Вперед и вниз - Василий Дорогокупля

Он полуобнял Тама-Тама за плечи и подтолкнул его в сторону распахнутой двери. В поведении человека не было агрессивности, и Там-Там даже почувствовал облегчение от того, что нашелся некто, проявивший к нему интерес и взявшийся что-то за него решать. Он поднялся на крыльцо и вошел в коридор, а оттуда, направляемый сзади, еще в одну дверь справа от лестницы.

— Побудь здесь, я вынесу мусор и вернусь, — сказал человек. — Уан моумент.

Там-Там остался стоять на пороге довольно большой комнаты, у дальней стены которой штабелем громоздились тюки с мануфактурой, частично нависавшие над спинкой железной кровати, под окном на электроплитке грелись кастрюля и чайник, а слева за придвинутым к тахте столом восседали два луноликих китайца, одновременно кивнувших Там-Таму с таким видом, словно он был их старым знакомым, после недолгой отлучки вернувшимся к родному очагу. Вновь появился хозяин квартиры.

— Вот нас уже и четверо, — произнес он, поставив пустое ведро в угол и радостно потирая руки. — Можно расписать пульку. В преферанс играешь, Найджерия? Ду ю плей кардз?

— No, I don’t, — сказал Там-Там, воспринявший этот вопрос как простую формальность. В его представлении игра в карты уже успела стать нормой здешней жизни, такой же естественной, как, например, питье водки.

— Что ж ты так? — упрекнул его хозяин. — Я вот очень люблю, да не всякий раз удается собрать компанию. Этих двух обучил, но пока слабоваты.

Китайцы равнодушно улыбнулись, один из них вылез из-за стола, подошел к плите и, сняв крышку с кастрюли, заглянул внутрь.

— Есь готов, Иголь Санысь, — сказал он.

— Будем ужинать, — объявил хозяин, — а после сыграем во что-нибудь простенькое. Было бы что поставить на кон, — он с сомнением взглянул на гостя. — Не знаю, как у тебя с бабками, Найджерия, но костюмчик ничего, вот только химчистка по нему плачет.

Он вышел из комнаты и вскоре вернулся со стопкой тарелок.

— А ты, Ваня, что расселся фон-бароном? Иди за стаканами и вилками.

Второй китаец отправился за указанными предметами — кухня, судя по всему, находилась в конце коридора, — а первый начал раскладывать по тарелкам еду.

— No, thanks, I’m not at all hungry*, — отшатнулся Там-Там, увидев перед собой дымящуюся гору китайской лапши.

— Не голодный? — сообразил хозяин. — Это хорошо. Не голодный, значит, и не бедный. Попей тогда чайку, а мы, с твоего позволения, перекусим.

Он налил стакан чаю и пододвинул его Там-Таму, после чего трое обитателей комнаты приступили к трапезе. Хозяин ел вилкой, а китайцы пластмассовыми палочками, которые как-то сами собой появились у них в руках, — во всяком случае, Там-Там не заметил, чтобы они их откуда-нибудь доставали.

— Значит, так, — говорил с набитым ртом хозяин, — я Игорь Александрович, это Ваня, а это Саня, — он по очереди указал черенком вилки на себя и на каждого из китайцев. — Их имена для удобства сокращены, а меня желательно называть по имени-отчеству, потому что я не люблю панибратства. Ты у нас будешь Найджерией. Вполне красивое имя, правда, немного смахивает на женское. Насколько я понимаю, ты отбился от своей стаи — лост йо комрадз, йес?

— Something of the kind**, — сказал Там-Там.

— Ничего, с нами не пропадешь. Как думаете, ребята, может нам пригодиться негр?

— Плёхо знай, — сказал Ваня. — Он плодавай не мозет, совсем без язык.

— Он мозет плясай, — сказал Саня, и оба китайца зашлись долгим беззвучным смехом. Саня, похоже, был парень с юмором.

— Зря смеетесь, пляска — хорошее дело, — заметил Игорь Александрович. — Ею можно привлечь покупателей. А иногда и отвлечь, если это потребуется.

Китайцы задумались, продолжая работать палочками. Игорь Александрович не отставал от своих товарищей. Три тарелки почти опустели, когда стук пистолетного дула по стеклу окна расстроил уже начавшие было созревать в их головах небезынтересные деловые проекты…

Порыв к свободе вышел Там-Таму боком; в тот день праздник опять был не на его улице. Избитый и накачанный водкой до бесчувственного состояния, он вновь очутился на диване в своей каморке, а наступившее затем утро стало самым тяжелым за весь период его подвального заключения. Потом были другие дни, чье тупое однообразие скрашивалось лишь визитами тюремщиков, с иными из которых у Там-Тама сложились сравнительно неплохие отношения. Высокий блондин обучил его игре в «дурака», а переводчик — нескольким русским словам и выражениям, да и остальные трое его больше не обижали, если не считать за обиду изредка повторявшиеся попытки «водочной русификации». Прогулки были отменены, и в следующий раз он увидел над головой небо уже после окончательного освобождения, которое произошло при обстоятельствах, ставших полной неожиданностью практически для всех участников этой истории.

VI

Последний месяц лета утопал в дождях, деревья — и особенно тополя — пожелтели раньше времени, скамейки в аллеях и скверах были пусты, пешеходы на улицах выглядели хмурыми и подавленными. Не выделялся из общего настроения и пешеход по фамилии Кашлис; при выходе из метро он так свирепо выстрелил взятым наперевес автоматическим зонтиком, что шедшая ему навстречу пожилая женщина испуганно шарахнулась в сторону и только чудом избежала падения. В последние дни Кашлис чувствовал себя очень неспокойно, и главным раздражителем являлась как раз ситуация вокруг заложника. Молчание нигерийских боссов уже приобретало издевательский оттенок, перспектива разбогатеть становилась проблематичной, а тут еще этот злосчастный Там-Там, чья судьба хотя и не слишком сильно, но все же волновала Кашлиса. Впервые он попробовал представить себя на месте негра, когда увидел того на следующий день после попытки побега. Выглядел Там-Там ужасно. «Скоро ему конец, — подумал тогда Кашлис, — так он долго не протянет». Однако время шло, а Там-Там не выказывал признаков близкой кончины. Он по-прежнему радовался каждой мелочи: апельсину, журналу с картинками, новому русскому слову, когда его удавалось выучить, а то и просто появлению в подвале живой души, с которой можно было пообщаться. Причем радость эта вовсе не казалась бездумной радостью дикаря или юродивого; в сущности, это был весьма изощренный и по-своему эффективный способ «психической обороны» — или даже «психической контратаки». Сравнивая поведение заложника с тем, как поступил бы он сам в аналогичных условиях, Кашлис уже начал ощущать определенное моральное превосходство Там-Тама, что было особенно неприятно, учитывая диспропорцию в статусах жертвы и одного из ее угнетателей.

Не везло Кашлису в эти дни и на других фронтах — в частности, на любовном. Всякий раз, встречаясь с Алтыновым, он вспоминал ту неудачно для него завершившуюся гулянку. Как же так? — он был инициатором, он свел всю компанию, он оплатил все покупки, и в результате кому-то другому достается удовольствие, а ему — меньше чем ничего (в минус он заносил переоценившую свои питейные возможности Татьяну, с которой он порядком намучился по дороге до ее дома). Посчитав себя несправедливо обиженным, он выведал у Алтынова адрес Наташи и однажды, набравшись решимости, отправился к ней в гости получать свою законную долю маленьких земных радостей. Конфуз вышел по полной программе: по-гусарски прямолинейный ухажер был с большим трудом опознан, принужден ответить на пару вопросов об Алтынове и о подвальных делах, а затем выставлен за дверь с так и не распечатанными бутылками и даже без козлика мамонтовой кости в память об интересном знакомстве.

Оскорбленный, униженный и осмеянный, Кашлис после недолгих размышлений решил нести свою печаль к старым институтским друзьям, вспомнив, что двое из них, Патронский и Кутешихин, как раз сейчас должны были находиться в одном достаточно солидном, но не слишком преуспевающем издательстве, где в их распоряжении имелся отдельный кабинет. Сами они не были сотрудниками издательства, но выполняли по его заказу масштабный проект, особо опекаемый главным редактором Буримеевым. Проект этот именовался «Энциклопедией великих глупостей, подлостей, курьезов, фатальных ошибок и вопиющих фактов» и претендовал на охват всех означенных выше явлений в истории человечества.

В ту минуту, когда Кашлис, стряхивая с зонтика дождевые капли, появился в издательстве, энциклопедисты сидели друг против друга за столом, бoльшую часть которого занимала внушительная гора разноязычных книг, а на оставшейся территории поместилось несколько бутербродов, два стакана и на три четверти опорожненная бутылка коньяку. Работа кипела. Коллеги спорили об искусстве.

— …Все эти великие загадки и творческие тайны чаще всего выходят из случайных пустяков, — с очевидным знанием дела рассуждал Кутешихин. — Возьмем, к примеру, ту же Мону Лизу — и что мы видим? Перед нами самодовольный гермафродит с заплывшими глазками, который совсем недавно съел что-то вкусное. Что такое Мона Лиза могла съесть — вот где ключ к тайне портрета. Не сиди она сложа руки, а имей в одной, скажем, кусок колбасы, а в другой кружку пива, никому и в голову не пришло бы гадать, что означает ее улыбка… Привет. Ты, я надеюсь, не пустой?