Венец Прямиславы - Елизавета Дворецкая

Королевич Владислав тоже сидел на пиру – мрачный, с подбитым глазом – и не желал отвечать, даже когда к нему обращались по-польски.

– Зря ты так, пан Владек! – говорил ему веселый и немного хмельной Ростислав. – Мой отец у вас гостил, я потом чуть ли не три месяца жил у вас. А ведь долг платежом красен, теперь будь гостем ты у нас! Вот привезут от ваших тысячу гривен деньгами и те сосуды греческие и угорские, которыми за меня заплатили, – и езжай себе восвояси! А захочешь – оставайся! Невесту тебе подберем, ты ведь молодой, неженатый еще, да? Смотри, какие у нас красавицы!

И кивал на пригожих, нарядных боярских дочерей за столом, которые в ответ на это краснели, опускали глаза, прикрывали лица расшитыми рукавами, а потом лукаво поглядывали из-под рукава и улыбались. Несмотря на свою половецкую внешность, в Перемышле, где его хорошо знали, Ростислав считался красавцем. На дружелюбного и деятельного человека всегда приятно посмотреть, каким он ни уродись.

Володарь скоро покинул застолье – вслед за княгиней Юстиной. Ростислав посидел бы еще, но отец, вставая из-за стола, сделал ему знак: надо бы поговорить.

– Давай провожу тебя! – Ростислав тоже встал и подхватил отца под локоть. – Что-то ты, батюшка, качаешься, а ведь и пил самую малость!

– Устал я, сынок. Вроде и не делал ничего, а устал, будто бревна ворочал.

И вновь тихий, непривычно вялый голос отца отозвался в душе Ростислава смутной тревогой.

Они поднялись в горницы, где горели свечи в красивом подсвечнике из литой бронзы. Челядинки уже приготовили князю постель. Княгиня Юстина молилась у себя, а Володарь опустился на лавку и пригласил сына присесть рядом. Дождавшись, когда девки выйдут, спросил:

– Слышал уже про Туров?

– А что Туров?

– Не рассказали еще тебе? Был тут у нас туровский князь, Вячеслав Владимирович. Ходил он с войском к угорцам, да не дошел. В Галиче нагнали его люди туровские, рассказали, что туровцы его князем иметь более не желают. Послали, дескать, в Берестье и Юрия Ярославича просят к себе. Вот, сыне, придется помочь…

– Дело хорошее! – Ростислав, сообразив, о чем речь, оживился. – Изяславичи в Турове – куда как хорошо! Лучше только, если во Владимире! – Он засмеялся над этой несбыточной мечтой. – А что, и поможем. Будет в Турове князь Юрий, тогда и Андрей владимирский нам не страшен!

– Нет, удалой ты мой сокол, не так! – Володарь покачал головой. – Не Юрию помогать будем.

– Как – не Юрию? – Ростислав изумился, не видя в этой истории других участников, нуждавшихся в его помощи. Желательная для Перемышля расстановка сил была ему ясна, он сам уже успел за нее повоевать. – А кому?

– Вячеславу.

– Да как так? – недоуменно воскликнул Ростислав. Он не мог понять, как отцу такое пришло в голову. – Да зачем нам Мономахово племя в Турове? И так они везде, плюнуть некуда – и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире! Со всех сторон обложили! Вот бы из Турова их вытолкать – нам же легче будет, да и Киева тогда бояться нечего!

– Да ведь не вытолкать их из Турова! И Киев, и Новгород, и Владимир – вся сила у Мономашичей. Да и Туров тоже. Сам посуди: ведь дали Вячеславу войско на угорцев идти?

– Ну, дали, раз пошел.

– А раз дали, значит, есть и в Турове люди, которым он люб, и немало их. А вот как они в поход ушли, так их недруги из щелей и повылезли. Легко спорить, когда противник твой не перед лицом стоит, а за лесами, за долами! Вот они и взяли верх, да надолго ли? В Турове раскол. Юрий на спину туру сел, да удержится ли? Вернется Вячеслав, обложит город войсками, а в войске те же туровцы, да киевляне, да новгородцы! Уж эта братия не упустит кого пограбить, хуже половцев всяких! – Володарь улыбнулся своему сыну-половцу. – Да, ему сами туровцы ворота откроют и Юрия в железах выведут!

– Ну… – Ростислав не мог спорить со своим мудрым и опытным отцом, но на лице его отражалось недоумение. – А раз так, помогать-то ему зачем?

– Уговор у меня с ним, – тихо сказал Володарь и бросил взгляд на дверь. – Выглянь, никого там нет? Гони из сеней вниз, если есть кто.

Ростислав выглянул в верхние сени, убедился, что за дверью ни души, вернулся и снова сел, глядя на отца озадаченно. Тот явно затеял что-то загадочное и непонятное.

– Уговор? О чем?

– Вот о чем…

Словно не решаясь сразу заговорить, Володарь накрыл ладонью смуглую руку сына, потом отпустил. Ростислав мельком отметил, какая морщинистая, с набухшими венами стала у отца рука – совсем стариковская.

– Как призовет меня Господь, – начал он, и Ростислав по привычке перекрестился, – я перемышльский стол тебе оставлю.

– Мне? – Ростислав выразил изумление больше взглядом, чем голосом.

Будучи младшим из трех сыновей, он не рассчитывал получить стольный город раньше старших братьев.

– Да, тебе, – подтвердил князь – негромко, но твердо, как хорошо обдуманное решение.

Скрипнула дверь, зашла княгиня Юстина, но, увидев, что муж и сын углубились в беседу, так же молча вышла и плотно прикрыла за собой дверь.

– В тебе моя кровь, дух мой, и князь из тебя лучший будет, – продолжал Володарь. – Ты и смел, и умен, и упрям – от своего не отступишься. Да и в городе тебя любят. Но ведь Владимирко так просто не проглотит, что ему, старшему, Звенигород или Белз достанется. Станет народ мутить, половцем тебя ругать, дедом Боняком попрекать, еще в Киев жаловаться надумает. Вот я и хочу, чтобы Киев не его, а твою руку держал. Помоги Вячеславу, пока он в нужде, дай ему в Туров без большой крови вернуться – вот и будет у тебя союзник. Потом он тебе поможет. А будешь дружить с туровским князем – и Андрей владимирский нам не страшен, Вячеслав ведь Андрею старший брат. Понимаешь теперь?

Ростислав неуверенно кивнул. Понимать-то он понимал, но ко всему этому еще следовало привыкнуть.

– Поэтому и хочу, чтобы с войском ты шел, а не Владимирко и Ярослав, – добавил отец. – Пусть Вячеслав тебе будет обязан, а не им.

Они помолчали, потом князь вздохнул:

– Хочешь не хочешь, а Мономашичи сейчас в большой силе. Никуда без них. Хотим не под Владимиром ходить – с Киевом дружить надо. Потому и Оленку нашу отдали за Романа. Помнишь Оленку?

Ростислав опять кивнул. Ему исполнилось всего десять лет, когда его родную сестру Олену отдали замуж за тогдашнего владимирского князя Романа Владимировича, тоже из числа Мономаховых сыновей. Олена была всего на год старше Ростислава. Не надо думать, что отец не любил дочь, – просто его вынуждали обязанности, забыв о себе и близких, заботиться о благе признавшего их города. А город не мог ждать, пока княжна подрастет. Ростислав смутно помнил сестру, в его памяти остался размытый образ маленькой девочки, с которой они, будучи почти ровесниками, часто играли вместе. Оленка тоже хотела быть «воеводой в войске хана Боняка», и нарочно для нее он придумал, что она будет амазонкой, женщиной-воином из тех, про которых им рассказывал ученый отец Патрикей из Николиной церкви. Когда ее увезли, Ростислав далеко не сразу уразумел, куда и зачем. А три года назад князь Роман умер, и его юная вдова ушла в монастырь там же, во Владимире. Княжеские вдовы не выходят замуж второй раз, чтобы не запутывать и без того непростой узор прав и притязаний.