Сандаловое дерево - Элли Ньюмарк

— Тебя не было два года, а теперь ты снова уезжаешь? Это же шанс для нас — побыть вместе вдалеке от всего, забыть войну. Либо мы поедем вместе, либо — это я тебе обещаю — я буду напоминать тебе об этом до конца жизни.

— Но…

— Будь это опасно, тебя бы не послали туда. Англичане пробудут в Индии еще полтора года. Все равно что съездить в Лондон. — Я положила руки ему на плечи. — Нам предлагают дом в Индии. Предлагают приключение, от которого нельзя отказаться. Я хочу его — для нас. Помнишь — для нас?

Он провел ладонью по волосам:

— Ох, Эви.

Бедный, у него не было ни единого шанса.

Я подвинулась ближе:

— Мартин?

— Спи, Эви.

— Ты ни в чем не виноват. Никто же и предположить не мог, что Маунтбеттен перенесет дату на целый год. И мы же сами не хотели, чтобы Билли думал, будто весь мир — это средний класс белой Америки. Помнишь? Разве не так?

Он фыркнул:

— Средний класс Америки? Не так уж это и плохо.

— Мы уедем утром. — Я дотронулась до его лица. — Все будет хорошо.

Мартин просунул под меня руку, привлек к себе. Я уткнулась носом в его грудь, вдохнула знакомый запах, ощутила шероховатость кожи. Мне даже захотелось поделиться с ним секретом.

— Мартин…

— От тебя хорошо пахнет.

— Послушай, сегодня…

— Не беспокойся. Я вытащу вас обоих отсюда.

— Но…

— Знаю. Досадно. Но тебе нужно отдохнуть. Постарайся уснуть.

Он отвернулся, и открывшееся было оконце душевной близости захлопнулось. Что же это за человек, даже не дал мне закончить предложение.

— Ты прав. Надо поспать. — Я тоже повернулась к нему спиной, говоря себе, что все равно получилось бы неловко — рассказывать, как вытаскивала кирпич, как сдувала пыль со старых писем, как радовалась, словно мальчишка, нашедший блестящий, новенький пенни. А он сказал бы, что мне нужно повзрослеть.

В конце концов я забылась беспокойным сном, но и во сне, кажется, не переставала думать о том, почему Фелисити все же не отправила письмо?

На железнодорожный вокзал мы приехали около семи, невыспавшиеся, раздраженные. Билли, немного напуганный внезапным отъездом, сидел на руках у Мартина, тихонько наблюдая за происходящим и крепко прижимая к груди Спайка. Мартин опасался, что поезд могут отменить, но ржавый старичок был на месте, грел косточки на солнце и даже готовился тронуться более или менее по расписанию. В Масурле считалось, что восьмичасовой идет по графику, если вышел до десяти. Утешало, что поезд по крайней мере на путях.

— Слава Иисусу, Кришне, Аллаху и всем остальным, — облегченно сказал Мартин.

Мы поставили чемоданы на платформу, сели и принялись ждать.

Постепенно подтягивались другие пассажиры, и я, чувствуя себя невидимкой за темными очками, исподтишка наблюдала за ними. Высушенные солнцем носатые лица с обостренными нуждой чертами, пыльные тюрбаны, женщины со свертками на голове, худые дети, куры, добродушного вида коза. Одна семья притащила с собой стальной сундук со всеми своими пожитками — распространенный в здешних краях обычай. Женщина достала чайник и чашки и опустилась на землю, собираясь развести огонь в небольшой латунной жаровне. Остальные, присев на корточки, терпеливо ждали чай.

Около половины восьмого рикша доставил Эдварда и Лидию Уортингтон. Лидия, женщина с мелкими и острыми чертами лица, придававшими ей сходство с птицей, отличалась пронзительно-гнусавым голосом — как у осла. Ее супруг, высокий и худощавый мужчина, носил тонкие, щегольские усики. Бывая недовольным чем-то, он с поразительной ловкостью проводил кончиком языка по верхней губе. Однажды я попробовала сделать то же самое, но не смогла — у Уортингтона язык двигался быстрее, чем крыло у колибри. Судя по впечатляющему результату, выражать недовольство жизнью Эдвард начал еще в детстве.

Имея деловые интересы в Лондоне и Найроби, Уортингтоны навещали Индию, как другие навещают зоопарк. Для Лидии все значение Ганди выражалось прежде всего в том, что покупать плетеные коврики становилось все дороже. Эдвард, воображавший себя сахибом, всегда ходил в мятом льняном костюме и тропическом шлеме. В Симле они жили в британском отеле и теперь прибыли на станцию в сопровождении трех рикшей, доставивших два пароходных кофра и четыре черных чемодана.

— А вот и сама Империя, — пробормотал Мартин.

Соскочив с повозки, Эдвард подал руку супруге. Ступив на землю, Лидия, облаченная в габардиновый костюм, быстро отвернулась от худого как палка рикши и опустила вуаль, спасаясь от мух. Эдвард достал из кармашка тесного жилета несколько монет. Пока он рассчитывался, два других рикши стащили на землю чемоданы и кофры. Лидия оглянулась и, заметив нас, торопливо подошла.

— Какая досада, правда?

— Доброе утро, Лидия, — поздоровался, поднимаясь, Мартин.

— А мы поедем на поезде, — сказал Билли.

— Да уж, доброе. — Лидия неодобрительно покачала головой. — Нет, правда, Эви. Не знаю, о чем вы думали, когда тащили ребенка в такую даль.

— Злючка, — пробормотал Билли, опуская голову Мартину на плечо.

Мы смущенно рассмеялись, и я поспешно повернулась к Эдварду:

— Доброе утро.

Двумя пальцами он коснулся козырька шлема. Язык появился на мгновение и спрятался.

— Черт знает что. Ни машины не достать, ни даже двуколки. Здесь постоянно что-то случается. Ей-богу, не лучше, чем в Африке.

Мы пробормотали что-то сочувственное и, оглядываясь по сторонам, заметили пробивающегося через толпу Джеймса Уокера, работающего на «Рейтер» британского журналиста. Мартин помахал ему и крикнул:

— Джеймс! Сюда!

Уокер помахал в ответ и повернул в нашу сторону. Крупный, плотный, с жесткими седыми волосами и густой бородой, он двигался с удивительным проворством. На прокаленном за годы пребывания в Азии лице выделялись голубые глаза, дружелюбные и немного усталые, а на лоб постоянно падала непослушная прядь. Как и всегда, на нем был потрепанный жилет-хаки со всем необходимым для оказания первой помощи и йодовыми таблетками для очистки воды. От него частенько попахивало сигарами, а один карман неизменно оттопыривала фляжка. Подойдя ближе, он крикнул что-то шатавшемуся неподалеку кондуктору, который ответил красной от пана улыбкой.

— Так и думал, что найду вас всех здесь. — Уокер дружески подмигнул Билли.

— Конечно, здесь, — криво усмехнулась Лидия. — Из этой чертовой страны надо поскорее убираться, пока тут не начались большие неприятности.

— Неприятности начались не сегодня. — Уокер пощекотал Билли под подбородком. — Как настроение, малыш?

— Хорошее, — хихикнул Билли.

— Не притворяйтесь, — промычала Лидия. — Вы знаете, что я имею в виду.

— Знаю, — кивнул Уокер. — В любом случае уже поздно. Новость уже не новость. О переносе даты знают. Люди в панике, все напуганы, все спешат убраться отсюда поскорее. Сбежать туда, где им надо быть. Так что да, неприятности. Вы просто не попадете на этот поезд.

Билли радостно улыбнулся.

— Давайте пойдем домой и поедим чота хазри. — В спешке он успел только проглотить тост и выпить стакан пахты.

— Чота хазри? — рассмеялся Уокер. — Парень, да ты здесь уже освоился.

— Перестаньте. Не поощряйте мальчика в этом. — Эдвард облизал губу. — Надо говорить «завтрак», а не «чота хазри». — Он снова повернулся к Уокеру: — Не знаю, что нашло на Маунтбеттена, но это все меняет. Отсюда надо уезжать.

Мартин передал мне сына.

— А вы что слышали, Джеймс?

Уокер сделал успокаивающий жест, словно приминая ладонью воздух.

— Подумайте сами. Симла — опорный пункт британцев. Британцы уходят — причины для ссоры нет. Они победили — мы проиграли. Проблемы будут у индусов с мусульманами, причем, по большей части, в городах по новой границе. Масурла — тихий уголок. Здесь много безопаснее, чем на дороге, куда наверняка уже стекаются беженцы.

— Разумно, — заметила я, стараясь не выказать радости. Разумеется, Мартин, как обычно, перестраховался.

— У вас совсем другая ситуация, — возразил мой муж. — Вы же один. — Он взглянул на нас с Билли. — Мне нужно вернуть семью в Штаты. Здесь, если только займется, вспыхнуть может в любом месте.

— Джеймс здесь давно. — Я пересадила Билли с одной руки на другую. — И народ этот знает лучше.

Мартин, упрямый осел, покачал головой:

— Я хочу, чтобы вы уехали из Индии. — Он погладил Билли по щеке.

— В том-то и загвоздка, — спокойно заметил Уокер. — Беспокойство за семью мешает вам рассуждать здраво. Я не уверен, что вы сможете вывезти их сейчас. Я живу в Индии почти двадцать лет и говорю вам: пока лучше остаться здесь.

Мартин снова покачал головой:

— Из Дели университет перебросит их в Бомбей, а там они уже сядут на корабль.