Соглядатай Его Величества - Пол Доуэрти

Там уже толпились законники, чиновники, просители и истцы. Были там и шерифы из разных графств, явившиеся предоставить отчеты для пасхальной проверки, и королевские управляющие из графства Корнуолл — в пышных нарядах, запыленных и перепачканных в дорожной грязи. Они выглядели страшно утомленными и просили указаний, странно, в нос, выговаривая слова. Корбетт огляделся по сторонам, отметил про себя, сколько штрихов осталось на одной из дневных свечей, и, покинув зал, зашагал по пустым коридорам, зажатым меж каменных стен, в палату заседаний совета.

Тюбервиля он в конце концов застал в его комнате. Мужчина тридцати или тридцати пяти весен от роду, с коротко стриженными светлыми волосами и узким худым лицом, Тюбервиль обладал внешностью прирожденного вояки. Он казался бы хищником, беспощадным убийцей, если бы не полные губы и живые, настороженные глаза. На нем была кольчуга, в поверх нее — длинное белое сюрко, изукрашенное королевскими гербами Англии и перетянутое крепким кожаным поясом с мечом и кинжалом в ножнах. Когда Корбетт вошел, Тюбервиль стоял у окна. Ставни были распахнуты, чтобы внутрь, в тесное и пыльное караульное помещение, проникало больше света. Единственными предметами обстановки здесь были стол и две скамьи, стоявшие вдоль стены. Пол был каменный, голый, а стены покрывала местами отслоившаяся известка.

При появлении Корбетта Тюбервиль оглянулся и на его вопрос: «Сэр Томас Тюбервиль?» буркнул: «Он самый».

— Меня зовут Хьюго Корбетт, я старший секретарь Канцелярии. И послан к вам по особому делу короля.

— Что еще за особое дело?

— Я расследую недавний разгром в Гаскони.

Корбетт заметил, как глаза рыцаря сузились от гнева.

— А у вас имеется письменное предписание, разрешение на эти расспросы? — спросил Тюбервилль.

— Нет, — ответил Корбетт. — Вам оно непременно нужно? Что ж, я могу — мы можем — сейчас же отправиться к королю и поговорить с ним.

Лицо Тюбервиля вдруг расплылось в почти мальчишеской улыбке.

— Садитесь. — Он жестом указал Корбетту на скамью, налил вина в две оловянные кружки и снова подошел к Корбетту. — Держите, — проговорил он. — Прошу меня простить, если я был груб.

Корбетт принял вино.

— Не стоит извинений, — ответил он. — Быть может, это примета наших дней?

Тюбервиль пожал плечами, сел и отхлебнул вина.

— Каковы будут вопросы, мастер Корбетт?

— Вы находились вместе с графом Ричмондом во время прошлогоднего похода на Гасконь?

— Да, — ответил Тюбервиль. — Мы отплыли из Саутгемптона и высадились в Бордо. Ричмонд выстроил колонну, и мы двинулись в глубь суши, чтобы занять городок Ла-Реоль с его замком. Вы, вероятно, помните, — продолжал Тюбервиль с горечью, — что проклятые французы уже захватили несколько приграничных крепостей и их войска тоже продвигались в глубь области. Ричмонд же просто сидел и выжидал — он не пытался втянуть французов в сражение, а просто оставался в городе. — Тюбервиль пожал плечами. — Это было неизбежно. Французы увидели, что область брошена на произвол судьбы, и их войска беспрепятственно прошли в герцогство. — Тюбервиль немного помолчал, глядя в кружку. — Ричмонд даже не пошевелился, замер, как перепуганный кролик. Французы окружили город рвами и засадами, чтобы перекрыть дороги. Приволокли осадные орудия — мне запомнилась одна такая махина, французы называли ее Le Loup de Guerre — «Боевой волк». Они начали обстреливать город зажигательными ядрами и огромными камнями. Мы не могли вырваться оттуда, король не мог прислать нам помощи, и потому Ричмонд решил сдаться.

— И не было никаких попыток совершить вылазку? — спросил Корбетт.

Тюбервиль поджал губы, а потом улыбнулся:

— Была. Я ослушался приказов. Во время переговоров между Ричмондом и французами я возглавил вылазку, собрав отряд из шестидесяти вооруженных воинов и конных лучников.

— И что произошло?

— Нас отбросили назад. Французы были в ярости, Ричмонд тоже. Граф грозил казнить меня как изменника — за то, что я сорвал переговоры. Я же указал ему на то, что сами эти переговоры суть измена, и тогда Ричмонд велел арестовать меня.

Тюбервиль встал и налил себе еще вина. Корбетт внимательно за ним наблюдал.

— А что происходило во время капитуляции? — спросил он.

Тюбервиль, вертя в руке кружку, продолжал созерцать вино.

— Французы, черт их побери, требовали, чтобы мы покинули Ла-Реоль, и мы покинули город, оставив валяться в грязи наши знамена и штандарты, а французы выстроились вдоль дорог, так что мы проходили сквозь их строй, под глумливую музыку их труб и барабанов.

Корбетт заерзал на скамье.

— Но ведь вернулись вы с большим почетом, сделавшись начальником королевской гвардии, и ныне отвечаете за охрану короля и его совета?

— А! — Тюбервиль улыбнулся. — Когда мы воротились в Англию, король прочел донесения о походе и, невзирая на протесты Ричмонда, назначил меня на этот пост. — Тюбервиль обернулся и посмотрел в узкое стрельчатое окно. — Мне пора: я должен навестить караул и убедиться в том, что ничто не угрожает нашему августейшему государю.

Корбетт уловил легкую иронию последней фразы и улыбнулся в ответ. Ему понравился этот человек: настоящий воин, жестковатый, ироничный, но неожиданно ранимый.

— Последний вопрос — прежде чем вы удалитесь, — попросил Корбетт. — Какие условия выставили французы, выпуская вас из Ла-Реоли?

— Заложники!

Корбетт увидел ярость в глазах рыцаря.

— Они потребовали заложников?

Тюбервиль кивнул:

— Да, Ричмонд, я и другие военачальники вынуждены были обещать, что отправим наших родных в Париж гарантами мира, чтобы, пока не разрешены теперешние трудности, у нас не было соблазна затеять в Гаскони войну против французского короля, — пояснил он.

— И кого вы отправили в Париж?

— Двоих сыновей. — Ответ прозвучал отрывисто и горестно, но Корбетт заметил ненависть, мелькнувшую в глазах Тюбервиля.

— А Ричмонд?

— Ричмонд? Он послал свою дочь.

— Вы пишете сыновьям?

— Да, письма отправляются туда через Канцелярию, в их мешках. Ричмонд тоже шлет письма, а все копии хранятся в Палате грамот.

— Вам не нравится Ричмонд?

Тюбервиль бросил удивленный взгляд на Корбетта.

— Будь на то моя воля, — ответил он, — я бы отдал этого несведущего лорда под суд как изменника.

Он поднялся, коснулся Корбеттова плеча и вышел из комнаты.

Чиновник вздохнул, встал и тоже направился к выходу. Ему не терпелось допросить Ричмонда, но ведь граф — кузен самого короля, и что, если тут ошибка? Корбетт закусил губу и решил, что с этим придется повременить. Тем не менее Ричмонд вызывал у него сильные подозрения, он ощущал какой-то зуд, будто от старой раны, и понимал, что не обретет покоя, пока не разгрызет этот орешек. Он вспомнил, что Тюбервиль упоминал о копиях писем, и решил, что узнает о Ричмонде кое-что новое, ознакомившись с содержанием писем, которые тот слал дочери в Париж.

Корбетт покинул дворец и вышел во двор, большую часть которого занимали королевские конюшни, различные службы, кузница, навозные кучи и огромные амбары с овсом, ячменем и соломой. Лошади — здоровенные боевые кони, вьючные лошадки, мулы и одинокая кляча — паслись на воле, пока их не выводили или не сгоняли обратно в стойла. Конюхи, грумы и кузнецы кричали и бранились, заглушая своими возгласами даже грохот молота о наковальню и хриплое конское ржанье. Корбетт осторожно пересекал двор, не сводя глаз с пятившейся на него лошади, норовившей взбрыкнуть. Он толкнул неприметную боковую дверь и зашагал по холодному беленому коридору, который вел к задним помещениям дворца и к веренице палат, где хранились документы королевского архива.

Корбетт постучал в обитую железом дверь, и его впустил секретарь с высокомерным лицом.

— Что вам нужно?

— Я — Хьюго Корбетт, старший секретарь Канцелярии.

— Ставленник Бёрнелла?

— Если угодно. А вы кто такой?

— Гороноди ап Рис, старший секретарь Хранилища.

Корбетт застонал про себя. Нет людей более назойливых и докучливых, подумал он, чем эти напыщенные секретари, облеченные хотя бы малой властью, которые ведут себя как мелкие деспоты.

— Найджел Кувиль здесь? — с надеждой спросил Корбетт.

— Я здесь, — раздался откуда-то из глубины скрипучий голос, и Корбетт поспешил на этот звук мимо напыщенного секретаря.

— Неужели Корбетт? — Морщинистое лицо старика расплылось в приветливой улыбке, он схватил Корбетта за плечи холодными костлявыми руками с набухшими жилками. — Ты бы почаще заглядывал, — проговорил он с мягким укором. — Ведь старику приятно, когда его навещают бывшие ученики. — Он повернул голову, чтобы Ап Рис тоже мог его слышать. — Особенно — лучшие из лучших! Пойдем. — И он повел Корбетта в свою маленькую каморку.