Берег Фалеза - Роберт Стивенсон

В свидетели мы взяли двух гребцов с вельбота, и миссионер окрутил нас тут же у меня на дому, причем прочел изрядное количество разных молитв — хотя, может быть, и не так много, как читают другие, — а потом пожал нам обоим руки.

— Мистер Уилтшир, — сказал он, окончив писать брачное свидетельство и выпроводив гребцов, — я должен поблагодарить вас за огромную радость, которую вы мне доставили. Не часто доводилось мне совершать брачный обряд с таким приятным душевным волнением.

Это было здорово, сказано, что уж тут говорить. А он продолжал разливаться еще и еще, и я готов был слушать, все, что у него имелось, про запас, потому что мне это было, как мед. Но Юма во время всей нашей брачной церемонии была чем-то обеспокоена и прервала пастора.

— На твоей рука ушиб. Почему? — спросила она меня.

— Пожалуй, лучше всего ответит тебе на этот вопрос башка твоего Кейза, старуха, — сказал я.

Она прямо-таки подпрыгнула и завизжала от радости.

— Похоже, эту даму вам не очень-то удалось обратить в христианскую веру, — сказал я мистеру Тарлтону.

— Нет, она была у нас не на плохом счету, когда жила в Фале-Алии, — отвечал он. — И если Юма имеет на кого-то зуб, вероятно, у нее есть на то серьезные причины,

— Вот теперь мы и добрались до одолжения номер два, — сказал я. — Сейчас мы вам кое-что расскажем и поглядим, не сможете ли вы пролить на это свет.

— Это будет длинная история? — спросил он.

— Да! — вскричал я. — Это довольно-таки длинная история.

— Что ж, все то время, которым я располагаю, будет отдано вам, — сказал он, глянув на часы. — Но я скажу вам честно, что с пяти часов утра у меня еще не было ни крошки во рту, и, если вы меня не накормите, раньше восьми часов вечера мне негде будет утолить голод.

— Так, ей-богу же, мы сейчас соорудим вам обед! — воскликнул я.

Тут я, конечно, дал маху. Надо же мне было побожиться, когда все шло, как по маслу! Однако миссионер сделал вид, что смотрит в окно, и поблагодарил нас, А затем мы сварганили ему на скорую руку ужин. Для приличия я должен был позволить моей хозяюшке помочь мне в этом деле и поэтому поручил ей заварить чай. Признаться, я такого чая отродясь не пивал. Но и это еще не все, потому как она вдруг притащила солонку — верно, хотела похвалиться своим знанием европейских обычаев — и превратила мою стряпню в рассол. Словом, получилось черт те что, а не ужин, но мистер Тарлтон был вознагражден в ином роде, так как все время, пока мы стряпали, и потом, когда он делал вид, что ест эту нашу стряпню, я просвещал его насчет Кейза и того, что творится в Фалезе, а он задавал вопросы, из которых явствовало, как внимательно он меня слушает.

— Так, так, — сказал он наконец. — Боюсь, что вы имеете дело с весьма опасным противником. Кейз очень умен, и, как видно, в самом деле дурной человек. Не скрою, я присматриваюсь к нему вот уже почти год и вынес крайне неблагоприятное впечатление от наших встреч. Примерно в то самое время, когда последний представитель вашей фирмы столь внезапно сбежал с этого острова, я получил письмо от Наму — туземного пастора, — в котором он просил меня при первой же возможности приехать сюда, ибо вся его паства «начала подаваться в католичество». Я питал большое доверие к Наму, но, боюсь, что это говорит лишь о том, как легко мы обманываемся в людях. Всякий, кто слышал его проповеди, не может не признать, что это незаурядно одаренный человек. Все наши островитяне проявляют недюжинные способности по части элоквенции и, затвердив написанную для них проповедь, умеют преподнести ее довольно внушительно, с большим пылом и фантазией. Но Наму сам сочиняет свои проповеди, и не приходится отрицать, что это проповеди боговдохновенные. Помимо того, он проявляет серьезный интерес и к различным мирским занятиям, не чуждается грубого труда, весьма недурно плотничает и пользуется таким уважением у соседних пасторов, что мы полушутя, полувсерьез называем его «епископом восточного края». Короче говоря, я гордился этим человеком, и поэтому его письмо смутило меня, и при первой же возможности я направился сюда. Утром накануне моего прибытия Вигорс отплыл на борту «Лайона», и Наму как будто бы совершенно успокоился, явно стыдился своего письма и никак не хотел пускаться в объяснения по поводу него. Но так оставить это дело я, разумеется, не мог, и Наму в конце концов признался: он, оказывается, встревожился, заметив, что его прихожане начали осенять себя крестным знамением. Однако потом он узнал, какая тут подоплека, и теперь его душа спокойна. Дело, видите ли, в том, что Вигорс имел якобы «дурной глаз» — это, дескать, частенько бывает у людей из некоей европейской страны, называемой Италией, и там люди постоянно гибнут от этой напасти, но стоит только осенить себя крестным знамением, и дьявольские чары теряют свою силу.

«И я так понимаю, „мисси“, — сказал Наму, — что эта страна — в Европе, она католическая и дьявол дурного глаза, верно, тоже католик и привычен к католическим обрядам. Тогда я стал рассуждать вот как: если пользоваться этим крестным знамением на католический манер, — это будет грех, но если только для защиты от дьявола, тогда это вещь сама по себе безвредная, все равно как безвредна бутылка — нет в ней ничего хорошего, ничего дурного. Так и крест сам по себе ни хорош, ни плох. Но если в бутылке джин, это плохо. И если в крестном знамении идолопоклонство, тогда это плохо, тогда и оно само тоже идолопоклонство». Так он говорил и, как всякий туземный пастор, уже подобрал подходящий текст об изгнании бесов.

«И кто же тебе все это наплел насчет дурного глаза?» — спросил я.

Он признался, что Кейз. Прямо скажу, я был весьма этим недоволен, ибо я считаю, что отнюдь не дело торговца давать советы моим пасторам и оказывать на них влияние. Кроме того, в эту минуту я вспомнил о слухах, которым не придавал раньше значения: давно поговаривали, что старика Эдемса кто-то отравил.

«А что этот Кейз — добрый христианин?» — спросил я. Наму сказал, что нет, ибо хотя он и не пьет, но распутничает и не признает никакой религии.

«В таком случае, — сказал я, — мне кажется, чем меньше ты будешь с ним общаться, тем лучше».

Но переупрямить такого человека, как Наму, не так-то легко. У него уже готово было возражение. «Мисси», — сказал он, — вы говорили мне, что есть много умных людей, которые, хотя они и не пасторы и даже не очень набожные, все же знают много полезных вещей и могут им обучить. Ну хотя бы, к примеру, о животных, или о растениях, или о печатных книжках, или о том, как обжигают камни и делают из них ножи. Такие люди обучают этому всему в ваших школах, и вы учитесь у них, только стараетесь не обучаться ничему нечестивому. Так вот, «мисси», Кейз — это для меня как школа».