Я возьму твою дочь - Сабина Тислер

— Как чудесно ты проанализировал проблему! Я потрясена, — прошипела Яна и холодно улыбнулась. — Если никто не при чем, все хорошо. Значит, я должна все принимать как есть. Как плохую погоду. — Она встала, достала из холодильника коробку шоколадных конфет, нетерпеливо разорвала упаковку и сунула в рот сразу две конфеты. — Загвоздка в том, мой дорогой, — сказала она, — что я от этого погибаю. Я страдаю, как бездомная собака, в то время как вы вдвоем великолепно реализуете себя. Ты здесь, в Берлине, изображаешь из себя величину, которая уже даже с бургомистром на «ты», а Жизель — любимица своего классного руководителя, наконец-то особенный ребенок среди всех этих идиотов, маленькая девочка, которой, между прочим, уже удается рисовать белых лебедей на белом листе бумаги.

— Когда-нибудь она станет одним из величайших художников этой страны, Яна, ты не можешь этого не видеть.

«Я была такой же. Я была гениальной, я была одной из величайших танцовщиц страны! Я, я, я! А ты уже забыл об этом!» — подумала она, задыхаясь от обиды, и ее глаза наполнились слезами.

Йонатану стало бесконечно жаль Яну. Он хотел встать и обнять ее, чего давно не делал, но она уже вышла из кухни, и он услышал, как хлопнула дверь ванной комнаты.

На следующий день он купил двадцать пять красных роз и бутылку шампанского, приготовил на ужин несколько изысканных салатов, с любовью накрыл стол и зажег свечи. Было видно, как обрадовалась Яна.

— Я тебя люблю, — сказал Йонатан за ужином, — и сделаю все, действительно все, чтобы сохранить наши отношения.

Яна кивнула.

— Знаешь, дорогая, у меня появилась одна идея. Я много думал и хорошо могу себе представить, как ты страдаешь: целый день дома одна, без любимой работы. Поэтому решил предложить тебе кое-что. Правда, план еще не окончательно созрел, но мы уже можем все обсудить.

Яна вздохнула.

— А что, если мы перестроим дом?

Яна, широко раскрыв глаза, внимательно слушала его.

— Как ты смотришь на то, что мы пристроим к дому зал? Не такой большой, как в театре, но достаточный, чтобы в нем могли заниматься до десяти человек. С застекленной стеной, обращенной в сад. Со станком, зеркалами и паркетным полом. Ты откроешь свою балетную школу, Яна! Бывшая прима-балерина дает уроки! Это же сенсация, сокровище мое! Люди будут ломиться к тебе на уроки и записывать своих детей, от них отбоя не будет!

Яна скептически посмотрела на него, но ничего не сказала.

Йонатан вошел в раж, все больше и больше восторгаясь своей идеей.

— Паркетный пол — это класс! Это на случай, если ты захочешь преподавать степ. Слушай, это будет не зал, а мечта: с видом на сад и залитый солнцем! Слава богу, у нас достаточно большой участок земли. При хорошей погоде вы сможете заниматься даже на воздухе, на лужайке. Кладовую и гараж мы переделаем на душевые и раздевалки, а к ним пристроим два туалета. Заходить в студию можно будет через боковой вход. Мы уменьшим наполовину коридор и сделаем из него приемную с маленьким бюро. У тебя будут фантастические условия, и ты сможешь сама решать, сколько, как долго и как часто будешь работать. А когда разнесется весть о том, что бывшая прима-балерина Немецкой оперы открыла балетную студию, тут будет полным-полно людей. В этом я совершенно уверен.

— Ты это уже говорил.

— Да. Но я действительно верю в это! Яна, я знаю несколько человек, от которых слышал, что они с удовольствием отдали бы детей в балетную школу, но только профессиональную. Это было бы идеально! А также вполне финансируемо. Если хочешь, мы немедленно займемся этим.

Яна была обескуражена, но глаза ее загорелись.

— Да, — через какое-то время тихонько сказала она. — Да, да, да, да, да! — И засмеялась. — Я считаю, что это гениально, Йон! И почему мы раньше до такого не додумались?

— В том-то и беда, — сказал Йонатан, — что самые простые вещи всегда приходят в голову или слишком поздно, или вообще не приходят.

6

Девять шагов до двери ванной комнаты родителей, перед дверью — еще две ступеньки. Затем три шага, снова ступенька на небольшое возвышение, один шаг вправо к двери, две ступеньки прямо до раковины умывальника, еще два шага влево к туалету. Она уже больше не вела счет, а двигалась в доме уверенно и всегда точно знала, где находится. Она пересекла ванную комнату, зашла в комнату, где стояли шкафы, дальше — пять шагов налево к лестнице, затем тринадцать шагов и немножко налево. Обычно она держалась за перила, хотя в этом и не было необходимости. Она здесь еще никогда не падала.

На мгновение она замерла. Привычный запах матери ударил ей в нос. Слегка кисловатый запах, как будто кто-то опустил старый воск в уксус. Значит, мать еще спала. Еще два шага, и она очутилась перед кроватью.

— Мама, — негромко сказала София, — тебе пора вставать, уже почти полдень. Ты ведь собиралась кое-что приготовить!

Мать только всхрапнула.

София нагнулась и попыталась нащупать ее плечо. Оно было почти полностью закрыто толстым одеялом, которое Аманда натянула до подбородка. София провела рукой по ее носу, и Аманда со стоном повернулась.

— Вставай же наконец!

Аманда открыла глаза.

— Да, ладно. Оставь меня в покое. Я сейчас приду.

По движению воздуха София поняла, что Аманда снова натянула одеяло на себя. Она осторожно попыталась нащупать голову матери и поняла, что она полностью исчезла под толстым одеялом.

София вздохнула, подошла к изножью кровати, повернулась на девяносто градусов вправо, вышла из спальни и пошла направо через гостиную к двери кухни. Дальше еще четыре шага вправо до двух ступенек, ведущих наверх. Еще четыре шага прямо к плите, два шага вправо до холодильника и еще раз два шага вправо до кухонного шкафа, где на верхней полке хранилась посуда, а на нижних — продукты.

София разозлилась. Как уже часто бывало, мать снова подвела ее, и теперь ей самой придется готовить еду.

На полке рядом с холодильником, на самом верху слева, стояла банка со спагетти. Она нащупала ее и приподняла. Банка была пуста.

Главным правилом в Ла Пассерелле было то, что тот, кто полностью использовал что-то, будь то туалетная бумага, кофе, макароны или рис, должен был немедленно пополнить запас. В результате Софии не нужно было прибегать к мучительной процедуре поиска продуктов в кладовке, где было мало порядка.

Однако Аманда очень редко придерживалась этого правила. Она была небрежной, невнимательной, забывчивой и обычно не клала вещи на место. София часто приходила в отчаяние, потому что для слепого человека искать какой-то предмет в доме было делом практически безнадежным.

Она отвернулась от плиты, с уверенностью лунатика прошла через кухню, в нужный момент обогнула кухонный стол и вышла на портик.

На минуту она застыла. Дубы шумели на ветру, какой-то лист, гонимый ветром, с шелестом пронесся по камням.

София глубоко вздохнула и поймала себя на мысли, что ждет Йонатана и надеется услышать его шаги перед домом.

Через полчаса, когда София уже сварила макароны, Аманда, заспанная и явно в плохом настроении, приплелась в кухню.

— Проклятие, — простонала она, — я чуть не свернула себе шею в этой ужасной кровати, и теперь у меня болит голова. К тому же ты меня еще не помассировала! Как я буду готовить, если от боли едва держусь на ногах?

— Я сделаю тебе массаж после еды.

— Это поздно. Если какая-то артерия пережата, то не успеешь и опомниться, как случится удар. И тогда мне конец.

— Хорошо, садись, сейчас я тебя помассирую. Но только папа приедет уже через полчаса.

— Пффф! — фыркнула Аманда. — Макароны я сделаю за пять минут. Это для меня такая мелочь.

Аманда упала на стул, наклонилась и сделала такой глубокий выдох, что это было похоже на то, как если бы из нее вышел весь воздух. София подошла к матери сзади, стянула рубашку вниз, налила немножко оливкового масла на кожу и стала мять ее массивные плечи. Аманда стонала от наслаждения.

Через десять минут Йонатан, пробормотав «permesso», вошел в кухню.

— Ох, извините! — испугался он. — Я что, слишком рано пришел?

— Нет, — ответила София, — обед сейчас будет готов. Пока хватит, мама. — Она натянула рубашку ей на плечи. — Пожалуйста, садитесь.

Йонатан уселся за стол, но ему явно было не по себе.

Аманда необычайно быстро для своей комплекции встала и покачиваясь направилась к раковине для мытья посуды.

— Тогда начнем, пожалуй, — пропела она, вытащила из. горы грязной посуды такую же грязную сковородку и с грохотом опустила ее на плиту.

У Йонатана отнялся дар речи, и он с ужасом смотрел на нее.

Все, что делала Аманда потом, происходило со страшной скоростью.

Она взяла две луковицы из сетки, висевшей рядом с окном, почистила их и быстро нарезала маленькими кубиками. Потом буквально выдрала два зубчика из головки чеснока и раздавила их, причем сделала это прямо своей мясистой рукой, опираясь на нее всем телом. После выудила из мойки грязную вилку и начала сдирать со сковороды старый пригоревший жир. Затем она вытащила из холодильника кусок сала, нарезала его кубиками, как и пару помидоров и цукини, и поставила все это жариться.