Современная швейцарская новелла - Петер Биксель

Он начал даже распускать руки.

— Кто не хочет слушать, должен почувствовать мою правоту, — орал он.

В ответ на это начальник станции вынужден был заметить ему, что если он не перестанет хулиганить, то он, начальник, вынужден будет запретить ему появляться на вокзале. И вот тут-то наш герой испугался. Ведь без вокзала он жить не мог. И он больше не произнес ни слова, целый день просидел на скамейке, смотрел, как приходят и отходят поезда. И только иногда бормотал какие-то цифры, смотрел вслед людям, он не понимал их.

На этом наша история, собственно, могла бы и закончиться.

Но спустя много лет на станции открыли справочное бюро.

В окошке сидел железнодорожник в форменной одежде и мог ответить на все вопросы о поездах. Человек с хорошей памятью этому не поверил. Он каждый день подходил к новому справочному бюро и задавал какой-нибудь очень сложный вопрос, чтобы проверить правильность ответа.

Он спрашивал:

— Какой поезд приходит в Любек летом по воскресным дням в шестнадцать двадцать четыре?

Служащий в окне открывал книгу и называл ему номер поезда.

Затем следовал второй вопрос:

— Когда я буду в Москве, если выеду отсюда поездом, который отправляется в шесть часов пятьдесят девять минут?

И на этот вопрос следовал правильный ответ.

Тогда человек с хорошей памятью отправился домой, сжег все свои расписания и забыл все, что знал.

Однако на следующий день он спросил служащего справочного бюро:

— Сколько ступенек на привокзальной лестнице?

И служащий был вынужден ответить, что не знает.

После чего наш герой помчался по вокзалу, прыгая от радости и крича во все горло:

— Он этого не знает! Он этого не знает!

И он направился к лестнице, сосчитал все ступеньки и отложил их число в памяти, которая теперь была свободна от расписания движения поездов.

Больше его на вокзале не видели. Теперь он ходил по городу, обходил каждый дом, считал ступеньки на лестницах и запоминал их количество. И теперь его память хранила такие сведения, которые не значились ни в одном справочнике мира. Когда были обсчитаны все лестницы в городе, он пошел на вокзал, подошел к кассе, купил билет и впервые в жизни сел в поезд, чтобы поехать в другой город и пересчитать там все ступени, а затем отправиться дальше, чтобы сосчитать ступени на лестницах во всех городах. Тогда он будет знать то, чего не знает никто, и ни один служащий ни за что не отыщет этого в справочнике.

Про дядюшку Йодока я не знаю ничего, кроме того, что он приходился дядей моему дедушке. Я не знаю, как он выглядел, не знаю, где он жил и чем занимался.

Я знаю только его имя: Йодок.

Я не знаю больше ни одного человека с таким именем.

Свои рассказы дедушка обычно начинал словами: «Когда еще был жив дядя Йодок…» Или: «Когда я приходил к дяде Йодоку…» Или: «Когда дядя Йодок мне подарил губную гармошку…»

Однако о самом дядюшке Йодоке он никогда не рассказывал. Он говорил всегда лишь о «времени, когда еще жив был Йодок, о поездке к Йодоку и о губной гармошке, подаренной Йодоком».

А когда его спрашивали, кто же такой был этот дядюшка Йодок, он отвечал: «Умная голова».

Во всяком случае, бабушка такого дядю не знала, а отец, когда слышал это имя, смеялся. И дедушка злился, когда отец смеялся. Тогда на помощь приходила бабушка и говорила: «Да-да, Йодок». И дедушка переставал злиться и улыбался.

Долгое время я считал, что дядюшка Йодок был лесником, так как однажды, когда я сказал дедушке, что хочу стать лесником, он ответил: «Дядя Йодок был бы рад этому».

Когда же я захотел стать машинистом, он сказал то же самое. Он говорил это даже тогда, когда я никем не хотел быть.

Дедушка всегда говорил: «Дядя Йодок был бы рад этому».

Но дедушка был обманщиком. Правда, я его любил, но за свою долгую жизнь он стал обманщиком.

Он часто подходил к телефону, снимал трубку, набирал номер и говорил: «Здравствуй, дядя Йодок. Как дела, дядя Йодок? Нет, дядя Йодок, нет, нет. Правильно, дядя Йодок».

И мы все знали, что при этом он нажимал на рычаг и говорил в пространство. Он просто делал вид, что разговаривает.

И бабушка это тоже знала, но все равно кричала ему: «Хватит разговаривать так долго. У тебя что, денег много?»

И дедушка говорил в трубку: «Ну пока, дядя Йодок».

Он подходил к нам и передавал поклон от Йодока.

Раньше он всегда говорил: «Когда еще был жив дядя Йодок…» Потом же мы стали слышать от него другое: «Нужно съездить к нашему дяде Йодоку…» Или: «Дядя Йодок обязательно приедет к нам».

При этом он хлопал себя по колену. Однако это никогда никого ни в чем не убеждало. Он это чувствовал, затихал и на короткое время оставлял дядюшку Йодока в покое.

Мы с облегчением вздыхали.

А затем все начиналось сначала.

«Звонил Йодок».

«Йодок всегда говорил».

«Йодок тоже так считает».

«Он носит шляпу, как дядя Йодок».

«Дядя Йодок любит гулять».

«Дяде Йодоку любой холод нипочем».

«Дядя Йодок любит животных, любит, дядя Йодок ходит с ними гулять в любую погоду, дядя Йодок ходит с животными гулять, дяде Йодоку любой холод нипочем, нипочем дяде Йодоку…»

Дя-де Йо-до-ку…

И когда мы, дедушкины внуки, приходили к нему, он не спрашивал нас, сколько будет дважды семь или как называется столица Исландии. Когда мы приходили к нему, он спрашивал: «Как пишется „Йодок“?»

Йодок пишется через два «о» и с одним «к». Самым главным в этом слове были два «о». Мы больше не могли слышать эти звуки, когда, дедушка у себя в комнате целый день повторял имя Йодок.

А он любил именно эти звуки и всегда повторял:

«Дядя Йодок пошол в костол…»

«Дядя Йодок хорошо поот…»

«Дядя Йодок подорил гормошку…»

Дело дошло до того, что он все слова стал произносить на «о».

«Додо Йодок продот к ном».

«Он умной чоловок».

«Мы подом зовтро к додо».

Или:

«Додо Йодок продот к ном домой».

«Он омной чоловок».

«Он хорошо голово».

«Он много знол».

Люди стали побаиваться и избегать дедушку, а он стал утверждать, что не знает никакого Йодока и никогда его не знал.

Мы все это начали. Мы приставали к нему с вопросами, кто такой был дядюшка Йодок.

Спорить с ним не имело смысла. Для него больше не существовало ничего, кроме Йодока. Он уже почтальона приветствовал словами: «Здравствуйте, господин Йодок».

Затем Йодоком он стал называть меня, а вскоре и всех остальных.

Это имя превратилось и в ласковое обращение, и в ругательство.

Обращаясь к кому-нибудь из нас в минуты нежности, он ласково произносил: «Мой дорогой Йодок».

Когда же дедушка бывал раздражен, то это слово принимало совершенно иной оттенок. «Проклятый Йодок», — говорил он тогда. Или же произносил более острую фразу: «Катись-ка ты к Йодоку!»

Он больше не говорил: «Я хочу есть». Вместо этого он произносил: «Я хочу Йодока».

Позднее он даже перестал употреблять слово «я», и теперь у него получалось: «Йодок хочет Йодока».

Он брал газету, разворачивал страницу «Йодок и Йодок» (Преступления и несчастные случаи) и начинал читать:

«В Йодоке произошел на Йодоке возле Йодока один Йодок, унесший двух Йодоков. Один Йодок ехал по Йодоку из Йодока в Йодок. Спустя небольшой Йодок на Йодоке возле Йодока столкнулись два Йодока. Оба Йодока были убиты на Йодоке…»

Бабушка затыкала при таком чтении уши и восклицала: «Я не могу этого слышать, я этого не перенесу».

Но дедушка продолжал свое. Он продолжал это всю свою жизнь, а жизнь его была очень долгой, и я его очень любил. И когда в конце любой фразы он произносил свое коронное «Йодок», мы оба всегда очень хорошо понимали друг друга.

Я был очень молод, а дедушка очень стар. Он сажал меня на колени и «йодоковал» про Йодока, то есть рассказывал мне историю про дядюшку Йодока. И я с радостью слушал эту историю. А все, кто был старше меня, но моложе дедушки, ничего не понимали и не хотели, чтобы он сажал меня на колени. И когда он умер, я горько плакал.

Я просил всех близких, чтобы на его могиле вместо имени «Фридрих Глаузер» написали «Йодок Йодок», как хотел дедушка. Но меня не послушали, хотя я очень сильно плакал и умолял это сделать.

Но, к сожалению, великому моему сожалению, эта история придумана. И, к сожалению, мой дедушка не был выдумщиком. И, к сожалению, он также не успел состариться.

Я был еще маленьким мальчиком, когда он умер, и я запомнил только, как он однажды сказал: «Когда был еще жив дядя Йодок…»

А бабушка, которую я недолюбливал, грубо оборвала его при этом: «Перестань ты со своим Йодоком…»

И дедушка замолчал, погрустнел и стал извиняться.

И тут я не выдержал — это был первый гнев в моей жизни, который я запомнил, — и крикнул: «Если бы у меня был дядюшка Йодок, я бы только и говорил, что о нем!»