Озеро Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

он ничем особенным не отличался от аромата других женщин, хотя и был сильнее, чем должен был быть, и Шелк обнаружил, что ее аромат одурманивает.

Когда он вкручивал третий шуруп, ее рука легла на его.

— Возможно, тебе лучше сесть, — сказал он. — На самом деле тебе не положено находиться здесь.

Она слегка улыбнулась.

Шелк выпрямился и повернулся к ней.

— Майтера смотрит. Ты забыла? Иди и сядь, пожалуйста. У меня нет никакого желания использовать свой авторитет, но я так и сделаю, если понадобится.

И тут она сказала, смеясь и удивляясь:

— Эта женщина — шпионка.

Глава третья

Гости

Шелк часто бывал на старом кладбище, но раньше он никогда не ездил в катафалке — или, вернее, как он резко сказал себе, катафалком был фургон Гольца. Как требовал обычай, они всю дорогу шли за ним; на обратном пути Голец почти всегда приглашал его проехаться по четверти, и он устраивался рядом с Гольцом на обшарпанной серой доске, сидении кучера.

Однако сейчас он ехал на настоящем катафалке, из стекла и черного лакированного дерева, с черными перьями и парой черных лошадей; его наняли за ошеломляющие три карты у того же гробовщика, который сделал гроб Элодеи. Шелк, который никак не смог бы дохромать до кладбища, с облегчением согласился, когда кучер в ливрее предложил ему поехать, и был поражен до глубины души, когда обнаружил, что у сидения катафалка есть спинка, причем как спинка, так и сидение обтянуты сияющей черной кожей, как у дорогого кресла. И сидение находилось очень высоко, что позволяло по-новому поглядеть на улицы, по которым они проезжали.

Кучер прочистил горло и умело плюнул прямо между лошадей.

— Кто она была, патера? Твой друг?

— Хотел бы я так сказать, — ответил Шелк. — Я никогда не встречался с ней. Вот ее мать, да, друг, во всяком случае я надеюсь. Она заплатила за твой великолепный катафалк и еще много за что, так что я ей очень обязан. — Кучер общительно кивнул. — Новый опыт для меня, — продолжал Шелк, — второй за последние три дня. Я никогда не ездил в поплавке, но сделал это позавчера, когда один джентльмен был настолько добр, что распорядился отвезти меня на нем домой. А теперь этот! И, ты знаешь, этот мне нравится больше. Отсюда видишь много больше и чувствуешь себя… даже не могу сказать. Ну, советником, возможно. Ты каждый день? Ездишь вот так?

Кучер хихикнул:

— И скребу лошадей, пою их водой, и все такое, и еще хрен знает что. И драю фургон, и полирую, и чищу, и мажу колеса. Те, слышь, кто едет, они жалуются раз в тыщу лет. Могет быть, меньше. Зато их родственнички еще как, грят, уныло звучат, мол. И я мажу и мажу, а ты попробуй сам, трудно, зараза.

— Я тебе завидую, — искренне сказал Шелк.

— Ну, знашь, эт' не шибко тяжело, пока едешь впереди. Остальной день будешь баклуши бить, а, патера?

Шелк кивнул:

— Если никто не потребует Прощения Паса.

Кучер извлек из внутреннего кармана зубочистку.

— Ну, ежели кто, ты сдюжишь, а?

— Конечно.

— И, слышь, перед тем, как мы взяли ее, ты вроде как приговорил много голубей, козлов и все такое?

Шелк помолчал, считая:

— Четырнадцать, включая птиц. Нет, пятнадцать, потому что Гагарка привел барана, как и обещал. Я забыл о нем на мгновение, хотя именно его внутренности сказали, что я… не имеет значения.

— Пятнадцать, и один из них баран. Читать и резать. Да-а, еще та работенка, зуб даю.

Шелк опять кивнул.

— Переться на кладбище на такой плохой ноге и весь день читать молитвы. Только счас ты могешь скинуть с себя ботинки, пока кто-нибудь не решит отдать концы. Тогда не смогешь. Не легко живется вам, авгурам, а? Вроде как и нам, у?

— Ну, знаешь, все не так плохо, пока есть те, кто едут позади.

Оба рассмеялись.

— Что-то случилось? Ну, в твоем мантейоне?

Шелк кивнул:

— Удивительно, что ты услышал об этом так быстро.

— Народ только и трепался об этом, когда я приехал, патера. Я-то сам не шибко религиозный. Ни хрена не знаю о богах, и не хочу знать, но послухать интересно.

— Понимаю. — Шелк потер щеку. — В таком случае то, что ты знаешь, так же важно, как и то, что я знаю. Я знаю только то, что произошло на самом деле, в то время как ты знаешь, что об этом говорят люди, и это может быть по меньшей мере так же важно.

— Секи, я б хотел знать, почему она пришла после того, как никто так долго не приходил. Она сказала?

— Нет. И, конечно, я не мог ее спросить. Нельзя допрашивать богов. А теперь перескажи мне, что говорили люди, которые находились снаружи. Все, что они говорили.

* * *

Уже почти стемнело, когда кучер остановил лошадей перед садовыми воротами. Лисенок и Ворсинка, игравшие на улице, примчались с кучей вопросов.

— Богиня действительно приходила, патера?

— Настоящая богиня?

— Как она выглядела?

— Ты хорошо видел ее?

— Ты с ней говорил?

— Она что-то сказала?

— Ты можешь сказать, что она сказала?

— Что она сказала?

Шелк поднял руку, призывая к молчанию.

— Вы бы тоже смогли ее увидеть, если бы пришли на наше жертвоприношение, как были должны.

— Нас не пустили.

— Мы не смогли войти.

— Мне очень жаль это слышать, — искренне сказал им Шелк. — Вы бы увидели Восхитительную Киприду, как ее увидел я и большинство людей, которые находились там, может быть сотен пять, если не больше. А теперь слушайте. Я знаю, что вам хочется узнать ответы на свои вопросы, как мне бы хотелось на вашем месте. Но в следующие несколько дней я собираюсь очень много рассказывать об этой теофании и не хочу повторяться. Кроме того, я расскажу вам все в палестре, во всех деталях, и вы будете скучать, слушая все во второй раз.

Шелк присел на корточки, его лицо оказалось на одном уровне с довольно чумазым лицом более младшего мальчика.

— Но, Лисенок, в этом есть урок, особенно для тебя. Два дня назад ты спросил меня, придет ли бог к нашему Окну. Помнишь?

— Ты сказал, патера, что это будет очень нескоро — и ошибся.

— Нет, я сказал, что это может быть, Лисенок, а не будет. Однако в целом ты прав, конечно. Я думал, что это произойдет через много времени, возможно десятилетия, и очень сильно ошибся. Но я хочу сказать тебе кое-что другое: когда ты