Киоко - Рю Муроками

Киоко, прислонившись к стене, смотрела на нас обеспокоенным взглядом. Она подошла к окну: что-то привлекло ее внимание. Девушка услышала звук. Негромкий металлический звон беспрестанно примешивался к стонам Хосе. Звук, напоминавший позвякивание вилки о край стеклянной посуды. Нет, пожалуй, он длился дольше, чем звук от удара вилкой.

Киоко приоткрыла штору: между шторой и окном были подвешены металлические колокольчики в форме церковного колокола. Они подрагивали на ветру и звенели. Киоко поймала пальцами свисавший бумажный кончик и долго на него смотрела, это была фотография: Хосе в детстве со своей совсем еще молоденькой матерью.

— Майами далеко отсюда? — спросила Киоко, выпустив колокольчики из рук.

Я ответил:

— Восемьсот или девятьсот миль.

И тут, за возобновившимся звоном колокольчиков, услышал внятный голос Киоко:

— Я отвезу его туда.

Ральф совсем рассердился. Холл постепенно заполнился людьми: Си Юнг выключил телевизор и теперь читал колонку биржевых новостей в латиноамериканской газете. Два пациента и два волонтера играли за столиком в шахматы. За другим столиком крупная женщина, врач по имени Кари, не переставая курить, заносила в журнал данные с десятков снимков легких. Ральф начал быстро выговаривать Киоко с сердитыми нотками в голосе, хорошо различимыми, несмотря на то что он старался говорить тихо, чтобы кроме спутницы его никто не услышал.

— Браво, Киоко, гениальная мысль! Ты повезешь больного СПИДом за сотни миль отсюда, далеко на юг, к этим консерваторам. В жизни не слышал ничего лучше, браво!

— Ты забыл? Я дальнобойщица, — ответила Киоко, не очень понимая причину такой реакции Ральфа. — В Японии я проезжаю не меньше трехсот миль в день. Это ерунда, через три дня я буду в Майами.

Ральф пожал плечами и красноречиво покачал головой: мол, зря стараюсь. Потом посмотрел на меня. «Эй, скажи что-нибудь, ведь ты заварил эту кашу» — говорил его взгляд.

— Дело не только в расстоянии, Хосе нуждается в постоянном уходе. К тому же, как это ни печально, в провинции дискриминация и предрассудки против больных СПИДом очень сильны.

Ральф водил пальцем, показывая поочередно то на меня, то на Киоко, будто хотел сказать: вот видишь, слушай внимательно, что тебе говорят. Этот жест, похоже, вызвал у Киоко раздражение. Таким образом, я понял, что есть по крайней мере одна вещь, которую Киоко не любила: когда вмешиваются в ее дела.

— И потом, это большие расходы.

— Деньги? Это не проблема. Лучше объясните, какой уход нужен Хосе.

Сначала я, как и Ральф, почувствовал некоторое раздражение из-за легкомыслия этой японки, ничего не знающей о Соединенных Штатах. Проехать девятьсот миль от Нью-Йорка до Майами с больным СПИДом в последней стадии заболевания было, конечно же, непростой задачей. Но решимость Киоко оказалась непоколебимой. Достаточно было заглянуть девушке в глаза, чтобы понять: она не отступится. Она всегда так жила. Киоко была не из тех, что идут за большинством; нет, она самостоятельно оценивала ситуацию и принимала решения во всех случаях жизни.

— Киоко, об этом не может быть и речи.

Ральф наклонился к ней:

— Послушай, ты милая девушка, но ты не знаешь всей правды об этой стране. Здесь полно насилия и преступлений, и это не игрушки. Я не прощу себе, если такую хорошую девушку сожрут с потрохами.

Не помню точно, как он сказал: съедят с потрохами или сожрут. Ральф — человек искренний, и, естественно, он сказал это безо всякого злого умысла. Я ясно видел, что парень о ней беспокоится. Это не были слова шофера, обращенные к клиенту. Ральф говорил с ней, как говорят с другом, когда хотят его в чем-то убедить. Он действительно заботился о девушке. Но при этом относился к Киоко как к маленькой. Она и правда выглядела совсем молодо и производила впечатление девушки неискушенной и неуверенной в себе. Но Ральф не понял одну вещь. В этом хрупком теле, готовом, казалось, сломаться, было столько же воли, сколько молодой крови и свежих клеток.

Киоко рассердилась:

— Ральф, если ты боишься СПИДа, то можешь ехать домой, я сама доберусь до Манхэттена.

Она вытащила из кармана пачку банкнот и сунула Ральфу долларов триста. Когда клиент велит шоферу ехать, тому ничего не остается, как повиноваться. Негр яростно швырнул деньги в фуражку и сказал, выходя из холла:

— Я не боюсь, но мне грустно, вот и все.

В тот же вечер мы начали готовиться к транспортировке Хосе. Киоко сказала, что она оплатит все дорожные расходы, и многие волонтеры оказали ей посильную помощь.

Но больше всего мы с Киоко были благодарны Каридад Диас и Марку Адальберту.

Каридад — тридцатитрехлетняя американская докторша доминиканского происхождения, женщина весьма дородная. Сначала она прочитала Киоко лекцию о бесчисленных лекарствах, которые Хосе должен принимать ежедневно. Киоко записала дозировку для каждого: «Одну таблетку перед завтраком, одну после завтрака, одну перед обедом…» и так далее. Потом она все это как следует упаковала.

Затем Кари объяснила, как пользоваться капельницей. Хосе почти ничего не ел, кроме мороженого и бананов, поэтому его надо было подпитывать внутривенно, а также вводить антибиотики. Капельницы легко ставить, когда привыкнешь к этому делу, но нужно быть очень осторожным с иглами, их надо складывать в специальную упаковку и немедленно выбрасывать.

Марк, сын чиновника эквадорской армии, раздобыл микроавтобус, вмещавший до пятнадцати человек, в котором было удобно везти Хосе до Майами. Он не только выторговал его за минимальную цену, но и переделал внутри, заменив задние сиденья на деревянную лежанку, обитую матрацем, чтобы Хосе мог ехать лежа.

Микроавтобус ярко-красного цвета.

ИНТЕРМЕДИЯ

Киоко II

Я вернулась в гостиницу одна среди ночи.

Совершенно обессиленная, однако не усталость вызывает во мне желание зарыться под одеяло.

Я встретила множество людей, размышляла над кучей вопросов, но теперь меня занимает только Хосе. И я не желаю думать ни о чем другом, пока не привезу его в Майами.

Правда, меня огорчает, что так вышло с Ральфом.

Он был так добр, столько со мной возился, и вот мы расстались, поссорившись.

Такое со мной часто случалось с самого детства.

Я решала, что для меня важнее всего, и не думала больше ни о чем, кроме этого.

С самого раннего детства любая проблема, пусть самая маленькая, приводит меня в такое тревожное состояние, что я почти все забываю, как если бы окружающий мир вдруг обрушился.

Должно быть, это связано с преждевременной смертью моих родителей.

Где-то в моем сердце, в потайном уголке моего существа живет эта мысль: мир может рухнуть в одночасье.

Если я не буду знать, что является для меня самым важным в каждый конкретный момент, то не сумею противостоять своей тревоге.

Если постоянно не следить за своими страхами, они начнут множиться и в мгновение ока разрушат мой мир.

И если бы Хосе не научил меня танцевать, я бы всего этого так и не поняла.

Танец помогает мне забыть обо всем неприятном, я поняла это еще в восемь лет.

Однако, как только я решаю, что для меня самое важное, это плохо сказывается на всем остальном.

Например, эта история с Ральфом.

Не знаю, сколько раз мне повторяли еще в начальной школе: «Из-за своего свинского характера ты растеряешь всех друзей».

А друзья — это важно.

Но есть вещи поважнее друзей.

Я развернула карту восточного побережья Соединенных Штатов на столе гостиничного номера.

Нью-Йорк, Нью-Джерси. Пенсильвания, Мэриленд, Вирджиния, Северная Каролина, Южная Каролина, Джорджия, Флорида. Вот штаты, которые я буду проезжать, следуя в Майами.

Я сказала себе: «Ничего, я ведь к этому привыкла на работе».

Если внимательно смотреть на дорогу и крепко держать руль, то благополучно доедешь до любого места, будь оно в Японии или в Америке.

VI

Пабло Кортес Альфонсо II

— Держись, Хосе, не вздумай умереть, прежде чем доберешься до Майами, хорошо?

Была уже глубокая ночь, когда раздался телефонный звонок. Звонил этот аргентинец, гомик Серхио, он сказал, что на следующий день Хосе уезжает в Майами, и предложил прийти попрощаться с ним. Мне все не нравится в этом типе, Серхио: его маленькая головка с правильными чертами лица, странно гладкая кожа, женственные руки, дорогие костюмы, воняющее лекарствами дыхание — все.

— Эй, Пабло, мы должны быть благодарны Японии. Знаешь, ведь это японка везет Хосе на машине в Майами.

«Что это за история, — подумал я, — не пойму, радоваться мне или огорчаться». Это та девчонка, уж точно. А мать Хосе, моя сестра Алисия, она же ничего не знает! Она воображает, что ее сын все еще преподает танцы в Нью-Йорке. А у Хосе в голове каша вместо мозгов. Он считает себя прославленным танцором и думает, что мать примет его с распростертыми объятиями. Алисия — гордая женщина, кубинка с каталонской кровью, и при этом ужасно консервативная. Что может подумать о СПИДе женщина, которая за всю свою жизнь не выучила больше двух английских слов и сердится, когда таксисты не понимают ее испанского?