Нас было тринадцать - Леонид Бобров

— Но вскрывать часы не хотелось бы, — продолжал он, — да и Борис Владимирович не разрешит. Скажет, что трогать нельзя, вещественное доказательство, весной, мол, приедут специалисты, тогда и разберутся.

— Но, Петрович, простите, Сергей Петрович, ведь нельзя оставлять до весны лабораторию в таком состоянии. Если часы Виктора спокойно шли почти до полуночи, то с Гиви снимается самое тяжелое.

— Кажется, есть выход, — сказал Петрович минуту спустя. — Можно, конечно, попробовать завести часы и посмотреть пойдут ли? Но это не лучший способ. Во-первых, могут сказать: «Зачем крутили завод? Почему не оставили часы, как они были?». Во-вторых, пусть пойдут часы. Что это докажет? Когда они остановились, ночью или днем? Не ясно. Может, Виктор забыл их с вечера завести. А выход вот такой: помнишь, часы Виктора с календарем, через маленькое окошечко число показывают. Часовая стрелка за сутки два раза проходит циферблат, а число меняется только один раз — около двенадцати ночи. Что если, не вскрывая часов, чуть двинуть стрелки? Сдвинется число, значит, наверняка часы ночью остановились. Останется на месте — значит, днем. Потом стрелки можно вернуть в старое положение.

Я готов был расцеловать Петровича. Через несколько минут мы уже были у Б. В., и я, волнуясь и немного путаясь, изложил ему суть дела.

Б. В. выслушал меня, нахмурив брови, с явно недовольным видом пытался возражать, но в конце концов сдался. Он открыл сейф, достал часы. Мы подошли к окну. Б. В. выдвинул головку часов и начал медленно ее поворачивать. Минутная стрелка сдвинулась, а немного спустя дрогнуло — и сменилось число в окошечке. Часы остановились ночью! Никакого отношения к смерти Виктора их показания не имели.

— Не понимаю, как можно было забыть, что часы дважды в сутки показывают одно и то же время, — сказал Б. В. — Такая элементарщина. Откуда вообще взялась идея определить момент гибели Бойченко по его часам?

С совершенно невинным видом я заметил:

— Но это же ваша идея, Борис Владимирович.

Б. В. растерянно посмотрел на меня, потом на Петровича. Воспользовавшись замешательством, я выскользнул из комнаты.

После «опыта» с часами момент гибели Бойченко вновь стал неопределенным. Предположим, что преступление произошло примерно в одиннадцать двадцать пять. Тогда никто не сможет утверждать, что Гиви ждал Виктора на дороге. В это время он попросту спускался по тропинке. Но если допустить, что Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять или, скажем, сорок, то вновь возникает старый вопрос: где был Брегвадзе, что он делал в течение десяти — пятнадцати минут? Когда же погиб Виктор?.. Крик слышали несколько человек. Неужели никто не взглянул на часы? Да, конечно, никто! Чепуха! Зачем смотреть на часы, когда слышишь крик человека?

Вечером я заглянул в радиорубку. Петя был за своим любимым делом. Он часами просиживал у приемника, почти непрерывно меняя настройку, переходя от одного диапазона к другому. Поймать какую-нибудь дальнюю экзотическую станцию — вот что его прельщало!

— Игорь, а я только что Бразилию поймал. Сначала музыка, а потом диктор сказал, вроде «иси радио Бразивиль».

— Наверное, Браззавиль. Это не Бразилия, это Конго, Африка.

— Конго? Ты уверен?

Петя взял со стола тетрадку и что-то в ней исправил.

— Смотри, — сказал он, протягивая тетрадь, — вчера вот Эквадор поймал. Тут уж без ошибок. Так и сказал диктор: «Радио Эквадор». Вот, смотри, записано: Эквадор, частота 7,24 мегагерц, время — 22 часа 48 минут. Тут уж я не ошибся. Южная Америка, вот здорово!

Я с любопытством листал тетрадь. Каждая страница была аккуратно разграфлена вертикальными линиями. Без труда можно было установить, какого числа, в какое время, на какой частоте Петя слушал ту или иную станцию.

— Зачем ты такую бухгалтерию завел?

— У нас, у радистов, закон: как установил с кем связь, так немедленно все запиши: когда начал, когда кончил, частоту, словом — все подробности.

— А когда с Москвой или Хорогом связываешься, тоже все записываешь? — спросил я с интересом.

— Конечно. Тут уж я обязан. Специальный журнал есть.

— Покажи. Любопытно взглянуть.

Петя протянул мне журнал. Я быстро перелистал страницы. В день гибели Виктора сеанс связи с Москвой начался в одиннадцать часов и кончился в одиннадцать тридцать три.

Я смотрел на эту запись, не веря своим глазам. Петя слышал крик Виктора минуты через две после окончания сеанса. Значит все-таки Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять?! Неужели круг замкнулся и все возвратилось к исходному положению? Снова проблема Гиви. Снова вопрос: где он был двенадцать минут? Я чувствовал себя как человек, который попал в глубокую яму, пытался выкарабкаться, почти достиг края и снова свалился на дно.

— По каким часам ты определил время окончания сеанса? Часы были верные? Может быть, они спешили или отставали?

Петя указал на большие часы, которые стояли на шкафу и весело тикали, как бы посмеиваясь надо мной.

— Часы правильные, я их каждый день по московскому радио проверяю.

Делать было нечего. Я вышел из радиорубки, не зная, что предпринять дальше. Какое удивительное совпадение! Часы Бойченко остановились ночью. Между их показанием и моментом его гибели никакой связи нет. И тем не менее часы показывают одиннадцать тридцать пять. Неужели они остановились ровно через двенадцать часов после падения, с точностью до минуты?! Нет, что-то здесь не так. Я вернулся в радиорубку.

— Петя, послушай, ты действительно определил время окончания сеанса по своим часам?

— А почему ты сомневаешься? Ведь вы же сами установили, что Бойченко погиб в одиннадцать тридцать пять, а сеанс я закончил минуты за две до того, как услышал крик. Вот и в журнале записано одиннадцать тридцать три.

Что-то неестественное послышалось в голосе Пети. Я внимательно посмотрел на него.

— Но тогда непонятно, почему ты никому не сказал о своей записи? Хотя бы тогда, когда мы еще не выяснили, что ты столкнулся с Петровичем. Покажи ты тогда журнал, и сразу было бы очевидно, что за две минуты до гибели Бойченко ты находился в своей радиорубке?

— Мне бы не поверили. Могли сказать, что я подогнал время, сделал запись потом, вечером, на следующий день…

— Что за чепуха! Ведь ты всегда можешь связаться с Москвой и попросить подтвердить твою запись. Раз есть правило вести журнал, то московский радист также записал, когда кончил с тобой говорить. Не так ли?

Петя молчал, растерянно поглаживая хохолок на затылке.

— Молчишь? — продолжал я. — Тогда слушай. Время гибели Виктора — одиннадцать тридцать пять — было определено неверно, произошла ошибка. Виктор погиб раньше. Выходит, что ты кончил сеанс связи после того, как услышал крик и побежал на дорогу. Как ты это объяснишь?

«Виктор погиб раньше». Почему я так сказал? Не было никаких объективных данных. Но я не сомневался в невиновности Гиви, верил ему. А если так, то крик Виктора раздался через минуту-другую после ухода Гиви с Альфы. Не позже.

— Ошибка? — Петя был явно смущен. — Ладно, Игорь, скажу по честному, все как было. Я забыл тогда записать время окончания сеанса, понимаешь? Принял последнее сообщение и попросил московского радиста позвонить моим, домой. А потом и задумался — вспомнил мать, сестренку… Услышал крик, выбежал… Дальше все знаешь. Остался у меня пропуск в журнале. Нельзя так: это — нарушение. Когда вы установили, что крик Бойченко раздался в одиннадцать тридцать пять, я отсчитал две минуты и написал в журнале одиннадцать тридцать три. Виноват я, сам понимаю.

Петя стоял красный и пристыженный, как школьник, которого педагог уличил в неблаговидном поступке. А я не мог сдержать радость. Разгадка была близка. Я встал, подошел к смущенному парню, хлопнул его по плечу.

— Ладно, подними нос. Свяжись побыстрее с Москвой и запроси: когда окончился тот сеанс.

— Можно только завтра, в одиннадцать.

— Ну, завтра, так завтра. И как узнаешь, сразу мне сообщи.

На следующее утро время тянулось невероятно медленно. Я сидел за своей установкой на Альфе, делая вид, что готовлю опыт, а в действительности чуть ли не каждую минуту поглядывал на часы. Наконец появился Петя. Он с таинственным видом подошел ко мне и зашептал на ухо:

— Одиннадцать двадцать. Москвич ручается. Точная запись в журнале.

Я почти предугадывал этот ответ и все же почувствовал огромное облегчение, будто гора с плеч свалилась. Собрался с мыслями, потом подозвал Олега и Марину и все им рассказал. Собственно, рассказывать было не так уж много: Виктор погиб в одиннадцать часов двадцать две, двадцать три минуты. Гиви в это время, уйдя с Альфы и нигде не задерживаясь, спокойно спускался по тропинке.

Марина сначала смотрела на меня, ничего не понимая. После переживаний последних дней до нее с трудом доходило, что все кончилось, что неприятности уже позади. Потом она расплакалась, неожиданно поцеловала меня, Петю, потянулась было к Олегу. Затем бросилась к Гиви, обняла его и, одновременно плача и смеясь, стала что-то сбивчиво объяснять.