегда гуляю одна.

— Гуляете? В такой час?

— Да.

Расплывчатая фигура женщины совсем растаяла в темноте, и Павел услышал удаляющийся стук каблуков. Она действительно уходила вверх, к театру.

В это время Павла ослепили фары «Волги», мчавшейся от площади, и Абатурин отвернулся от яркого огня.

Резкие полосы света упали на женщину. Они вырвали ее из тьмы всего на мгновение, но и за этот миг Павел успел увидеть ее фигуру и волосы. Особенно волосы. Несмотря на то, что было холодно, женщина оказалась простоволосой — ни платка, ни шляпки. Ровная светло-русая волна волос падала ей на плечи и казалась отсюда, издали, бронзовой и плотной.

Женщина оглянулась и ускорила шаги.

Павел послушал, как стучат каблучки по холодному гудрону, и ему стало скучно.

Против ожидания он никого не застал в общежитии. Вынул из тумбочки молоко, отпил немного, пожевал краюшку хлеба и стал раздеваться.

Но тут дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетел Блажевич.

Пальто на нем было расстегнуто, кепка сбита набок. Карманы пальто оттопыривались, видно, он напихал в них какие-то свертки или бутылки.

— Вось, Паня, — подмигнул он Абатурину, — докторская колбаса и кефир. Только что Катю проводил.

Он вытащил из кармана бутылку недорогого коньяка, загнал пробку карандашом внутрь посудины и налил Павлу полстакана. Сказал, счастливо похохатывая:

— Что мы тут с Катькой вытворяли! Ро́зуму недасту́пна!

— Что ж вы делали? — вяло спросил Павел.