Агентурная разведка. Часть 8. Микст - Виктор Державин

— Виктор, я вчера вечером подробно поговорил с лейтенантом. Он проговорился слегка и сказал мне, что они считают главной версией убийства Ника криминальную. Ищут убийцу в среде группировок района. Вероятно, Ник кому-то задолжал деньги и не хотел отдавать или что-то в этом духе.

— Не знаю, Джек. Я вынужден был рассказать о конфликте Ника у нас здесь.

— Виктор, лейтенант успел эту версию отработать, пока был у нас в офисе. Он сказал, что проверил её. У бывшего главного инженера есть алиби: он уже неделю находится на Гавайях. Кроме того, полицию смущает, что Ник был в маске. Они отрабатывают версию, что он сам напал на своих убийц.

Про маску я ничего не знал, лейтенант мне не говорил об этом.

— У меня тоже есть кое-какая информация из надёжных источников. В полиции считают, что эта трагедия никак не связана с работой Ника и нашей фирмой, — заявила Кейси, которая лучше всех понимала, что этот вопрос меня беспокоит очень сильно. Источник её осведомлённости тоже не вызывал сомнений — это ФБР, где служит её «партнёр».

После полудня Сью доложила мне о том, что в семье считают, будто Ник пошёл мстить кому-то за нанесённую ранее ему обиду. Он рассказывал матери, что его унижали местные парни, частенько задирали, но это было давно. Ещё мать Ника рассказала, что в последнее время он сильно изменился: стал заниматься спортом, правильно питаться, и у него появились какие-то дела на стороне, не по работе, но что это были за дела, никто не знал. Мать считала, что он возмужал немного, стал более смелым и, видимо, посчитал, что может дать отпор своим обидчикам, которые в очередной раз его, наверное, попытались унизить.

Сью предложила организовать сбор денег для семьи Ника. Конечно же, я это поддержал.

С одной стороны, воспринял доклад Сью с облегчением. Всё говорило о том, что полиция направится по нужному и правильному следу. Вместе с тем понимал, что все преображения Ника связаны со мной и Нино (то есть всё равно со мной). Отдавал себе отчёт в том, что Ник, скорее всего, решился ограбить своих обидчиков, не дожидаясь, когда они «изнасилуют сестру». Не хватило ему силы духа выстрелить и убить даже тех, кого он ненавидел (скорее всего).

В США давно отменили призыв в армию, и это имеет конкретные последствия. Признаться, у меня никогда не было никаких душевных страданий типа стрелять/не стрелять, убить/не убить. Я присягнул своей Родине и прекрасно понимал, что все эти душевные страдания остались до военной присяги.

Враг? Огонь! Точка.

Тем более курсанту любого советского военного училища это просто, точно и предельно жёстко вдалбливают в голову ещё на курсе молодого бойца, то есть до торжественного принятия военной присяги. Тем более в моём бывшем военном училище, в общевойсковом, это доведено до совершенства.

На этом можно было бы поставить точку. Если бы… не мой Ментор. Он никогда не промолчит, всегда начинает ковыряться и не даёт мне покоя.

Началось. Вот спрашивает меня:

— А Ник враг?

— В моём случае он орудие, точнее, моё оружие, или, как говорят гражданские, инструмент для достижения моей победы, гражданин государства — вероятного противника. Жёстко? У меня задача, и я её выполню в любом случае.

— А с моральной точки зрения? — продолжал задавать мне вопрос мой внутренний голос-Ментор.

— Мораль — это правила поведения, принятые в обществе. Они становятся нормой права (обязательной), когда люди их узаконят, то есть примут закон с санкциями за нарушение. Например, когда какие-нибудь дурные кобылы ржут у входа в кафе на всю улицу, то они нарушают нормы морали, но не закон, не правовую норму.

— Отмазался? — спрашивает меня мой Ментор.

Злой, сволочь.

— Тогда ответь, а нет ли у тебя нравственных страданий?

— Нравственность — это то, как я сам отношусь ко всему этому. Например, сожрал мусульманин кусок сала. И что? Он не нарушил закон государства. Но сам страдает, осуждает себя. Как вкусно было! Но страдает. Или сходил воин православный налево, совершил грех прелюбодеяния и тоже страдает, грызёт себя, мучается. Но как любо было! Однако он тоже ничего не нарушил. Просто совершил безнравственный поступок. А если православный сожрёт сало, то он и нормы нравственности не нарушил. Поэтому нет у меня нравственных страданий. Не хотел я его убивать и не убивал. Считаю, что пострадал он за то, что радовался, скотина, страданиям русских воинов. Не знала эта скотина, что противника надо уважать. Недостаток общего воспитания и полное отсутствие воспитания воинского.

— Умный стал?

— Я давно им стал, ещё в своём училище. Это всё из курса научного коммунизма. Или марксистско-ленинской философии? Не помню уже. Я вояка, «пЯхота» — мы там гумилёвщиной всякой не развлекались.

Заткнул, наконец, своего Ментора. Замучил меня, сволочь!

Зато всё в голове по полочкам разложил. Стало легче…

Хорошо, что «жучок» заранее у Ника сняли. Вообще-то надо было гораздо раньше, но я не слишком прислушивался к правилам ГРУ, которые требовали снимать оборудование немедленно, сразу, как только в нём отпадёт конкретная надобность.

Генерал Крупин уже меня замучил просьбами принять меры и срочно снять прослушку у «Хуана».

Теперь на практике и до меня дошло это правило. Не мною придумано и не просто так. Надо решать эту проблему.

Встретились с Нино в одном скверике.

— Что думаешь про Ника?

— Не знаю, конечно, но опасности я не чувствую. Если на меня выйдут, то скажу, что он за мной пытался ухаживать, но был мне неинтересен, вместе с тем побаивалась его и поэтому старалась не обидеть. Потом переключила его внимание на другую женщину. И хлопаю широко открытыми и наивными глазами слабой и глупой женщины. Типа курицы или овцы. Одним словом, дура.

— Не переиграй.

— Постараюсь.

— Есть задача.

— Какая?

— В квартире «Хуана» кое-что стоит. Надо срочно убирать.

— Как?

— Это вопрос. Вот хочу с тобой посоветоваться. В любом случае нужно попасть в квартиру. Может быть, закапризничать, что типа захотела вина, или пива, или ещё чего-то, чего у него точно нет, и вынудить его сбегать в магазин?

— Я уловила твой ход мысли, но «Хуан» ни за что не потащит меня к себе домой.

— Тем не менее, это задача.

— Может, его непутёвый сын? Ты думаешь, он захочет меня к себе привести?

— В следующую субботу его родители уезжают в Вашингтон, там встречаются с дочерью и Людой. Он будет в городе один.

— Тогда нет проблем.

— Как сделать собираешься?

— Точно не знаю, но решу. Правда, одна побаиваюсь. Подстрахуешь?

— Не хотелось бы.