Новая Орда - Андрей Посняков

– И повелел господин убить всех своих врагов, – нараспев струился тихий скрипучий голос. – Одного убили на охоте, второму отрубили голову, третьему сломали спину и бросили собакам.

– Вах-вах, – покачал головой Булат. – Собакам! Вот так всем им и надо, врагам! Ах, как бы я хотел вот так сломать спину Джелалу! Что ты притихла? Говори, старая Гаиде, сказывай дальше!

Старуха продолжила свою песнь, и хан все так же внимал в полудреме, то проваливаясь в сон, то вновь поднимая голову. Желтокожий, с круглым лицом и светлыми, чуть скошенными глазами, Булат не был красавцем, однако считал себя самым сильным мужчиной в Орде – а как же, у кого ж еще имелся такой вот гарем?! Даже у эмира Едигея, и у того… впрочем, эмир уже стар, и власть его становится все слабее, что с одной стороны – плохо, потому что эмир всегда поддерживал Булата, а с другой – хорошо: зачем поводырь зрячему человеку? Может, пришло время и совсем избавиться от него? Нет, рано – слишком много кругом врагов. Вот бы договориться с Витовтом, и… Или лучше принять помощь Москвы? Но московиты всегда помогали Тохтамышу! Так и Витовт помогал Тохтамышу! Ах…

Хан скривился, словно от зубной боли, и, потянувшись к распахнутому сундуку, вытащил оттуда горсть серебряных монет – дирхемов:

– Возьми, славная женщина. Эй, слуги! – правитель Орды хлопнул в ладоши. – Живо зовите мозольщика. А ты, Гаиде-ханум, пой еще.

Старуха, довольно улыбнувшись, спрятала деньги под юбку:

– Эта песнь уже кончилась. Какую другую желаешь ты, мой повелитель?

– О белой верблюдице. Ну, ту, что поет Ай-Лили.

Ай-Лили… Старая Гаиде скривилась, услыхав имя ненавистной соперницы – молодой, красивой, богатой. О, она сама сочиняла песни, эта гнусная кобылица Ай-Лили, правда, песни-то все выходили глупые, особенно та, что про белую верблюдицу… Но мужчинам они почему-то нравились: и сама Ай-Лили, и ее глупые песенки. Ну, понятно, почему… Эх, быть бы помоложе! Хотя… можно привязать к себе хана другим, сделавшись нужной. О, нет, вовсе не песнями, и не… ну, об этом и говорить-то уже поздно, а вот о другом… Сказительница Гаиде-ханум хоть и старая – недавно пошел пятый десяток – и слепая, однако далеко не глухая и не такая глупая, как эта гнусная дурочка Ай-Лили. О, кое-что Гаиде-ханум услышала, прямо здесь, во дворце – уверенный в себе и давно забытый голос. Сперва даже подумала – обозналась, послышалось, однако вот теперь полагала, что нет. Тот был голос, тот…

– Эй, старая! Ну, так ты поешь про верблюдицу?

– Нет, мой господин.

– Что-что?

Непонятно, чего было в голосе великого хана больше – удивления или гнева? Наверное, все-таки удивления: как это так, какая-то там слепая старуха…

– Мой господин, я хочу предупредить тебя об опасности, – понизив голос, уверенно произнесла Гаиде-ханум.

– Об опасности? – хан удивленно моргнул. – Ты?! Что же ты можешь знать?

– Кое-что могу, мой повелитель, – встав на колени, старуха поклонилась, коснувшись лбом кошмы – гибкая еще была все же.

– Ну… говори, – подумав, милостиво согласился правитель. – Что там у тебя?

– Нам бы с глазу на глаз…

– Вот мерзкая карга! Да нет здесь никого… Говори!

– Совсем недавно я слышала голос, мой повелитель. Здесь, в твоем дворце.

Булат саркастически рассмеялся:

– Голос, ну надо же! Я тоже иногда слышу голоса. Да и вообще, в моем дворце немых нет… ну, разве что кроме некоторых особо доверенных слуг и евнухов. Голос она слышала… И чей же?

– Это был голос царевича Яндыза!

– Что-о?!! – Гневно дернув ногой, хан Булат выплеснул воду на пол: – Яндыза?! Этого гнусного выродка? Так он же в Москве! Подвизается в слугах у лесного князька Василия… чингизид называется! Срам! Постой, постой, старая! Яндыз – здесь, в Сарае, во дворце, в моих покоях?! И никто его до сих пор не узнал?!

– Дворец большой, мой повелитель. Я слыхала голос Яндыза в людской, на заднем дворе. Ну, там, куда привозят дрова, припасы, где всегда толчется много народу, самого простого народу, мой господин.

– Еще раз говорю тебе, глупая: его б узнали тотчас!

Гаиде-ханум упрямо покачала головой:

– Узнали б, если б приглядывались. Но кто будет приглядываться к простолюдину? До мелких людишек никому и дела нет. Усы можно сбрить, бороду и волосы подстричь, перекрасить – переменить внешность легко, мой государь. А вот голос… Голос не сменишь!

– Это точно был Яндыз?! Ты утверждаешь? – Поразмыслив, хан счел за лучшее отнестись к словам сказительницы на полном серьезе – слишком много при дворе плелось интриг, а хан Булат вовсе не был глупцом, хоть иногда и производил подобное впечатление.

– Да. Яндыз. Раньше я слышала его голос часто. Запомнила, как зрячие запоминают лица.

Гаиде-ханум не стала вдаваться в подробности и упоминать о том, что когда-то была подругой той верной няньки Яндыза, казненной по приказу Булата. Что было, то быльем поросло, никогда не нужно жить прошлым.

– Так-так, – озадаченно промолвил правитель. – Значит, если верить тебе – Яндыз здесь, в Сарае! Интере-е-есно, с какой целью пожаловал? Что он говорил?

– Ничего тайного. Обычные слова, о чем говорят на людях. О погоде, о скоте, о детях. Даже имени ничьего не назвал.

Хан недовольно прищурился:

– И что? Где его теперь прикажешь искать, старуха? Сарай-ал-Джедид нынче, конечно, не такой большой, как до разорения Хромцом, но все же… тысяч сто жителей, пожалуй, наберется. Урусуты говорят – иголку в стоге сена легче найти.

– Найдем, – спрятав ухмылку, заверила Гаиде-ханум. – Я запомнила и второй голос. И не раз слышала его во дворце… как раз в твоих покоях. Услышу еще раз – обязательно вспомню, кто.

– Хорошо, – согласился хан. – Я подумаю, как это лучше сделать. Пока же можешь идти и явишься по первому моему зову… Эй, слуги! Да где ж наконец этот шайтан мозольщик?

Орясина князь Хряжский от безделья устроил во дворе караван-сарая забаву: велел слугам вкопать у забора кол да наперебой со своими воеводами швырялся в него комьями глины – кто скорее собьет. Веселая вышла забавушка, истинно молодецкая. Жаль, зрителей маловато было – постоялый двор отдали посольству целиком, и местная шантрапа тут не шлялась. Правда, мальчишки, услыхав богатырский смех, за забор все же заглядывали, и даже, обнаглев, забрались на растущие рядом деревья, смотрели во все глаза, ставки, стервецы, делали.

– Эй, Айгиль! Свистульку свою, новую, против твоей пращи – на того вислоусого!

– Моя праща против твоей дрянной свистульки?! Да ты совсем страх потерял, Аллахом клянусь!

– А победит-то не вислоусый, а вон тот здоровенный батыр! На него, Айгиль, ставь – не ошибешься.

– Батыр? Вислоусый… Ладно, покажь твою свистульку! Она хоть свистит?

Егор тоже вышел на галерею – полюбоваться, поглазеть – с чего такой шум? Сразу узрев плечистую фигуру Хряжского, поискал глазами Яндыза и, не найдя, удивился – что же царевич-то, спит еще? Не похоже, никогда не дрых чингизид до полудня, даже если и ложился поздно.

Подозвав одного из своих воинов, Вожников послал его в каморку царевича – именно так, в каморку, опять же, отведенную Яндызу в чисто конспиративных целях.

– Нету господина Абыза, – вернувшись, доложил слуга. – Говорят, и не возвращался еще.

– Ну, нет так нет. Как вернется, доложишь.

Абыз – так звали в обозе царевича. Князь Хряжский, конечно, обо всем осведомлен был, однако, помня наставления Василия Дмитриевича, язык зря не распускал – уж на это-то ума хватало. И еще кое на что – ишь, какую забаву нынче удумал!

Моросивший с утра дождик перестал, и в прорывах желто-жемчужных облаков проглядывало широкими полосками зеленовато-лазурное небо. Со двора пахло верблюжьим и конским навозом, у хозяйского птичника, важно переваливаясь в грязи, галдели гуси. С галереи – караван-сарай стоял на невысоком, спускавшемся к Волге холме – неплохо просматривался город. С мощеными улицами, кирпичными и каменными домами, керамическими трубами канализации и водопровода, с мечетями и церквями – ордынская столица являлась центром православной Сарайской епархии – и круглыми уютненькими площадями, чем-то – наверное, платанами и фонтанчиками – так похожими на парижские. Вот выйдешь на улицу, закроешь один глаз – и вылитый бульвар Сен-Мишель или, скажем, Клиши, разве что без секс-шопов. Честно сказать, Егору нравился город – чистый, уютный, зеленый, правда, так толком и не оправившийся от разорения Тимура. Вообще же, не везло в последнее время Орде – то чума, то тот же Железный Хромец Тамерлан со своими непобедимыми туменами. Не везло. Однако и того, что еще возрождалось, для общего впечатления хватало, а уж Вожникову – точно имелась возможность сравнивать. Та же канализация, водопровод, фонтаны, стекла в окнах, сады… ах, сады! Они уже и сейчас, казалось, пахли яблоневым и вишневым цветом, хотя и рано было еще.