Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков - Расселл Э. Мартин

и триптих из икон Спасителя, Богоматери и Св. Мины. Среди предметов, данных Елене для свадебного ложа, была огромная икона Божьей Матери с Младенцем и три иконы, взятые «от принадлежностей князя Андрея» (вероятно, князя Андрея Васильевича Меньшого, младшего брата Ивана III): триптих из образов Спасителя, Свв. Архангелов Михаила и Гавриила и Свв. Николая, Петра и Сергия. Затем икона, иллюстрирующая псалом 148, — «Хвалите Господа с небес»[98] и икона Благовещения[99]. Высоки были ожидания, что Елена останется православной и ее покои будут украшены привычными религиозными предметами. И все же некоторые в таком выборе икон, отсылаемых с Еленой, видят показатель тревоги: тут и символ московского суверенитета и победы православия над неправославными (св. Георгий), и египетский христианин III века в рядах римской армии, отказавшийся отречься от Христа и принявший мученическую смерть (св. Мина), и женщина у колодца (Ин. 4: 1–30), которая выступает в качестве модели целомудрия (в ее случае обретенного вновь), а также, будучи самаритянкой, представляет верность своей вере в чужой стране (св. Фотиния Самаритянка). Тема фертильности тоже была отражена в иконах — в изображениях Благовещения, Богоматери и Рождества. Итак, иконы, которые везла Елена, предназначались не только для молитв, но и для живого напоминания ей о решимости ее отца видеть дочь православной.

Много предметов Елена взяла исключительно для свадебной церемонии. Например, привезла кику (традиционный головной убор, который носили замужние женщины), а также предметы для свадебного ложа: подушки, наволочки, одеяла, занавеси для кровати (использовавшиеся, вероятно, с балдахином) и три ковра, которые было принято в Московии стелить под постель новобрачных. Кроме того, Елена везла подарки своему будущему мужу, многие, по всей видимости, тоже для свадебной церемонии: золотой крест с изображениями святых, золотую цепь («чепь золота») и традиционную русскую одежду — шубу, узорчатый пояс, кожух. Остальные подарки жениху предназначались для ритуальной бани на утро второго дня свадьбы: другая шуба, терлик (вид кафтана), опашень (легкая верхняя одежда), ожерелье и чаша[100]. Иван III также оправил Александру жеребца, подкованного и с потником под седло, — вероятно, для многих, как предполагал отец невесты, перемещений Александра во время свадебной церемонии. Очевидно, Иван III ожидал, что Александр наденет традиционный русский костюм, по крайней мере на некоторые части церемонии. Он ожидал, что тот совершит ритуальное омовение и наденет после этого то, что полагалось надеть жениху. Он ожидал, что жених будет перемещаться верхом на жеребце — именно так, как это происходило во время царских свадеб в Московии[101]. Несомненно, эти подарки были переданы Александру, чтобы он мог сыграть роль, которую ему предназначил Иван III, — роль царственного жениха на русской православной свадьбе.

Делегация от Александра встретила Елену со свитой в литовском пограничном селении Немеж [соврем. Нямежис. — Прим. ред.]. Здесь и появились первые признаки беды. Посланник Александра Ян Заберезенский сообщил боярам из свиты Елены, что свадебная церемония состоится не в православной церкви в Вильне, а в римско-католическом соборе Св. Станислава. Бояре стали протестовать, ссылаясь на согласие Александра уважать религию Елены, включая православные свадебные обряды. Но литовцы стояли на своем. Со все растущим накалом страстей процессия продолжила путь в Вильну[102].

По прибытии невесты 15 февраля в Вильну напряжение только возросло. Елена немедленно отправилась в русскую православную церковь Рождества Пресвятой Богородицы отслушать молебен. Александр, который сопровождал Елену на последнем этапе ее путешествия, направился прямиком в католический храм Св. Станислава. В православной церкви архимандрит Троицкого монастыря в Вильне (и митрополит Киевский) Макарий провел богослужение, после которого Еленой были соблюдены ритуалы, считавшиеся необходимыми в Московии. Волосы Елены были расчесаны, и вместо одной косы незамужней девушки были заплетены две косы замужней женщины, на голову надели кику и покрывало, невесту осыпали хмелем, а православный священник Фома (духовный отец Ивана III) произнес молитвы на вступление в брак и благословил ее крестом[103]. Затем невеста, одетая в лучшие наряды, привезенные из Москвы, присоединилась к процессии, возглавляемой отцом Фомой, и направилась в церковь Св. Станислава, где ее ждал Александр.

Венчание в церкви Св. Станислава совершалось согласно католическим канонам, но для Елены включили несколько православных элементов. Поскольку обряд обручения был совершен еще в январе, свадебный обряд сократили. Однако обряд возложения венцов (что для православных соединяет пару в таинстве венчания) был включен[104]. Невеста (но не жених) стояла на бархате, украшенном сорока соболями (который привезла из Москвы для свадьбы). Священник Фома произносил венчальные молитвы только для невесты, а католический епископ — для Александра. Венец держали над головой одной Елены (над Александром венца не было)[105].

Далее произошел инцидент. В то время как над головой Елены еще держали венец, ей преподнесли чашу вина, что является частью православного ритуала[106]. Как и другие элементы этого ритуала, чаша предназначалась, похоже, только невесте. После того как Елена отпила из нее, отец Фома разбил чашу об пол. В разных описаниях русского свадебного ритуала XVI века присутствует этот момент разбития чаши ногой[107]. Но во всех описанных случаях это делает жених, который перед тем тоже из нее пьет. В случае же Елены и Александра жених был неправославным, поэтому ему не предложили испить вина и затем разбить чашу. Жених и католический епископ были так поражены этим действом, что немедленно прекратили обряд венчания. (По всей видимости, их не предупредили о таком обычае заранее.) Венец убрали от головы Елены, а отцу Фоме запретили продолжать чтение молитвы. В конце концов князь Семен Ряполовский убедил жениха позволить продолжать службу. И хотя мы не знаем, что он сказал Александру, венец снова был поднят над Еленой, и отцу Фоме разрешили возобновить последование венчания[108].

Недовольство нарастало и после венчания. Позже в этот день был пир, на котором состоялся обмен подарками. Но на литовской стороне некоторые сокрушались, что Елена и после венчания одета в традиционный русский наряд. Эти жалобы продолжались еще несколько дней, поскольку Елена продолжала носить одежду русской царевны. Как можно предположить с учетом всей той одежды, которую она привезла с собой, у Елены (или у ее отца) с самого начала было задумано, что она будет одеваться по-московски, не перенимая моды новой родины. Александр же, со своей стороны, не собирался перенимать черты московитов. По всей видимости, он не носил ни одного предмета одежды из тех, которые Елена ему привезла, не скакал на подаренном ему жеребце и не совершал ритуального омовения на утро второго дня свадьбы[109]. Великий князь Александр не желал играть роль русского жениха даже несколько