Тысяча девятьсот восемьдесят пятый - Евгений Бенилов

Позади загремела дверь, и в помещение, толкая тележку на колесах, вошел очередной детина в форме внутренних войск. «Жрать подано, граждане преступники!» — голос охранника гулко резонировал в замкнутом пространстве комнаты. Люди, сидевшие на скамейках, зашевелились — на тележке стояли жестяные тарелки с гречневой кашей. «А ну, сидеть на местах! — рявкнул охранник, — Я сам раздам.» Он прошелся по рядам и сунул каждому по тарелке гречки с воткнутой в нее ложкой. «А чай?» — защищая интересы преступных масс, потребовал вертлявый; «Подождешь.» — презрительно процедил охранник и вышел. Из-за двери донеслись звуки запираемого засова. В комнате раздались звуки пережевываемой пищи.

Прошло минут двадцать. Охранник раздал чай. Прошло еще минут десять.

Снова загремела дверь. Охранник, толкая тележку на колесах, собрал тарелки, ложки и кружки. Как только он вышел, в комнату вошел другой охранник: «В две шеренги вдоль стены ста-ано-овись!» Арестанты построились двумя неровными рядами. «Граждане преступники! Чьи номера назову, — охранник достал из кармана список, — два шага вперед.» Он отобрал пятнадцать человек и, ничего не объясняя, увел. Прошло десять минут, и процедура повторилась (на этот раз, охранник отобрал шестерых, в том числе — татуированного). После ухода следующей группы в камере остались лишь Эрик, вертлявый и худощавый пожилой человек с пышными седыми усами. Наконец, вызвали Эрика и седоусого (вертлявый остался в камере). Охранник провел их по коридору, завел в лифт и нажал кнопку с цифрой 114. Кабина поехала вверх.

Выйдя из лифта, они оказались в коридоре, идущем вдоль ряда металлических дверей с засовами. Было холодно и душно, по ногам дул ледяной сквозняк. У Эрика болела голова. Охранник отомкнул одну из дверей: «Пшли.» Эрик и седоусый зашли внутрь. Позади загремел запираемый засов.

Они оказались в большом помещении с двухэтажными нарами. С первого взгляда было видно, что камера переполнена: заключенные сидели на всех полках и даже на полу. «Эй, вы какой масти? — окликнул новоприбывших лысый дядя, мочившийся в стоявшую в углу парашу, — Воры есть?» «Нет.» — ответил седоусый. «Тогда лягай на пол, фраера. — дядя указал на лежавшие стопкой у стены матрасы, подушки и одеяла, — И быстро, еблом не щелкать, отбой через десять минут.» — он застегнул штаны и удалился вглубь камеры. Эрик и седоусый стали устраивать себе постели в проходе между стеной и нарами. К параше подошел другой арестант — толстый благостный джентельмен, похожий на персонажа Диккенса. Эрик приготовил постель и направился к параше. «Подождите, молодой человек. — остановил его седоусый, — Вы ведь в первый раз в тюрьме?» «Да, а что?» Благостный джентельмен закончил. К параше подошел парень лет двадцати с выступающим вперед подбородком и бритой башкой. «Вы, пока не освоитесь, лучше у меня спрашивайте …» — «О чем спрашивать?» Парень расстегнул штаны, раскатисто пукнул и, со вздохами наслаждения, стал мочиться. «Обо всем. — седоусый устало помассировал себе виски, — К примеру, ходить в туалет перед отбоем вы имеете право только после воров.» Парень с выступающей челюстью закончил, и вокруг параши пристроились сразу три арестанта. «Вот сейчас уже можно, пойдемте … я, пожалуй, составлю вам компанию.» — седоусый, кряхтя, поднялся со своего матраса.

Минут через пять большинство заключенных уже лежало, кто — в койках, кто — на полу. (Кроватей в камере было сорок, заключенных — около пятидесяти.) Свет погас. Эрик закрыл глаза, но спать не мог: под тонким одеялом было холодно, на тонком матрасе было жестко, от слишком толстой подушки затекала шея. В голове проносились сегодняшние события — от утра к вечеру и от вечера к утру. Где и когда он совершил ошибку?… Вот он звонит по больницам … вот читает письмо … вот возится с портфелем … вот спускается на лифте … Ну, да: выходит, значит, он из лифта, а вахтерша ему и говорит … у Эрика вдруг защипало в горле, а уголки губ неудержимо поползли вверх. Нет, подожди, давай снова: выходит, значит, он из лифта … Диафрагма его сократилась, заставив судорожно вдохнуть, и тут же резко выгнулась обратно, причинив выдох со странным звуком «Ха!» А потом сократилась опять … А затем дернулась снова … И еще, еще, еще: «Ха! Ха! Ха! Ха!» Что это такое? Смех! Он смеялся! Эрик уткнулся лицом в подушку и укрылся с головой, но сдержаться не мог — скручивая внутренности, струя истерического смеха рвалась наружу. «Что с вами, молодой человек? — спросил из темноты шепот седоусого, — Вам плохо?…» Немыслимым напряжением воли Эрик остановился: «Не беспокойтесь, это я смеюсь. Я просто вспомнил, что обещал вахтерше в нашем подъезде не хлопать больше дверью лифта!» Из темноты доносился скрип нар, смутная возня, тихие разговоры … «Обещал вахтерше?… — удивился седоусый, — И что же в этом смешного?» Прежде, чем ответить, Эрик прижал ладони к щекам, стараясь разгладить гримасу смеха. «Похоже, я … ха-ха-ха … ик!… — он икнул, ударил себя кулаком по лбу и начал снова, — Похоже, что это обещание я сдержу!!» -

29 декабря

А иногда Эрик оказывался в каком-то южном городе с широкоми тенистыми улицами и чистым воздухом. Знойное солнце светило с бледного тропического неба, воздух наполняли запахи экзотических цветов. Где-то далеко, за крышами домов, виднелся край океана. Одетые по-летнему молодые женщины сидели в оплетенных вьюном беседках. Эрик не знал, что привело его в этот город, — у него не было здесь никаких дел. Он просто шел, без цели и направления, по какой-то улице.

Но вдруг в пестрой праздничной толпе мелькал серый лоскут. У Эрика опускалось сердце — Человек В Сером Костюме был здесь! На солнце быстро наползала черная тень. В груди зарождалось ощущение тревоги. И тут же раздавался ужасающий грохот, а земля начинала колебаться. Дома рушились, вздымая тучи пыли. Люди с неслышными криками метались по улицам и гибли под обломками зданий.

А потом становилось душно. Откуда-то появлялись клубы ядовитого пара. У Эрика начинало щипать в горле — где же его респиратор? Люди вокруг корчились и падали в конвульсиях на землю.

И в тот самый миг, когда судорога окончательно перекрывала горло, Эрик, задыхаясь, просыпался.

Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул воздух, потом открыл глаза — взгляд его упирался в кирпичную стену. Невыносимо громко (казалось, прямо над ухом) звенел звонок. «Вставайте, молодой человек … — увидав, что Эрик проснулся, седоусый перестал трясти его за плечо, — До прихода охранников матрасы должны быть убраны.»

Эрик откинул одеяло и сел.

Камера кишела людьми. Заключенные, спавшие на полу, складывали постельные принадлежности в три неаккуратные стопки у стены. Заключенные, спавшие на кроватях, выравнивали полосы одеял и клали квадраты подушек на середины изголовий. Человек пять-шесть мочились в парашу.

Звонок издал заключительную трель и умолк. Камера утонула в равномерном гуле голосов.

Потирая затекшую шею, Эрик встал и отнес постельные принадлежности к стопкам у стены. Потом сходил к параше и помочился (в проходе камеры заключенные поспешно строились в две шеренги). Загремел засов входной двери — Эрик встал в строй. В комнату вошли трое детин в черной форме внутренних войск и один детина в синем милицейском мундире, с длинной резиновой дубинкой на поясе и какими-то конвертами под мышкой. «Ра-авняйсь! — заорал черномундирный охранник с сержантскими погонами, — Смир-рна!» Разговоры стихли. «Иванов Э.К. и Рябов Г.О. — два шага вперед!» Вместе с Эриком из строя вышел лысый вор, спросивший вчера об их с седоусым «масти». «На выход. — приказал сержант, — Остальные к утренней перекличке при-иго-отовсь!» Эрик неуверенно посмотрел на седоусого, но тот лишь пожал плечами. Синемундирный милиционер-охранник — грузный парень с бледной бабьей рожей — сравнил лица Эрика и Рябова с фотографиями, рассовал фотографии по конвертам и махнул дубинкой в сторону двери.

Коридор — лифт — коридор.

Их привели в маленькую комнату — дверь открыл человек лет тридцати атлетического сложения с арийским лицом, в бежевом свитере и серых брюках. На столе у стены лежали две милицейские шинели и черная шуба. «Здорово, Гришаня … — с угрожающей ласковостью обратился 'атлет' к Рябову, — Говорил я тебе, что недолго будет твой дружок на свободе гулять?» — он кивнул в сторону сидевшего на скамейке заключенного, в котором Эрик узнал вчерашнего татуированного. Рябов ничего не ответил. «Вот сейчас третьего вашего кореша приведут, и поедем мы … — атлет сделал многозначительную паузу, — в следственный изолятор интенсивного режима в славном городе Щербицке … слыхал про такой?» «Гришаня» без выражения смотрел сквозь атлета. «Сесть.» — приказал (стоявший у стены) охранник. Рябов расслабленно опустился на скамью и шепнул что-то татуированному; «Чего?» — переспросил тот. «Еще раз ебло разинешь, — вмешался охранник, подбрасывая и ловя дубинку, — пожалешь, что на свет родился.» Стало тихо, лишь нивесть как сохранившаяся с лета муха жужжала под потолком. Эрик заметил, что у охранника шесть пальцев на правой руке.