Современная швейцарская новелла - Петер Биксель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы сняли хижину, настоящую хижину гардиана с веерообразной тростниковой крышей, на стене известью был выведен маленький белый крест; там даже был камин с чугунными щипцами и кочергой, а на окнах сетки от москитов. Мы жили у самого моря, но не видели его! С восточной стороны было видно только стройку: гостиница «Белая Грива». Напротив дома лежали каменные глыбы, а прямо перед ним был пустырь, заросший выжженной солнцем травой, где ветер гонял обрывки жирной бумаги, испачканные салфетки… В отдалении, но очень на виду стояла маленькая уборная с висящей на одной петле дверью. Старый кувшин был пуст, и Маг пошла за водой. Она сказала:
— Я разочарована.
Она провела по столу влажной тряпкой, и тряпка сразу стала черной, а когда она приподняла одеяло, ее чуть не стошнило. Подруга пошла в душевую.
— Это просто кран под потолком и тазик! А тазик надо потом идти выливать на улицу…
Она была вне себя.
— Пойдем поглядим на Средиземное море, — предложила Маг.
Они перебрались через каменные глыбы и пошли по мелкому, как пыль, песку, огибая кучи мусора и битой посуды, стараясь не запутаться в палаточных веревках — на берегу было полным-полно туристов. И вот наконец очутились у моря.
Подруга отважно кинулась в воду. Маг была не столь отважна и только смочила ноги. А подруга уже плыла обратно среди размокших обрывков газет, качавшихся на волнах.
— Ох, какая гадость! — И вылезла из этой грязищи.
Они пошли вдоль мутных прибрежных вод, и прогулка оказалась еще хуже купания. На пляже, по всей его многокилометровой длине, все оставляли «сувениры»: лошади и собаки, дети и взрослые — попадались кучки всевозможных цветов и форм.
— Идем назад, надо удирать отсюда.
Знакомая супружеская пара была того же мнения. «Хижина гардиана» в августе стоила тысячу шестьсот франков в месяц. Они добились, чтоб им вернули задаток, и на следующее утро послали детей за такси. Но во всем Городке не нашлось ни единого такси, а в ближайшем городе в этот воскресный день была коррида. Пришлось ждать, пока не кончился праздник.
А здесь все так прекрасно, море зеленое и синее, и можно разглядеть дно. Здесь — поросшие соснами холмы, чистый песок, а пляжей и бухточек столько, что каждый может выбрать себе по вкусу. Здесь дует свежий ветерок. Им удалось снять комнату в поселке, у здешней жительницы. Дом с натертыми полами, куда не доносится ни малейшего шума, в саду растет мирабель, у них в комнате — две просторные кровати с резными завитушками, два зеркальных шкафа и комод с зеркалом.
— Что за чудачка эта вдова с ее зеркалами.
— Она говорит, что это была ее супружеская спальня, после смерти мужа она здесь больше не ночевала и сдает эту комнату без патента. Нам надо быть очень аккуратными…
А подруга не слишком аккуратна.
Здесь — самая чистая и прозрачная вода, какая только бывает на свете, у нее вкус водорослей и соли, без всякой примеси, а сосны спускаются по утесам к песку, накрывая вас волной аромата; а в скалах попадаются ступеньки, невысокие стены из красных камней и даже галереи, прорытые морем. Того, кто бродит по берегу, часто подстерегают неожиданности, даже опасности, но обе мы гибкие и сильные…
Правда, тут валяются какие-то ржавые канистры из-под бензина, но та, что возле нас, застряла между камнями и постукивает, словно тамтам, негромко и ритмично. Вот еще белая пластиковая крышка, она качается на волнах и похожа на облатку для причастия. Да, скорее на облатку, чем на пластиковую крышку. Здесь все другое.
Подруга совсем не бережется от солнца, не надевает шляпу, не пользуется кремом. И Маг боится за нее. «Она такая неосторожная…» Но Маг ничего не говорит: подруга сердится, когда ей дают советы.
Сама Маг бережется от солнца, прикрывает плечи и грудь; и все же, увы, сознает, что некрасива; здорова, но некрасива, а вот подруга очень хороша собой.
Когда они ехали сюда, мужчины в поезде — это были малорослые солдатики с большими черными глазами — смотрели только на подругу, и как смотрели. Будто пожирали ее взглядом своих больших черных глаз. А ее, Маг, мужчины никогда не будут пожирать взглядом. Их глаза просто не видят ее, или почти не видят. И все же она неплохо себя чувствовала в этом поезде, после того как им удалось покинуть те ужасные края, сбежать из Городка. Здешние люди ей нравились, в каждом из них было что-то привлекательное, в то время как там даже элегантные красивые люди были ей несимпатичны. Ей показалась симпатичной только одна старая женщина, одна очень старая дама. Да, это была настоящая дама, хоть она и походила на цыганку в своих огромных серьгах и черном кружевном платье.
Подруга чувствует себя лучше, вот она отломила половинку персика, а вторую половинку протягивает Маг. Словно отдает ей свою щеку. Но Маг больше не хочется есть. Впрочем, когда она ест, подруга всегда отходит подальше: не может слышать, как шумно жует Маг.
А теперь половинка апельсина. Да, они все делят пополам, они ведь подруги.
Сама поездка сюда — какое это было утешение! Когда Маг сошла с поезда и очутилась под застекленными арками вокзала, сердце у нее забилось, тело проняла дрожь, словно она возвратилась на родину. Давно, еще девочкой, она приезжала сюда с родителями, она уже была счастлива здесь. Наверно, она никогда не выйдет замуж. Порой у нее возникает желание иметь ребенка. Но будет ли она стремиться к этому, если ни один мужчина ее не любит?
У здешних скал к серому цвету — в основном-то они красные и желтые — постоянно примешивается оттенок сирени. Маг замечает все. Ах да, единственное, что взволновало ее в том Городке, она обнаружила внутри храма-крепости: мягкий лиловатый цвет камня в сводах крипты. Она разглядывала приношения по обету, искала там одно имя. Да, она искала имя, ведь ради этого имени, ради человека, написавшего о Городке, она поехала туда. Но все теперь стало не так, как прежде, осталась лишь темная лиловость камня.
Вот она снова принялась смотреть на танцующее морское дно, смотреть, как колышутся водоросли — розовые, пепельно-серые, темно-красные; даже галька на дне колышется, даже галька на дне поет. Ей захотелось снова увидеть маленькое страшилище в выемке скалы, но его больше не видно. Может быть, рыбка забилась в щель?
Она сразу же возненавидела людей в том Городке. Особенно их шляпы! Зачем они носят эти ужасные, псевдопастушеские шляпы? Знакомая пара тоже купила себе такие крылатые ковбойские штуковины; одну черную, одну цвета хаки. Смех, а не шляпы.
И уж сплошным огорчением были новомодные трикотажные майки. Одна из них выглядела так, словно ее владелец вывалялся в мазутной луже на берегу. Но зато ей нравились длинные платья, цыганские юбки, хлопающие, как брезент на ветру, вокруг голых ног. Подруга была того же мнения. И обе они купили себе по такой юбке.
Они помирились и теперь болтали без умолку. Подруга рассказала о любовной истории, случившейся с ней на побережье Северного моря. Ей тогда было всего шестнадцать лет, а ему, ее другу, — по меньшей мере сорок…
— Это у меня лучшее воспоминание о любви, потому что все продолжалось только одно лето. Долго такое тянуться не могло. А если бы затянулось, не было бы так хорошо. Что поделаешь… Может, когда-нибудь я захочу увидеть его снова.
— Не стоит! — сказала Маг. — Ты наверняка разочаруешься. Он, должно быть, потолстел, поседел…
— Такую перемену я бы еще стерпела. Боюсь другого: не стал бы он вульгарным.
— Но… если он не был таким от природы?
— Жизнь всех меняет, она может сделать человека вульгарным, может превратить в тупицу. Ты погляди на стариков…
Подруга снова пошла гулять по тропинке в скалах, а Маг опять влезла в воду. Она нашла белый камешек в форме сердца и вспомнила об обломке гробницы, который столь почитали в Городке. Считалось, что он от гробницы святых Марий[2]. Обломок был вмурован в стену храма, видом он напоминал кусок бледной плоти, прорезанный двумя длинными глубокими бороздами, и были на нем гладкие округлости, такие странные, что Маг стала всматриваться в них. Потом она прочла на маленькой табличке вверху, что эти борозды — следы от прикосновений множества паломников. И она искала имя человека, написавшего книгу об этом Городке, человека, которого могла бы любить всю жизнь. Но она не узнавала край, рожденный в ее воображении этой книгой. Чудище покинуло окрестности Городка, переселялось из одного озера в другое и наконец бросилось в клокочущую грязь Большой Бездны, а стада устремились за ним. Чудище исчезло. А имя этого человека нельзя было отыскать в храме-крепости. Впрочем, он ведь умер.
…А здесь даже запах в скалах, не всегда особенно приятный (известно почему), даже этот тяжеловатый запах нисколько не мешает: ведь это запах морского побережья. И почему непременно должно пахнуть розой? Ах! В первый вечер, когда Маг приехала сюда, какое безумное счастье ощутила она! Когда она вышла из здания вокзала, снова увидела город и небо, сердце забилось так, что у нее чуть не затрясся подбородок. И потом, в автобусе, какой-то матрос любезничал с целым пансионом молоденьких девушек, а взгляд у него был такой лукавый, такой невинный! Да, и то и другое сразу, и все, что он говорил (она не всегда понимала, мешал здешний выговор), наверно, было забавно и очаровательно. Да, он был простодушен, но далеко не глуп; она могла бы его полюбить, и его тоже! Он поцеловал одну девушку, потом других, и называл их всех кузинами.