Постовой - Путилов Роман Феликсович

– Я понял вас, всего вам хорошего. – Я аккуратно прикрыл дверь за собой и кровожадно улыбнулся. Ты еще вспомнишь такую отработку информации, «оперок».

Эта смена далась мне нелегко. Местная шушера, сидя в фойе общежития, в открытую не хамила, но периодически ржала, как кони, чуть ли не тыкая в меня пальцем.

– Что это они? – Дима был в полном охренении – казалось, что мы не наводили тут порядок на протяжении целого месяца, а появились в первый раз, да еще и в обгаженных штанах.

– Да, понимаешь, Дима, тут у меня вчера случилась маленькая неприятность. – Мне пришлось рассказать товарищу, как вчера я трусливо убежал от семерых местных гопников, вместо того, чтоб героически пасть в неравной борьбе.

Выслушав меня, мой напарник решительно встал во весь свой не маленький рост:

– Пойдем, парочку человек в отдел доставим, они после этого угомонятся.

– Дима, сядь. Их через полчаса из РОВД отпустят, они снова здесь появятся и будут считать, что мы совсем беззубые. Отправкой их в райотдел мы проблему не решим. Потом ты заметил – девчонки наши в фойе не спустились. Значит, им уже сказали, что я ссыкло, и жулики меня по району гоняли, а то и еще что похуже приплели. Нас-то не тронут, только ржать в спину будут, а на девках наших отыграются.

Дима вновь вскочил, сжав пудовые кулачища.

– Дима, сядь, я завтра все решу.

– От меня что надо?

– Завтра все расскажу. У меня пока полностью план еще не сложился.

Глава двенадцатая. Узник совести

Май одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

«Статья 171. Превышение власти или служебных полномочий.

Превышение власти или служебных полномочий, если оно сопровождалось насилием, применением оружия или мучительными и оскорбляющими личное достоинство потерпевшего действиями, – наказывается лишением свободы на срок до десяти лет».

Следующая смена была повторением предыдущей. Смешки в спину, приглушенный мат, другие мелкие провокации со стороны местной гопоты. С девяти вечера мы, морально сломленные, как казалось нашим веселым оппонентам, возле общежития не появлялись, с позором оставив поле боя за ликующим противником. Окончательно добить нас должна была надпись розовым мелом на ржавой двери ближайшего к «общаге» овощехранилища – «Рыжий, мы отомстим».

В двадцать три часа ноль пять минут, после того, как суровая вахтерша выгнала всех озабоченных кавалеров из фойе девичьей обители и тщательно заперла двери на засовы, Сапог привычно подергал связанные узлами простыни, намереваясь проделать свой традиционный путь до постели постоянной подруги – Галки Липатовой, чья девичья обитель была аккурат на третьем этаже общежития. Парень поплевал на ладони, взялся за ткань свернутой в жгут простыни, сброшенной сверху…

В это время на голову ему кто-то накинул вонючий матерчатый мешок, а когда Сапог попытался сорвать эту дрянь с головы и примерно наказать тупого шутника, расслабляющий удар в солнечное сплетение заставил его согнуться. Очень занятый бессильной попыткой вздохнуть, на завернутую назад и вверх руку Коля почти не среагировал. Через пару минут, чуть отдышавшись, Николай попытался освободиться, но вздернутая почти к затылку рука и пара бодрящих пинков в район почек заставили Сапожникова продолжить свой скорбный путь в унизительно согнутом положении, да еще с мешающей дышать тряпкой на голове. Нет, если бы не мешок на голове, который полностью дезориентировал Сапога, возможно Николай и стал бы сопротивляться, и даже отбился бы от внезапного нападения, но он растерялся и поэтому просто перебирал ногами, не понимая, куда его волокут.

Наконец его дорога закончилась. Получив напоследок сильный толчок и ударившись плечом обо что-то твердое, Николай смог снять с головы мешок и попытался оглядеться. Судя по всему, его приволокли в заброшенный металлический гараж. Единственным источником света в этой кромешной темноте был небольшой электрический фонарик, закрепленный под потолком, чей слабый свет с трудом позволял разглядеть лицо ссыкливого мента, которого Коля с друзьями неудачно пытались ограбить два дня назад. Мент закрыл за своей спиной дверь гаража и теперь внимательно рассматривал Николая.

– Ты что творишь, ментяра? Да ты сядешь за меня! – привычно заблажил Николай, пока легкая пощечина не прервала его «наезд», и сразу после первой пощечины последовала другая, заставив Николая заткнуться от неожиданности. Было не больно, но очень обидно и непонятно – обычно менты так себя не вели.

Через десять минут, после неудачной попытки сбить меня с ног, заорать и других, разрушающих доверие между людьми неконструктивных действий Сапога, разговор с Николаем стал более конструктивным. Нет, я не бил парня, вернее, почти не бил. Мои побои практически не причиняли ему боли или, не дай бог, телесных повреждений. Похлопывание по лицу, толчки, удары в стенку возле головы или промежности приносили парню унижение, тоску и чувство безысходности, так как драться со мной Сапог опасался. Все свои экзекуции я делал молча, только один раз расхохотался, когда Николай стал громко звать на помощь.

– Ты что, Коля, дурак? Ваша банда всех мужиков в гаражах распугала, теперь здесь с наступлением темноты никто не ходит.

– Что вы хотите от меня? – дрожащий голос клиента и вежливое обращение на «вы» – все однозначно указывало, что первый, самый сложный этап принуждения к доверию преодолен, прогресс в нашем общении наметился.

– Мне надо, чтобы ты рассказал про все ваши грабежи!

Николай, последние пять минут скуливший на корточках в углу, попытался вскочить, пылая праведный гневом честного человека, но тычком в плечо он был отправлен на исходную позицию.

– Какие грабежи, дядя Паша!

О, уже «дядя», значит, надо додавливать «племянничка».

– Ты че, думал, это просто так, смех*ечки? Мы вас предупреждали, чтобы вы не гадили, где живете? (Николай старательно кивает, в его голове уже сложилась картинка, что мы ему все это говорили, и неоднократно.) Ты думаешь, мы ничего о вас не знаем? Да вы совсем охренели, если уже меня грабануть решили!

Ишь как глаза Сапога полыхнули! Наверняка в своих мечтах увидел картинку, как я, отпинанный, лежу на загаженном асфальте, а они решают, что со мной дальше делать. Эту ересь надо быстро выжигать в его мозгах, чтобы даже думать боялся о чем-то подобном.

– Ты что, думаешь, я вас зассал?

Чуть не кивнул головой, сучонок, но сообразил, что лучше этого не делать.

– Скажи, Николай, – голос делаю ласковый, рука почти дружески лежит на плече парня, но пальцы цепко ухватили ворот кофты, – а где сейчас Рыжий?

– В больничке! Вы же ему нос сломали.

– Не я, а столб ему нос сломал. А ты сейчас где находишься?

Растерянный взгляд парня упирается в окружающую нас непроницаемую темноту.

– Вот и получается – вас было семеро, но один оказался в больнице, второй в плену. Остальные будут тоже либо там, либо тут, вопрос только времени. Или ты думаешь, что я как крейсер «Варяг» – с вами буду биться и потом гордо тонуть? Нет, я вас всех просто посажу, во всяком случае, тех, кто будет меня злить. Вас до хрена, а я один, поэтому биться я с вами не собираюсь. Ладно, мы отвлеклась, возвращаемся к грабежам. Рассказывай!

Опять Коля погрустнел, но у меня на его душевные переживания времени совсем нет. Через десять минут я встречаюсь с напарником, который последние полтора часа героически имитирует, что мы вдвоем несем службу совсем в другом месте, создавая мне алиби. Рация у него одна, поэтому даже предупредить меня о форс-мажоре он не сможет. Так как это моя война, я Диме даже не сказал, где я буду находиться. Мне сложно довериться даже напарнику в вопросе, грозящем мне перспективой пилить лед лобзиком в районе солнечного Иркутска в течение лет так пяти, да и то с учетом условно-досрочного освобождения. Так что сейчас каждый отвечает только за себя, и нам с Димой остается только надеяться, что каждый из нас достойно отыграет свою роль в автономном режиме. Греет мысль, что после одиннадцати вечера отцы-командиры посты почти не проверяют, наступает горячее время, не до того – все мобильные силы роты ППС собираются на закрытие ресторанов и кафе, откуда как раз после одиннадцати вечера выходит разогретая публика и начинаются массовые драки.