Назло богам, на радость маме - Виктор Гвор

Похмелье она, видите ли, из нас выбивала! А гуманнее нельзя? Столько нормальных способов есть! Нет, чтобы разбудить нежным поцелуем… Или хотя бы просто разбудить! Чарочку поднести на опохмел… Или фляжечку… Нет, отобрала! Совсем! И вообще! Солдафонка! Чокнутая!

Правда, тошнота прошла. И голова не болит. Зато всё остальное! Сколько же в человеческом теле мышц, хороших и разных! И все болят! Как есть, все! Мама, роди меня обратно! Мне пло-охо!.. Я умира-аю!.. Сержантка! Страшная!!!

Топтыгина, бедолагу, совсем загнала! Даже не шевелится! Бедный животный… И я бедный! Она одна богатая и здоровая! Хорошо хоть, сейчас не трогает… У костра возится… Готовит что-то… Экстремалка!

— Мальчики, кушать будете?

Ну вот, теперь трогает… Чудовище! Кушать? Хорошо бы… Но это же надо встать. Или хотя бы сесть! А вот ка-ак сяду!

Но только поднимаю голову и смотрю на топтыгина. А медведь-то поднялся! Нет, лег! Опять встал. Снова лег. Встает и падает. Падает и встает. Всё-таки, встаёт. Ему проще, ног-то четыре. А я… А что я? Я не хуже! Волхв я или когда? Мы по жизни ближе к природе. Вот перевернусь на живот, соберу в кучку конечности… Больно-то как!.. Но жрать хочется!.. Встаю на четвереньки, и бок о бок с мишкой ползу к костру. Чудовище, довольно щебеча, раскладывает по тарелкам кашу.

Вскарабкиваюсь на бревно и вою:

— Витька-а, за что-о?!

— Было бы за что, вообще б убила! — нежно поет девчонка. — Ты покушай, милый, сразу полегчает. Хорошая кашка, манная! — вылавливает что-то из тарелки. — С комочками…

— Что?! — с детства терпеть не могу манную кашу! Особенно, комки! — Да иди ты!

— Ты что, обиделся? — совершенно невинные глаза и тарелка с гречкой в руках. — Я же пошутила!

Ни хрена себе шуточки! Садистка!!!

— Грешно смеяться над больными людьми.

Витька с виноватым видом всовывает мне миску, садится рядом и гладит по голове, приговаривая:

— Ну не сердись! Поешь спокойно, какао попьешь, а потом поговорим. Ладно?

Поешь тут спокойно, когда пальцы не слушаются, а некоторые к боку прислонились.

— Ладно…

По мере опустошения миски немного отпускает. А после какао… А это откуда? Ничего не понимаю! А впрочем, что я там вчера спьяну напридумывал? Зачистку динозавров? Это ж надо так ужраться! Хотя не удивлюсь, если угадал. Девчонка уже снова у костра.

— Вить, ты ничего не хочешь мне рассказать?

— А что ты хочешь услышать?

— Например, как ты сюда попала?

— На медведе приехала!

Испытываю стойкое ощущение дежавю.

— А к медведю?

— Он сам пришел!

Разговор двух дебилов. Девочка-то дурака валяет. А вот я, похоже, немного не в форме. То есть до полной неадекватности!

— Витя, ответь мне на один-единственный вопрос: как, зачем и почему ты попала в десятый век?

— Это три вопроса, — и глаза невинные-невинные… — Ну хорошо, не сердись. Только ты уверен, что в состоянии усваивать информацию?

Киваю.

— Давай тогда сначала разберемся, как ты здесь оказался.

Непроизвольно имитирую рев разъяренного топтыгина. Витька мгновенно оказывается рядом, обнимает себя моей рукой и заглядывает в глаза:

— Игорь, я не запираюсь. Просто твоя история — начало, а моя продолжение! С начала же лучше, чем с конца!

И не возразишь ведь. Беру себя в руки. Либо мы с этой девочкой заодно, и тогда скрывать нечего, либо я уже труп. Даже славянское ушу не поможет.

— Ладно. Лежу себе в больнице, никому не мешаю, раздумываю: сразу помереть, или погодить пока. И вдруг невесть откуда возникает выживший из ума старикашка и сообщает: «Я есмь Перун, бог-громовержец». Я его сначала за глюка принял. Что еще может из воздуха соткаться и такое нести, да еще заговариваться. Так ему и сказал. А сморчок расшумелся, руками замахал, заискрил весь. «Ты подыхаешь, — орет. — Но я тебя отправлю в тело своего верного волхва, что в десятом веке жил, да разумом скорбен стал. Выполнишь то, что Любомудр не успел: найдешь Алатырь-камень и отнесешь в Киев, в главное капище. А за то жить будешь в Любомудровом теле долго и счастливо». И сгинул. Ну, я плюнул и забыл. Мало ли что померещится. А очнулся здесь. Вроде я, а вроде и не совсем. Память волхва во мне. И умения новые появились, — мой взгляд падает на посох.

— То, чем ты занимался, когда я приехала? — спрашивает девчонка. — А что это?

— Древнее боевое искусство русов! — и мне есть, чем козырнуть. — Никакое карате в подметки не годится! Самое настоящее славянское ушу! В наше время надёжно забыто. Делает воина непобедимым!

— Да? — поднимает бровь Витька. Хм, когда она это делает без грима на лице, совсем не страшно, даже симпатично. — Ладно, с этим потом. А что дальше было.

— Ничего, — пожимаю плечами. — Третий день сижу, разбираюсь с Любомудровой памятью. Сегодня четвертый. Более-менее разобрался…

Замолкаю.

— Моя очередь рассказывать? — спрашивает мелкий терминатор, нежно гладя мою руку.

— Ага!

— Только дослушай. Ко мне пришли сразу двое. Ангел и чертовка.

Не выдерживаю:

— Вместе?!

— Ага! Но по очереди. Вернулась из больницы, а дома этот урод сидит! В моем любимом кресле! Да еще Викой назвал! Я, естественно, по морде, — Витька довольно улыбается, вытаскивает откуда-то нимб и водружает на голову на манер дембельского десантного берета. — Вот, отобрала! Мне идет?

— Идет! А ангел как отреагировал?

— Как все! Потерял гордость и мужество и улетел к потолку! Когда чертовка пришла, он за люстрой прятался, а я из арбалета прическу на крылышках подравнивала.

— Чертовке тоже морду набила?

— Нет, — вертит головой Витька. — То есть, не сразу. Попозже. И не сильно. Есть у меня подозрение, что она поддавалась. Не суть, разговоры, в основном, она вела. Сообщила, что ты умираешь. И Перун тебя камни двигать отправит. Мол, если получится, конец всему мирозданию, и всё такое. И только я могу уговорить тебя вернуться. Ну я у них кучу ништяков выторговала, и сюда… Не как ты, одной душой, а вся целиком и в экипировке.

— А моё тело?

— Обещали вылечить и сохранить, — девушка вздыхает. — Только врут они. Твоя смерть Мекрину устраивает.

— Кого?!

Пытаюсь вскочить, но Витька не дает:

— Мекрина, — повторяет она. — Начальник оперативного отдела Ада, — смотрит мне в глаза. — Та самая. Только не поняла, здесь она еще человек, или уже чертовка.

Пытаюсь успокоиться. Как-то не очень выходит.

— И что ты собираешься делать?

Витька пожимает плечами:

— Думать. Неужели вдвоем не сможем найти выход?

— Не знаю…

Ни одной мысли. И головка на плече отвлекает.

— Игорь, — шепчет Витька. — А это славянское ушу, правда, крутая штука?!

— Русобой рулит! — уверенно говорю я.

— А покажи! Ну пожа-алуйста! — и тон, как у ребенка, выпрашивающего конфетку.

Прислушиваюсь к себе. Вроде боль ушла. Встаю, беру посох. Молча делаю несколько связок. Сначала медленно, потом быстрее. Наконец, в полную скорость. Витька внимательно смотрит и вдруг требует спарринг.

— Ты же без оружия!

— Неважно!

Провожу удар. Легонько, чтобы не зашибить. Увернулась! Еще раз. Снова! А так? Мимо! Да что это такое? Бью в полную силу. Мир переворачивается. Лежу на земле.

— Не ушибся? Давай еще раз.

Встаю, замахиваюсь, падаю. Встаю, падаю. Не понял? Вскакиваю и бросаюсь в атаку, забыв, что это в шутку. Неведомая сила, вырвав из рук посох, поднимает меня в воздух и с размаху прикладывает о землю. Какая же она твердая! Земля, в смысле! Из тумана перед глазами выплывает встревоженное девичье лицо:

— Игорь ты нормально?

— Ага!..

С трудом сажусь, привалившись к бревну.

— Игорь, ты знаешь, — говорит Витька. — Твое славянское ушу… Оно, конечно, рулит… Только немного не туда… — делает паузу. — Ты только не расстраивайся. Если честно, дерьмо полное!

На что тут обижаться? Сам уже понял.

— А то, чему там — указывает пальцем в небо, — учили, совсем не помнишь?

— Чему учили? — уныло гляжу на девушку.

— Ты же в спецназе служил!

— Ага! — киваю. — Аналитиком. Драться не умею. Бегать — тоже. Калаш в школе два раза разбирал. Стрелял один раз. Из Макарова. Навыками выживания не владею. И историю не знаю. Короче, балласт.

Витька гладит меня по плечу:

— Бедненький мой… А что умеешь?

— Ничего полезного. Был бы сейчас компьютер, мигом бы собрал всю имеющуюся информацию, оцифровал и просчитал варианты нашего поведения, и кому от этого плохо будет. Только где здесь комп взять?!

— В правой седельной сумке, — сообщает Витька.

И она молчала! Чудовище!!!

Аналитическая работа начальнику оперативного отдела была знакома не понаслышке. Собственно, именно она отнимала у правой лапы Владыки львиную долю времени в течение крайних семисот лет. А может, и больше. С того момента, когда первая группа полевых агентов созрела для самостоятельной работы, и необходимость в личном участии в операциях отпала. И то сказать, для работы с людьми лучше людей и использовать, хоть и бывших. А удел инферналов — обработка и анализ информации!