Декабристы в Забайкалье - Алексей Васильевич Тиваненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изобразив усадьбу на рисунке, Михаил Александрович дал в 1860 году такое пояснение издателю М. И. Семевскому: «Дом первый слева (где мы теперь живем и где жили сестры) стоят на скале, едва прикрытой слоем земли. Где нарисована беседка, тут сделан нами деревянный сруб, и место выровнено под сад. Второе здание — это маленький флигель, где жил и умер брат Николай; а третье, двухэтажное здание, — это дом, где я после женитьбы жил с семейством. Он теперь продан, равно как и огромная мастерская, не поместившаяся на рисунке справа, и будет свезен летом в Новый город. Перед моим домом на круче берега разбит сквер, а колонны и оба балкона до самой крыши летом закрывались зеленью хмеля, плюща и других вьющихся рас гений. Этот дом был построен и отделан прочно и изящно, выштукатурен снаружи, как и все наши здания».
Достопримечательности Посадской долины
С первых дней своего поселения в Нижней деревне братья Бестужевы обратили внимание на местные достопримечательности Посадской долины. Они заинтересовали декабристов настолько, что с их изучения, собственно, и начались занятия «государственных преступников» краеведением Забайкалья.
Прежде всего это длинный овраг, разделявший усадьбы Торсона и Наквасиных (Бестужевых). Начинаясь из ущелий одной из гор, он глубоко разрезал всю Посадскую долину и наибольшей ширины достигал при впадении в Селенгу, как раз там, где поселились «государственные преступники». Еще Наквасины пытались засыпать ров, сваливая в него навоз и сор при очистке двора. Торсон и Бестужевы продолжили этот сизифов труд, пытаясь построить нечто вроде плотины или моста для беспрепятственного перехода друг к другу, но также безуспешно.
Дело в том, что овраг был опасен во время весенне-летних паводков. Скалистый грунт не успевал впитывать таявший снег и ливневые дождевые осадки. Стекая со склонов гор, эта вода быстро скапливалась в ущелье и всеразрушающей грозной стеной шла по буераку, сметая на своем пути все преграды: выдирала деревья с корнями и с шумом перекатывала по своему руслу большие валуны. Разумеется, с каждым таким селевым паводком овраг развивался вглубь и вширь, съедая песчаный берег Селенги.
Кстати, подобный, и даже более опасный, овраг находился у новопоселенцев буквально перед глазами, на правобережье Селенги. Также начинаясь с ущелий Обманного хребта, он устьем выходил к старому городу Селенгинску. Вода в нем шла стеной с добрую сажень и, рассыпаясь при выходе на песчаную равнину, зачастую сносила дома горожан или засыпала приносимым песком целые улицы и огороды. Может быть, только поэтому жители Нижней деревни не селились по берегам оврага во избежание разрушений, и вновь прибывшим декабристам-поселенцам ничего не оставалось, как застраивать свободные территории Посадской долины вдоль буерака.
Впервые увидев «игру» своего опасного природного соседа, Бестужевы так были поражены картиной, что сохранили воспоминания об этом событии на всю жизнь.
Случилось это летом 1841 года. Николай Александрович вернулся с дележа общественного покоса поздно вечером, когда брат Михаил еще не спал. Весь день погода стояла прекрасная, солнечная, но к вечеру на горизонте стали собираться тучи. Когда Бестужев подъезжал к Посадской долине, отдаленные молнии уже сверкали в верховьях Селенги.
Братья сели у растворенного окна полюбоваться молниями и подышать свежей прохладой вечернего воздуха. Гроза медленно приближалась к Селенгинску, полыхая уже по всему небу. Но странное дело, отголосков грома не слышалось. Подобного, как признавались Бестужевы, они ни разу в своей жизни не наблюдали. Из окна флигеля было видно, что молния, вспыхивая где-то над долиной Чикоя, за три-четыре секунды пробегала к Селенгинску и озаряла все небо голубовато-белым фосфорическим светом. «Картина эта была великолепна, — писал Н. А. Бестужев сестре Елене 14 октября, — тем более, что при каждом ослепительном освещении неба молнии, видные и в этом свете, вились по всем направлениям — все это без малейшего звука. Во все время очень приметно было, что облака стояли в два слоя не перемешиваясь между собою, — и вся игра молний была между ними».
Вскоре за бесшумными молниями пришли первые раскаты грома и начал накрапывать дождик, через несколько минут разразившийся ливнем. И тут-то, сквозь громы и шум ливня, Бестужевы услышали странный протяжный рев. Оказалось, что это «проснулся» и «заиграл» буерак. Стремительно несшийся поток грязной пенистой воды катил огромные камни, упавшие со скал, щебень, песок, кости каких-то животных, сучья деревьев и всякий хлам, выброшенный в овраг местными бурятами, жившими у подножий гор. И вся эта всеразрушающая сила стремительно понеслась к устроенной накануне плотине-мосту через устье оврага.
Несмотря на проливной дождь, братья вышли к кузнице, что стояла на самой круче буерака. Вода прибывала и билась о преграду, готовая разрушить труд декабристов. Вскоре селевой поток заполнил овраг до краев плотины и стал низвергаться оглушительным водопадом до полутора саженей высотой. Братья видели, как подмывались, гнулись и падали перила моста, вымывались куски земли, и казалось, что судьба плотины предрешена. Но дождь мало-помалу стих, и буерак умолк. «…Под утро увидели мы, — писал Н. А. Бестужев, — что мост наш не только не поврежден, но к нему и на него намыло в уровень со дном буерака мелкого камешнику, который зделал из нашей навозной плотины, мак-адамовское шоссе».
Не менее живописное описание этого события мы находим в воспоминаниях Михаила Бестужева: «Когда, по сибирскому выражению, пойдет буерак, картина прекрасная, особенно ночью. Во тьме при раскатах грома по окрестным горам было видно, как чешуйчатая земля опускается, извиваясь с кручи холмов и утесов, шипит и прыгает, глотая песок и каменья, и, добежав до насыпи, бросается вниз, со злобы распрыснувшись в пену и брызги».
Помимо оврага природными, вернее, историческими достопримечательностями Посадской долины были два живописных утеса. Один из них отвесно поднимался из воды на левобережье Селенги. Н. А. Бестужев всегда любовался им из окна своей спальни. Быстрая река, подмывая подошву скалы, часто уносила с собою глыбы «вековых гранитов», разрушенные водой и морозами.
Утес был очень живописен не только своей как бы раздвоенной формой, но и двумя небольшими грибообразными сосенками на его вершине. Он хорошо просматривался между хозяйственны ми постройками усадьбы или с берега Селенги. Из других окон жилого дома скала была видна хуже, но зато Бестужев в долгие зимние дни любовался
