Падение Кимас-озера - Геннадий Фиш

— Стой! Куда?

— В Реболы! — закричала женщина. — Неужели же мне до конца жизни моей не попасть в Реболы? Дитя совсем замерзнет, — и она ткнула мне под нос сверток.

Это действительно был укутанный младенец. Меня поразило, что пар дыхания не подымался из его рта. Было никак не меньше 30°. Солнце отражалось в каждой снежинке.

Мальчик, увидя меня, притих на минуту.

— Лахтари вы, вот кто! — сказала мне женщина.

— Что произошло, женщина?

В ответ она начала всхлипывать. Она, казалось, была не в своем уме.

— Выехала из Кимаса в Реболы, в гости к сестре, и вот на рассвете встретился мне отряд лахтарей. Отняли у меня сани, лошадь, сбросили меня с детьми с саней, повернули их в другую сторону и сами на них уехали. А у меня мальчишка уже совсем замерз.

Она ткнула пальцем на мальчика, который снова принялся всхлипывать.

— Слава богу, этот успокоился, — она кивнула на сверток.

Я наклонился над ним. Ребенок был, по-моему, мертв.

— Сколько до Ребол?

— Не меньше восьми километров. Иди сюда, — поманил я мальчишку. — Дай руки!

Он протянул мне свои руки.

Пальцы его начинали уже коченеть. Я вылил последние капли спирта из фляги и стал растирать руки мальчугана.

Сначала он даже заревел от боли. Мне надо было продолжать свое дело, и женщина, вымаливая у господа тысячи благословений на голову доброго лахтаря, побрела, с трудом вытаскивая ноги из снега, к оставленной мною деревне.

Я шел дальше, и с каждой секундой мне становилось яснее, что младенец, которого убаюкивала эта женщина, был мертв.

Уже наступали сумерки, когда я услышал в глубоком отдалении человеческие голоса и звуки топоров, подобные стуку дятла.

Я стал осторожно пробираться на звук.

Скоро в отдалении я заметил отдельных людей и, спрятавшись за широкий ствол перестойной сосны, стал наблюдать. Люди (по их полушубкам, финкам, валенкам можно сразу было определить, что это местные крестьяне) подрубали сосны, валили лес, очищали стволы от веток. Делали они это лениво, по-моему, нехотя, не торопясь.

Несколько поодаль, у костра, стояли два человека с винтовками.

Они резко выделялись среди работающих по одежде и выправке. Серое сукно их шинелей и шапочки, похожие на шапки егерей, выдавали их.

Я был так близко от них, что великолепно слышал, как один из них насвистывал не известный мне мотив.

Я запомнил этот веселый мотив, и, перенятый мною со свиста, он после отлично высвистывался и Тойво, и Лейно, и Антиллой, и другими курсантами.

Здесь же были и землянки для работающих.

«Ах, так! Хотите сплавить в Финляндию и дальше в Англию наш трудовой карельский лес? Не пройдет номер, не пропустим. Тоже хозяева нашлись!» — думал я, глядя на раскрывшуюся передо мной картину.

В мою голову даже и такая мысль заползла: не подстрелить ли мне из моего прикрытия двух охраняющих егерей и не выскочить ли, подстрелив их, к работающим крестьянам, объявив, что я вестник красных — передовик — и призываю их мобилизоваться против лахтарей.

Но я вспомнил параграфы устава о разведке, о точном своем задании, о том, что врагов, может быть, много еще в какой-нибудь землянке, и о том, что если хоть кто-нибудь из врагов узнает о движении нашего отряда, все дело вместе с отрядом может погибнуть.

Все это удержало меня от ложного шага.

Запомнив все, что я видел, я пошел обратно.

Я не хотел прокладывать особый, свой, лыжный след, по которому меня могли бы догнать, если бы заметили, и пустить в спину неожиданно пулю.

Я нашел чужой след и пошел по этому следу.

Это была счастливая мысль, потому что след был проложен, по всей вероятности, десятником на работах.

Сделав тридцать-сорок шагов обратно от лесоразработок, я увидел лежащую в снегу книжку в синей обложке. Она могла сослужить службу в разведке. Я поднял ее. Это были незаполненные бланки расписок в получении заработной платы лесорубов лесного объединения Финляндии «Гутцейт». Незаполненные бланки говорили гораздо больше, чем это, наверно, хотелось высокой фирме[12].

«Эта штука мало поможет в оперативной разведке, — подумалось мне, — на уроках политграмоты она пригодится больше».

Других приключений со мной не случилось на обратном пути, и я шел спокойно и просто и даже не особенно торопился, как будто вышел в дальнюю прогулку.

Я шел по снегу и, глядя на кончики лыж, вспомнил, как в юношестве попались мне три томика Джека Лондона и с каким нетерпением ждал я конца рабочего дня, чтобы побежать к себе в каморку почитать эти приключения.

Какими необычайными и невозможными казались подвиги и герои этих книг и как хотелось хоть на малую минутку походить на них!

А сейчас иду я один, почти у полярного круга, через далекий лес.

И такие же трудные морозы, и такие же ночевки в лесу на снегу, и куда более быстрое движение без помощи собачьих упряжек, — все те же самые трудности, только вдобавок за каждым стволом сосны, может быть, спрятаны и поджидают меня вражеские снайперы.

Их заветная мечта — уничтожить все, что мне дорого, за что дрался я на многих фронтах, уничтожить и меня самого, а я вот иду, как ни в чем не бывало, и все это необыкновенно просто, и если бы не боль в плече, так, пожалуй, и совсем ладно было бы все.

Вот даже я и засвистать бы мог, если бы не опасность, что меня пуля может найти по этому свисту.

Впрочем, найти она меня могла только по свисту. Было уже темно.

Джеклондонские парни богатели, как черти, от таких своих проделок, а мы?

А те, кто из нас вернется, вернутся такими же парнями, какими вышли из корпусов курсов. Но им будет принадлежать Карельская республика, и Украинская, и все советское отечество.

Было уже совсем темно.

Ясная январская полночь занималась над Реболами, когда меня окликнул стоящий в дозоре Тойво.

— После рапорта пойди и выспись. Утром уходим, — сказал он мне. — Брусники с клюквой и мяса на твою долю я уже взял!

Что и говорить — Тойво любил поесть. Тойво очень аппетитно ел, когда было чем подзаправиться. Жаль, что ему не досталась кринка с молоком у немого кулака.

Я доложил все, что разведал, товарищу Антикайнену. Сразу за мной пришли в избу бессонного командира разведчики со стороны Колвас-озера и Емельяновки.

— Штаб неприятеля, очевидно, в Кимас-озере. Туда мы выходим на рассвете. Всему местному населению сообщите, что нас полтысячи и что мы — только передовой отряд, за которым движется еще несколько полков. Про трупы у реки я уже знаю. Это члены волостного исполкома, убитые лахтарями, и товарищ Юстунен, школьный учитель, финн, коммунист — его взяли из школы во время занятий в классе и сразу прикончили. Но с нами так легко не справиться, — выпрямился во весь рост товарищ Антикайнен, и тень, колеблемая тусклым пламенем, закачалась на потолке и стенах избы, — с нами так легко не разделаешься!

— Иди, Матти, спать, — обратился он ко мне. — Можешь итти, Матти.

На крыльце стояли два мальчика. Они вопросительно посмотрели на меня.

— Идите, идите, ребята, — стал гнать их старик-сторож, но один из мальчиков решился и подошел ко мне.

— Мы хотим тебе, товарищ начальник, рассказать про нашего учителя.

Ребята очень волновались.

— Двадцать первого ноября мы, как всегда, занимались в школе. Был урок арифметики. Мы дошли уже до самых дробей. Учитель наш Юстунен только начал объяснять нам про дробь, как вдруг в класс вошло пять мужиков с ружьями. Там был Осип Сергеев из Лувозера.

— И Алексей Васильевич из Березового Наволока, — вставил второй мальчик. — И еще главный их, Александр Никитич из Челмужи.

Все кулаки.

Они сказали учителю: «Ты коммунист!»

Взяли его с собой и увели, и уроков с тех пор у нас уже два месяца нет. На чем остановились, на том и стоим.

— Да постой же, — продолжал рассказ первый мальчик, — вечером мы пошли вдвоем снова в школу. В школе арестованных держали. Мы попросили, чтобы нас пропустили к учителю, потому что мы ему табака покурить принесли.

Он очень обрадовался, когда увидел нас, и сказал, что его теперь, наверное, заберут лахтари с собой в Финляндию, и просил не забывать его, навещать и передать привет другим ребятам.

На другое утро мы пришли навестить его, но сторож сказал, что арестованных увели в другую деревню. Мы пошли сзади по следам. Скоро мы услышали, как стреляют в лесу. Мы перепугались и побежали обратно домой.

На другой день мы снова пошли по следу и увидели, что учителя нашего убили. Он лежал за бревном и там было еще два убитых. Я целый месяц один боялся в темноте оставаться, а другие ребята не верили, что убили учителя, но в ту сторону леса боялись итти.

Мы тебя, начальник, проведем туда завтра. Теперь у нас занятий ведь нет.