Радиомозг - Сергей Беляев

Слабыми, неверными шагами Илона доплелась до дивана у стены и опустилась на него. Глафира налила в ложку микстуры из зеленоватого аптечного пузырька.

– Прошу тебя, выпей… Ведь профессор разбранит меня, если ты не примешь лекарства… Ну, будь паинькой, детка.

Закрыв глаза, содрогаясь от отвращения, Илона проглотила невкусную кислую смесь и склонила голову на подушку. Глафира прикрыла Илону шалью и заправила ее Илоне за плечи поудобней. Заставила низкой ширмой камин, чтобы свет оттуда не беспокоил Илону, и тихо вышла.

Илона слышала, как в кухне заскрипела дверь и потом загремела посуда.

«Это хозяйничает тетя Глафа», – подумала очень отчетливо Илона и плотней сжала веки.

Болит голова. Виски сжимаются раскаленными железными ладонями, а на темени лежит странно холодная свинцовая доска. В ушах гудят автомобильные гудки… Кажется Илоне, что перед ней дорога, по которой скачут автомобили. Дорога все шире и шире, как бесконечное белое поле…

И автомобили летят, кувыркаются и дудят, дудят… Илоне кажется, что она встает и подходит к окну. Не отдергивая портьер, сквозь них, Илона остро и ясно видит снежное широкое поле, заметенную дорогу и глазастые мчащиеся автомобили, выскакивающие из пышного снежного простора. Падает снег. Автомобили смешно, как игрушечные, вереницей крутятся по белой снеговой скатерти.

Железные ладони не сжимают висков. Свинцовый холод ползет с темени на затылок, спускается на плечи. Холодно и неприятно, как от чужих мертвых рук… Как тогда ночью…

Илона открыла глаза, моментально проснувшись. В комнате бродил слабый свет догорающих каминных огней.

Кто это притаился за ширмой? Илона сползла с дивана и заглянула за ширму. Там никого не было. Уголья в камине подернулись тонким пеплом. Илона выпила из графина воды и отставила ширму. Опять легла на диван. Под полом шуршали мыши. В камине тонко позевывал ветер. Илона, прищуриваясь, смотрела на отсвет камина и уснула.

Из кабинета в комнату неслышно вошел высокий человек и посмотрел на спящую девушку. В руках он держал большой ком одежды. Тихо, еле ступая на носках, высокий человек прошел через комнату в кухню. Там послышался говор голосов.

Илона осторожно подняла голову.

«Отец? Как же я не заметила, что он вернулся и переоделся в своем кабинете? Ведь я схитрила… Не спала…» Она встала с дивана и шагнула к двери. В камине на двух угольках умирал синеватый огонек. Илона подкралась по коридорчику и заглянула в кухню.

Там Глафира растапливала печь. Высокий человек держал в руках старенький тулупчик и говорил:

– Сейчас же сжечь… Чтоб никакого намека.

Илона бесшумно переступила порог и произнесла:

– Отец…

X. «ЗОЛОТОЙ ПАВЛИН»

Мадам Риво потушила плиту, расставила оловянные тарелки на полках, попрощалась с тетушкой Генриеттой и ушла. Она была честная женщина и спешила к своему мужу и детям.

Тетушка Генриетта смотрела, как Мишель запер дверь харчевни, выходящую на улицу, сама потушила газ в зале и прошла через кухню в свою комнату. На круглый стол она поставила железный кассовый ящик и стала пересчитывать выручку. В кухне Жанна сняла свои деревянные башмаки, и слышно было, как они стукнулись, упавши на каменный пол.

– Ты уже ложишься, Жанна? – крикнула тетушка Генриетта.

– Да, мадам, – ответила Жанна. – Я только дожидаюсь, что мсье Мишель пройдет из зала к вам, и тогда я стану раздеваться.

– Хорошо, – отозвалась тетушка Генриетта довольным тоном. – Дверь на двор ты заперла?

– Как всегда, мадам.

Мишель вошел в комнату и снял фартук. Тетушка Генриетта оторвалась от подсчитывания франков.

– Ты заставил ставнями окна в зале, Мишель?

– Восемь лет ты каждый вечер спрашиваешь одно и то же, – отозвался Мишель. – Тебе не надоело?

С этими словами Мишель снял с крючка свою кепку и надел ее себе на голову. Тетушка Генриетта удивленно следила за его движениями.

– Почему ты надел кепи, Мишель?

– Потому что я ухожу, Рьетта.

Тетушка Генриетта вздрогнула и откинулась на спинку высокого старомодного стула.

– Уходишь?

Мишель усмехнулся.

– Не беспокойся… Не навсегда ухожу… Сегодня ночью у меня небольшое деловое свидание с тем посетителем, который сидел у крайнего столика… Да ты сама обратила на него внимание… Новый посетитель, в больших очках.

– Что это за ночные свидания, Мишель? Ты знаешь, я не люблю этого.

– А ты ревнуешь? Пора бы перестать… Но я не обманывал и не обманываю тебя. Говорю серьезно: у меня есть дело. Мне необходимо идти. Ты ложись и жди меня. Я возьму ключ от кухонной двери и вернусь, не беспокоя Жанны… Пусть спит, она утомилась за день.

– Не ходи, Мишель, – сказала тетушка Генриетта.

В ответ Мишель сдвинул свои черные брови, и над переносицей у него обозначилась глубокая жесткая складка.

– Слушай, ты… Я понимаю тебя… Пойми ж и ты меня. Тринадцать лет назад ты приютила бездомного бродягу, русского, который не ужился среди своих ни там, в России, ни здесь, в вашей Франции, среди белых эмигрантов. Ты приютила его, дала ему кусок хлеба, предоставила ему угол, а потом… – Мишель еще строже сдвинул брови, – а потом ты уступила ему и половину своей вдовьей двуспальной кровати… Бродяга тот был я… Спасибо… Все это вышло очень хорошо, я благодарю тебя. Но я не забыл того, кем я был раньше. А я был русским. Я не забыл тех мест, где родился. Не забыл того, кто знал меня мальчишкой, не забыл того, кто оказался прав во всем… И мне хочется опять побывать там, хоть одним глазком взглянуть… Рьетта! Я написал в Россию комиссару Глаголеву. Я просил его помочь мне достать советскую визу. Я ждал ответа. А сегодня этот господин в очках… ты знаешь, кто это? Это ваш французский жандарм, охранник, провокатор… Я знаю… Их много трется среди нас на фабрике и около… Он сказал, что мое письмо перехвачено парижской полицией, что меня он арестует, если я только подумаю поехать на родину… Ты слышишь? Я иду. Я уговорился встретиться с ним… Я поговорю; узнаю все… И если это – дурацкая шуточка или шантаж… то я задушу этого мерзавца, рожей похожего на сатану… Ах, Рьетта!.. Ты знаешь? Там, в России, новая жизнь… А мы, русские, так устроены, что тянет вот, тянет туда. – Мишель виновато улыбнулся. – Прости, Рьетта, жена моя, но что я могу поделать?

Тетушка Генриетта подошла к Мишелю и положила ему свою голову на плечо.

– Я бы позволила каждому назвать меня старой дурой, если бы не поняла тебя, Мишель. Только русский мог так относиться ко мне, как все эти годы ты относился ко мне. Да-а… Грязная потаскуха, пьяница-баба, харчевница, сжившая со свету идиота-мужа… Вот что я для улицы… Знаю, знаю…