Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика

Я опустила глаза и заметила большую естественную нишу под вывороченными корнями исполинского дерева. С трудом поднялась и забилась в природное укрытие, втягивая ноздрями запахи незнакомой земли. Странное место для ожидания конца.

Я знала, что найдут, и очень скоро. Даже не пыталась думать о том, что со мной будет.  Но тело предавало. Оно оказалось слишком слабым.

18

Я мерил кабинет нервными шагами до тех пор, пока не разболелась голова. Не знал, чем себя занять. Хитрая изворотливая дрянь! Открыл бар, плеснул в бокал горанского красного спирта — смертельное пойло. Заглотил одним махом и прижал ладони к лицу, с трудом делая глубокий шумный вдох. Почти яд. Крепкая жидкость обожгла слизистую, провалилась в пищевод и разлилась пожаром в желудке, но желанного облегчения не принесла. Я опустился в кресло перед столом, схватил сигарету, густой дым наполнил рот, заглушая терпкий привкус спирта. Я вновь затянулся и опустил голову: взгляд упал на приоткрытый ящик стола. Я выдвинул — пусто. Сучка прихватила пистолет.

Я в ярости ударил кулаком по столешнице, но, зараза, выдержала, лишь гулко загудела. Ударил еще и еще. Злость требовала выхода. Я нажал на кнопку селектора и вызвал Моргана. Адъютант вошел и встал у переборки, стараясь особо не смотреть мне в лицо, чтобы лишний раз не нарваться:

— Вызывали, мой полковник.

— Найди мне засранца, который стоял на карауле.

— Стояли двое, мой полковник.

— Веди обоих.

— Будет сделано, мой полковник, — мальчишка поспешно отсалютовал и скрылся с глаз, нырнув в дверной проем.

Караульные нашлись неожиданно быстро. Вошли, вытянулись у переборки, положив шлемы на согнутые локти:

— Мой полковник, рядовой Шандор по вашему приказанию прибыл.

— Мой полковник, рядовой Нур-Саан по вашему приказанию прибыл.

Второй оказался лигуром-полукровкой. Я всегда был к ним предвзят, из-за брата.

Я заложил руки за спину, чтобы ненароком не ударить. Имею право, никто слова не скажет, но все же…

— Вы стояли на карауле, когда рабыня сбежала?

Ответили хором:

— Я, мой полковник.

— Как это произошло?

Шандор сделал шаг вперед:

— Мой полковник, рабыня пыталась выйти, но я развернул ее. Она сошла с флагмана в форме рядового, мой полковник.

Я схватил его за ворот и притянул к себе:

— А ты не можешь отличить имперского солдата от переодетой бабы?

Хватило мозгов смолчать. Я разжал пальцы:

— Рапорты. Оба.

Шандор вытянулся и задрал подбородок:

— Уже сделано, мой полковник. Рапорты вручены капитану Торну.

— К подполковнику Твину, оба. Неделя гауптвахты с публичной поркой. Шагом марш.

Оба отсалютовали, едва держа лицо, и вышли.

Я не мог простить сам себя. Рабы крайне редко бегут. Боятся расплаты за побег Только захваченные переправляются в Сердце Империи в закрытых невольничьих отсеках, не имея возможности шататься по судну. Свободно передвигаются только личные слуги и смирные невольницы, которые особо угадили.

Я вновь нажал кнопку селектора:

— Морган, уже известно, чью форму она украла.

— Да, мой полковник. Рядового Сидона.

— Доложи генералу Лоренсу и его сиятельству: я требую расстрелять рядового за осквернение чести мундира.

Мундир надо беречь, а не бросать, где попало.

Все же я не усидел на флагмане. Взял Моргана, шестерых солдат и поехал к кромке леса — туда, куда она предположительно направилась. Я знал, что смехотворно выгляжу — полковник де Во  лично выслеживает собственную рабыню. В столице будут громко смеяться. И, уж конечно, мерзкий слушок дойдет до самого принца Пирама. Я уже видел его благородно вытянутое лицо, искаженное в самой мерзейшей усмешке из всех, что мне доводилось видеть. Мне приходилось видеть слишком много мерзких ухмылок. Я почти слышал его голос: приторно ласковый, вкрадчивый, обманчивый, голос истинного придворного выкормыша. Я буду вынужден отвечать. Но все это потом, а теперь я скрипел зубами от бессилия и злобы, которая набухала внутри как губка, впитывающая воду. Я видел, что мои солдаты переглядываются и слишком плохо делают кислые мины, когда замечают мой взгляд. Могу представить, что они думают. Я могу за одну усмешку поставить к стенке каждого из них. И они это знают. Знаю, что будут разговоры и смешки в казармах. Но это не имело никакого значения, когда эта чертова сучка так просто ускользала из моих рук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Если бы было нужно — я развязал бы войну, чтобы вернуть ее. Не понимаю, что она сделала со мной — будто заколдовала, привязала к себе. Я не узнавал сам себя. Она моя — только моя. Я больше не сделаю ошибки. Не выпущу. Не упущу.

Мы спешились у кромки смешанного леса — именно сюда вели следы. Недавние дожди напитали землю, и она комьями липла к каблукам, утяжеляя сапоги. Я подошел к кустам дикой жимолости, уже отцветшим, сорвал мягкий широкий листок и размял пальцами, вдыхая свежий горьковатый запах. Она не уйдет далеко. Тяжелый воздух измотает легкие, непривычная почва быстро лишит сил. Я провел кончиками пальцев по тонким жестким ветвям и снял маленький зеленый лоскут.

Я кивнул солдатам, чтобы шли в лес, и сам продрался через кусты. Она где-то здесь, совсем близко. Я почти чую ее. Наверняка, затаилась и наблюдает, умирая от страха. Я усмехнулся: она еще не знает, что такое страх. Просыпался первобытный инстинкт охотника. Я с шумом втянул тугой влажный воздух, будто хотел уловить ее запах — запах моей добычи.

Я сделал несколько шагов и заметил длинную борозду во влажной земле, будто поехала нога, и улыбнулся, заметив кровавый отпечаток маленькой пятерни. Где же ты, моя строптивая породистая дрянь? Я толком не представлял, что сделаю с ней. Беглому рабу полагается сорок пять ударов плетью. Двадцать пять. Потом еще двадцать. И клеймение раскаленным железом на той части тела, на какой пожелает хозяин. Девчонка этого не выдержит. А если и выдержит каким-то чудом, то белую спину навсегда изуродуют толстые вздутые шрамы. Сначала розовые, потом безжизненно белые. Я не хочу видеть шрамы на этой спине. По крайней мере, пока. Несмотря на все, я все еще даю ей шанс.

Я не спеша углублялся в лес, следуя едва заметным указателям: сломанным веткам, легким следам, пятнам крови с содранных ладоней, когда она хваталась за стволы деревьев. Я почти слышал частое биение ее сердца. Полоса сбитой листвы вела в укрытую мхом низину. Я спустился, присел на одно колено и втянул густой воздух, оглядываясь.

— Где же ты, маленькая дерзкая дрянь?

Ответом были остекленевшие от страха глаза, смотрящие из-под корней вековой сосны. Хорошо, что она была достаточно далеко.

Я нажал кнопку селектора и дождался солдат:

— Вытаскивайте эту суку, — я сжал челюсть до скрежета. До боли.

Отвернулся и пошел к катерам, чувствуя, что от пульсации крови вены на висках вот-вот разорвутся. Не сейчас.

— Не сейчас, — я твердил клятые слова, как молитву. — Не сейчас.

Если увижу ее перед собой сейчас — убью на месте.

19

Я сидела на полу, забившись в угол стального мешка, и умирала от страха. Прятала глаза от зеленого света и обнимала колени, прикрытые разодранным платьем.

Почему я онемела? Почему не пыталась хоть как-то спастись? Почему не застрелилась? Куча вопросов и ни одного ответа. Когда я увидела, как Де Во спустился в низину, меня сковало. Замерзшее тело не слушалось, разум будто остекленел, замер. Когда он посмотрел в мои глаза, я поняла, что это конец. Конец всему. Солдаты выковыривали меня из-под корней как мешок, как груз. Я не противилась даже пальцем. Вдыхала чужой незнакомый воздух, от которого уже болели легкие, и смотрела в неведомое небо, которое закрывали огромные кроны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

От предчувствия неотвратимой беды все внутри замирало, будто отдавалось эхом далекого падения в глубокий колодец. Обреченная невесомость последнего полета, который закончится смертельным ударом. Я не хотела теряться в догадках, что будет со мной теперь, ничего хорошего, но природа брала свое, услужливо подсовывая воображению кошмар за кошмаром. Я не верю, что он проиграл свою наложницу в баргет… Это слишком просто для правды.