Смерть сказала: может быть - Буало-Нарсежак

— Эрве!

К нему бежала Зина.

— Я заприметила вас издалека.

«Не вздумает же она броситься мне на шею!» Лоб холодно протянул Зине руку.

— Как я рада, Эрве. Я вижу, вы на меня не рассердились… Я этого опасалась.

— Напрасно.

Зина отлично смотрелась в своей простой белой плиссированной юбке и красном пуловере, облегающем маленькую грудь. Она завязала волосы на затылке лентой в тон пуловеру и выглядела школьницей на каникулах, которая перевозбуждена от избытка свежего воздуха.

— Эрве, скажите же, что вы на меня не сердитесь.

— Что вы! У меня на это нет причин.

— Знали бы вы, как тут хорошо!

Она взяла Лоба за руку и повела по направлению к горе, без умолку болтая: фабрика, цветы — все было потрясающим… И чем больше Зина говорила, тем больше он был недоволен тем, что она так беззаботно весела.

— Мне нужно пойти поздороваться с нашими друзьями.

— Они на ферме. Пошли сначала прогуляемся…

Ей хотелось столько всего ему рассказать! Накануне она осмотрела на фабрике все, что можно; видела погреба, чаны, перегонные аппараты; она станет работать с Мари-Анн, чтобы войти в курс дела… «Она хочет, чтобы я звала ее просто по имени. Какая же она милая!» Потом ездила в Антрево, ужинала в деревенской семье… «Фермеры потчевали нас блинами». А вечер они провели в шезлонгах, перед входом в дом, наедине с этой безбрежной ночью, которая поднимается из самых недр земли…

— Держу пари, что вы счастливы! — сказал Лоб. Зина отпустила его руку и вдруг показалась пристыженной.

— Разве это дурно? — пробормотала она.

— Что вы… напротив. Просто я несколько удивлен. После всего того, что вы мне порассказали!

— Имею же я право забыться, хотя бы на время! Она снова стала серьезной, отчужденной, и Лоб не мог не подумать, что такая Зина ему больше по душе. В печали она принадлежала ему больше, нежели в радости.

— Я так и знал, Зина, что вам понравится у Нелли. И вы забудете… про остальное.

— Нет.

— Не нет, а да. Вы такая же девушка, как все. О вас заботятся, вас балуют, и вы тут же таете. Это нормально. Я этому рад.

— Эрве!

Они остановились у скалистого оврага, наполненного камнями.

— Все по-прежнему, — сказала она. — Здесь передышка, но непродолжительная, вот увидите. Мне нигде нет защиты.

— Тем не менее здесь…

— Даже здесь. Пошли в дом.

Он подал руку, чтобы помочь ей перешагнуть через каменную осыпь, но вдруг отдернул. Чуть ли не под самыми их ногами медленно разматывалась гадюка, досыта напоенная зноем и словно отполированная солнцем. Лоб шаг за шагом уводил Зину. Они не теряли из виду змею, которая извивалась лениво, как струя разлитого масла, и таинственно скрылась в камнях. Зина дрожала всем телом. Пока они отступали, Лоб неотрывно смотрел вниз. И когда Зина с рыданиями прижалась к нему, почти рассеянно обнял ее за плечи.

Глава 6

Несмотря на все усилия, Зина не смогла обедать. Мари-Анн осталась при ней в комнате для друзей.

— Что я вам сказал? — ворчал Нелли. — Я начинаю их узнавать, подопечных благотворительности… ах, прошу меня извинить — святого Дела благотворительности. Не забудьте про заглавную букву! Ужи — да, их тут видимо-невидимо. И если эта девушка воспитывалась в деревне, как вы утверждаете, то у нее было время насмотреться на ужей.

— То была гадюка, — поправил его Лоб.

— Странно, здесь не водятся гадюки. Тем не менее…

Нелли покрыл голову широкополой соломенной шляпой.

— Пошли! — позвал он Лоба. — Мы должны разыскать ее, эту гадюку.

Лоб без труда отыскал овраг, и Нелли принялся голыми руками ворошить камни, то там, то тут нарушая покой ящериц, при виде которых сердце Лоба отчаянно колотилось. Взмокнув от пота, Нелли остановился и вытер руки носовым платком.

— А может, то была медяница? — предположил он.

— Нет. Я знаю медяниц. Гадюка приземистее, металлического отлива, и потом ее безошибочно выдает форма головы.

— Я обыщу всю территорию, — пообещал Нелли. — Если только это и в самом деле гадюка, то, к сожалению, она не пребывает в одиночестве, и я вовсе не желаю, чтобы они тут водились.

Они вернулись домой. Вскоре Мари-Анн присоединилась к ним в гостиной.

— Зина уснула, — пробормотала она. — Я дала ей таблетку. Я сожалею о происшедшем, господин Лоб.

Трапеза проходила в мрачной атмосфере. Нелли не скрывал плохого настроения, а у Лоба не шло из памяти то мгновение, когда Зина бросилась к нему в объятия.

— Есть ли у нее родственники? — поинтересовалась Мари-Анн.

— Наверняка, — ответил Лоб. — Люди, принявшие ее у себя по смерти родителей. Но, если я правильно понял, Зина не поддерживает с ними никаких отношений.

— Я покажу ее своему доктору. Нельзя же оставлять ее в таком состоянии, бедняжку. Знаете, как вам следовало бы поступить, господин Лоб? Немножко пожить тут… не «нет», а «да»! Она питает к вам дружеские чувства. И втроем мы сумеем создать вокруг нее радостную атмосферу. Она так нуждается в заботе!

Лоб чуточку посопротивлялся, для проформы.

— Во всяком случае, не сейчас, — сказал он. — Флешель предоставил в мое распоряжение свои папки. Самое время мне всерьез приняться за работу. Через недельку, если угодно. Сомневаюсь, однако, что мы добьемся результата.

И он рассказал все, что ему поведала Зина. Нелли время от времени передергивал плечами; он хранил злобное молчание.

— Словом, — заключил Лоб, — она вообразила себя жертвой некого заговора. Возьмите случай с гадюкой… Так вот, уверен: она решит, что эту гадюку подсунули ей злокозненно.

— Знамение судьбы! — хихикнул Нелли.

— О-о! Я могу это понять, — сказала Мари-Анн.

— Извините, — продолжал Нелли, — я, несомненно, полный идиот, но лично мне непонятно… ну вот ничегошеньки! Прежде всего она еще не выложила вам все начистоту, верно я говорю?

— Да, — подтвердил Лоб.

— Вот видите! Тогда поверьте мне. Подлинное объяснение не замедлит себя ждать. Потому что все эти байки про комплексы, торможение годятся только для простаков. А я говорю вам: если она боится, значит, у нее есть конкретная причина.

— О-о! Вы… — начала было Мари-Анн.

— Не терплю литературщины, — словно отрезал Нелли.

Он встал и пошел за корзиной с фруктами.

— Умеет ли она водить машину? — спросила Мари-Анн!

— Думаю, что да.

— У нас тут есть маленькая «симка», которой я не пользуюсь. Я езжу на «DS». У меня повреждено несколько позвонков; и врач рекомендовал мне автомобиль с мягкой подвеской. Я могла бы отдать эту «симку» в распоряжение Зины — пусть себе разъезжает.

— Прекрасная мысль!

Нелли принес фрукты и бутылку ликера. О Зине больше не говорили, и Лоб уехал, так ее и не повидав. Он мог бы и дождаться ее пробуждения, но предпочитал сохранить воспоминание об этой напряженной минуте, когда гадюка уползала в щебень. Он все еще был потрясен, но нисколько не спешил в этом разобраться. И, хотя из-за усталости и был вынужден ехать не спеша, чувствовал себя очень неплохо. И у него уже появилось желание вернуться на хутор. Отныне он ни о чем другом не мог думать. Лениво, сменяя одна другую, ему представлялись картины… Зинины волосы, когда он наклонил голову, чтобы крепче прижать к себе девушку, прильнувшую к его груди… Прикосновение к ее голой спине под легкой блузкой… Жар зверька, обезумевшего от страха, и тяжелые удары его забившегося сердца… Воспоминания о прочитанных книгах… обрывки музыкальных пьес. Временами он думал, но без особой убежденности: «Какой же я дурак!» — и сделал то, чего никогда не делал прежде: остановился у бистро и выпил бокал гренадина, как в те времена, когда начинал один бывать на людях и стакан гренадина символизировал для него чуть ли не распутство. Он смотрел на обгоняющие его машины. Он был как бы вне этого потока. «Я был мертв, — подумал он. — И возможно, ожил еще не совсем».

В отеле его сразу же стало мучить желание позвонить Зине. А когда он проснулся, телефонный провод у изголовья сразу напомнил про гадюку, и он восхитился тем, что устрашающее обличье змеи все еще вызывало в нем такое волнение, в котором радость брала верх над страхом. Как Зина провела ночь? Он протянул было руку, но, увидев свое отражение в зеркальном шкафу, устыдился. Он решил отправиться к Флешелю и, если возможно, поработать. Его принял Меркюдье — один из сотрудников Флешеля. Старый, болтливый, грудь в орденах. Из самых добрых побуждений он лез из кожи вон, что раздражало Лоба. Конечно же, он наслышан о Зине, интересовался тем, как она и что. Объяснил, что по утрам у них затишье, утро — время передышки, звонков не бывает… Открыв шкаф с досье, Лоб приступил к делу.

«Мартинелли, Франсуаза, 24 года… Отравилась гарденалом. Причина: брошена любовником… Ланселот, Робер, 22 года… Повесился на задвижке оконной рамы. Причина: провал в финале конкурса певцов-любителей».

И так папка за папкой. Приходилось читать все подряд, расставить по категориям, классифицировать по аналогам, предлагать свою интерпретацию, чертить графики. И тут Лоб вдруг засомневался в том, что подобное исследование сможет представить какой-либо интерес.