Радиомозг - Сергей Беляев

– Рьетта, – тихо произнес Мишель.

– Ты уедешь от меня? Не езди… Там большевики отрубят тебе голову.

Мишель засмеялся.

– Какая ты глупая… Ну, я пойду. Узнаю новости и скоро вернусь.

Мишель прошел в кухню. Тетушка Генриетта крикнула:

– Жанна… Спи. Мсье Мишель уходит по делу и берет с собою ключ. Он скоро вернется. Я лягу. Завтра разбуди нас пораньше, мне надо идти на базар.

– Хорошо, мадам, – раздался в ответ сонный голос Жанны.

Ключ со звоном повернулся в замке, – это запер дверь ушедший Мишель. Тетушка Генриетта сияла фальшивую наколку с головы и повязала ночной чепец. Заглянула в зеркало, стоявшее на комоде.

– Еще не старуха… Еще только сорок с небольшим.

Она разделась и легла на широкую взбитую деревянную кровать. Стала думать и вспоминать. Детство, смутная картина нищеты и голода, потом панель, пьяная жизнь проститутки, с внезапными взлетами на случайные деньги случайных содержателей, и опять провалы и безысходность, когда хотелось броситься с моста в ржавые воды глубокой Сены. Но страх смерти удерживал. И опять – панель, пятифранковые знакомства, ночевки по номерам подозрительных отелей. Знакомство с хозяином харчевни «Золотой павлин», замужество, к великому удивлению всей улицы, калейдоскоп быстро сменяющихся воспоминаний, вдовство и этот Мишель, несчастный русский, выметенный с родины штормом революции.

Тетушка Генриетта закрыла глаза и захрапела.

Жанна прислушалась. В комнате храпела хозяйка. Крысы возились у помойного ведра. В дверь снаружи вложили ключ и повернули. Дверь слабо скрипнула.

– Мсье Мишель, это вы? – спросила Жанна.

– Спи, пожалуйста.

Вошедший запер дверь и ощупью прошел в комнату тетушки Генриетты. Жанна отвернулась от стенки, чтоб не слышать храп хозяйки, который мешал ей спать. Она закрыла себе ухо маленькой подушкой.

– Кто здесь?

Жанна отвернулась от стенки и сбросила с себя подушку.

На краю кровати сидела темная фигура и в темноте ловила руки Жанны.

– Спи, пожалуйста.

– Мсье Мишель, что вы делаете? Мадам услышит… Ради бога.

Пьяные губы, пахнущие табаком и абсентом, впились в грудь Жанны. Сильные руки крепко обняли ее, сдавили. Жанна застонала:

– Мсье Мишель… Вы с ума сошли… Я закричу…

Жанна высвободила руку и хотела вцепиться в кудрявые волосы Мишеля, но рука ее натолкнулась на лысый череп старика.

Это был не Мишель.

Жанна замерла от ужаса. В темноте раздался тонкий смешок, смешанный с кашлем.

– Спи, пожалуйста… Это я пошутил.

Темная фигура беззвучно отплыла к двери. Замок со звоном щелкнул. Жанна боялась пошевелиться. Сколько она так лежала, она не помнит. Крысы бегали по каменному полу кухни и радостно повизгивали. Туманный отблеск зари прополз через окно и разогнал крыс. Жанна пришла в себя и спрыгнула с кровати.

– Мадам! – крикнула она.

Ей никто не ответил. Жанна зажгла спичку и вбежала в комнату хозяйки. Тетушка Генриетта лежала поперек своей двуспальной кровати мертвая, с перерезанным горлом.

XI. ОТДЕЛ ТОЧНОЙ МЕХАНИКИ

Инженер Гэз посмотрел на часы. Было за полночь. Маленькая настольная лампа освещала середину письменного стола, за которым сидел Гэз. Он наклонился над большой развернутой картой мира и еще раз нахмурился. Потом откинулся назад и стал раскуривать потухшую трубку. Жадно вдохнул горячий дым и выпустил его к потолку ловкими сизыми колечками. Курение трубки всегда успокаивало Гэза и позволяло ему сосредоточиться на интересующем его вопросе.

Небольшой кабинет, примыкавший к лаборатории отдела точной механики, был обставлен скупо, почти бедно. В углу стоял кожаный диван, на котором обычно спал Гэз. Не в пример прочим заводским инженерам, Гэз не особенно заботился о том, чтобы обзавестись собственной квартиркой и дешевым уютом. Прямо из пекла гражданской войны Гэз попал во вновь открываемый при заводе «Красный химик» отдел, сразу как-то врос в завод, сроднился с отделом, вновь почувствовал себя хорошо среди станков аппаратов, послушных его мысли и воле.

Жизнь шла. Хозяйство страны возрождалось. Страна, как громадная губка, впитывала в себя товары, машины, плуги, тракторы, физические научные приборы, бесконечное количество предметов и не могла насытиться.

Гэзу некогда было выйти из своего отдела хоть раз на свежий воздух. Прогулку он делал себе так: из своего кабинета выйдет в лабораторию, предварительно открыв в окне большую форточку ровно на 12 минут, потом вернется в кабинет, захлопнет форточку и лежит на диване, вдыхая освеженный воздух. В остальное время Гэз – это бритый молодой человек в рабочей фланелевой куртке, с трубкой во рту.

Таков Гэз.

В дверь кабинета раздался осторожный стук.

– Да… Войдите, – негромко сказал Гэз и повернулся к двери.

Через порог мягко и осторожно перешагнул Мишутка.

– Это я… Как приказали, Оскар Карлович.

Часы над диваном тихо звякнули один раз.

– Вы аккуратны, Михаил Лукич. Ровно полчаса первого. Я рад вашей аккуратности. – Гэз положил докуренную трубку на край стола и добавил: – Заприте дверь на ключ. Садитесь. Только сначала вытрите ноги о коврик. В корпусе никого?

Мишутка вытер ноги о коврик у двери, повесил свою теплую куртку и кепку на вешалку, пригладил волосы и подошел к столу.

– Я сделал все так, как вы приказали мне. Трофим ходит сейчас вокруг корпуса с винтовкой, сторожит. Отец сторожит у складов. В мастерской нашего отдела все в порядке. Я заглянул во все уголки. Никого, кроме нас с вами, в корпусе нет.

– Вы еще не сели, Михаил Лукич? Садитесь и слушайте.

Мишутка сел и посмотрел прямо в лицо Гэза.

– Мне нужен человек. Такой, как вы, – начал Гэз. Мишутка насупился.

– Я не понимаю вас, Оскар Карлович.

Гэз перегнулся через стол к Мишутке.

– Сейчас поймете. Вы знаете, что я – инженер Гэз, беспартийный, работаю в качестве заведующего отделом точной механики этого завода?

Мишутка кивнул головой. Гэз еще ближе перегнулся через стол.

– Я работал, работаю и буду работать честно для Советской Республики, которая стала мне второй родиной. А вы, молодой комсомолец, хороший работник, я к вам пригляделся и могу вам доверить кое-что… – Гэз чуть прищурил глаза, и это у него вышло похожим на улыбку. – Вы уже насторожились, Михаил Лукич?

Мишутка не мог сдержать свое волнение и пригладил волосы, которые будто мешали ему. Гэз заметил это.

– Вы волнуетесь? И вы правы. Впрочем, виноват я. Я не умею стройно и красиво говорить. Я могу распутать труднейшую математическую задачу, изложить ее в точнейших формулах… Но говорить… Я никогда не подозревал, что это такая трудная штука…