Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова - Альберт Иванов

Заулыбались детишки. А глаза у них слипаются. Устали. Уложила она их отдохнуть на широченную кровать вместе с акселераткой. Та, как и я, старушке не поверила. Да ведь чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Сладко уснули дети…

И я снова уснул.

Проснулся опять от тихого разговора Степанишны с наконец явившимся сыном-лесником. Тот удивлялся: откуда в избе такой «лесоповал», словно в общежитии мелиораторов. Сообщила ему мать, что гости заблудились.

— Бывает, — проговорил лесник. — Утром отмою от краски лошадь, домой их отвезу. И этого, — про меня, — к шоссейке подброшу.

— Сама могу отвезти. Привыкла чуть свет вставать, а ты спи себе, намаялся.

— Нет, маманя. А не то вы детям своими байками голову забьете. И сам-то с вами чудаком прослыл… Однажды, не поверите, мне показалось, что вы летаете, — усмехнулся он. — Надо же!

На рассвете кто-то бесцеремонно меня растормошил. Стоит надо мной лесник в подштанниках.

— Скорей! Скорей! Я с ума сошел! — подтащил к раскрытому окну: — Глянь!

Скачет по лесной опушке «зебра». А над ней весело летят гуськом: впереди сова, за ней Степанишна и трое улыбающихся ребятишек. Вспомнил тут я оторопело старушкины слова: «Главное, момент не упустить!»

Весь сон сразу покинул, оглянулся: одна лишь акселератка в широкой кровати спит.

— Видишь? — чуть не плача трясет меня за плечо лесник.

— Ничего не вижу, — вздрогнул я. Пусть сами разбираются. Хорошо, что одетым вчера лег, схватил ружье и рюкзак. За порог — и деру!

Только на шоссейке опомнился.

Такая вот невероятная быль. А говорят: «Супертраулер, супертраулер!..»

ИСТИННОЕ ЛИЦО

Надеюсь, вы помните по истории «Крупные Мурашки» моего друга Вита, аспиранта Витаутаса, — с ним мы справляли мой злополучный день рождения на Красном море. Вернувшись из плавания, мы продолжали дружить и в Москве.

Конечно, на корабле мы виделись чаще, несмотря на то что там тоже своей работы хватало. Но, так сказать, и на берегу он от меня не откачнулся, хотя какие могут быть общие интересы с простым водолазом.

Как-то после спора со мной он раздосадованно сказал: «Жить бы тебе под водой, Ураганов!» Догадываюсь — не пенек с ушами, — он терпел меня, как Дон-Кихот верного Санчо Пансу. Поначалу я и был при Вите за оруженосца, телохранителя и посыльного. И ни капли не обижался. Ведь я обычный, рядовой человек, не аспирант, и даже без высшего образования.

Разумеется, Вит пытался подтянуть меня до своего уровня, давал разные книжки для развития. Однако я стойкий: каждый раз месяца этак через два возвращал ему очередной том, из вежливости прочитав только предисловие, пока он не махнул рукой на мое самообразование. Я прочел в жизни всего две книги: «Молодую гвардию» и «Человека-амфибию» — и расширять этот список не собирался. В школе на уроках литературы я отвечал лучше всех, потому что не обременял память ничем, кроме учебника. С Витом испытанный номер не проходил. В отличие от учительницы он требовал личного мнения о произведениях. А откуда его взять?

Я считаю, что все делятся, помимо других категорий, еще на две группы: рассуждающих книгочеев и людей ахти иного действия. Первые — им достаточно переживаний имеете с героями книг, а другие — те действуют сами. О них-то обычно и пишут. Если б не было таких, как и, о ком писать? О читателях?

Даже на ученых коллег Вита я производил впечатление своей неповторимостью. Помню их громкий смех, когда я сказал, что прыгал в океан с мачты корабля «по-солдатски». «Солдатиком?» — машинально переспросил кто-то. «А я что сказал?» — солидно кивнул я в ответ.

Нет, я, скорее, был у Вита как Пятница у Робинзона. Не подумайте, что скрываю свою начитанность. Спасибо кино и телевидению — лет через пять все знаменитые книжки поголовно экранизируют.

А Пятницу я упомянул потому, что он тоже был из не очень начитанных, зато Робинзон никогда с ним не расставался. Это я к тому: образованных много, а поговорить по душам Виту не с кем, кроме как со мной. Постепенно он стал доверять мне и самое сокровенное. Я личность непосредственная, на меня не давят литературные примеры, поэтому могу дать жизненный дельный совет. А то и помочь — особенно, если не просят. Когда очень уж просят, любой кинется на выручку. Не заслуга, верно?

Суть в том, что Вит неожиданно влюбился. На его месте я бы поступил точно так же. Все так поступали, увидев ЕЕ! А я сразу про себя решил — не по Сеньке шапка Мономаха.

Лариса была исключительной особой лет двадцати трех. Когда она шла по улице, у всех встречных мужчин шеи сворачивало. Иные даже останавливались, чтоб подольше посмотреть вслед, как она плывет яхточкой, со всей положенной оснасткой международного класса «Супердракон». Красивая до умопомрачения. Не удивлюсь, что слабаки могли и действительно тронуться. Только не я. А объект она для этого подходящий. С ней станется.

Познакомились мы с Ларисой на одной приятельской вечеринке: полумрак, хрусталь, вкрадчивая музыка, растворимый кофе. Как в лучших домах Москвы.

Кто-то опрометчиво ее привел, а потом уж не мог к ней прорваться, чтобы увести.

По-моему, она не сразу предпочла Вита, хотя и танцевала с ним, и разговаривала. Я больше опасался за танцы — Витаутас неуклюж, зато за беседы на любые темы я был хладнокровен. Ему дай рот раскрыть — заговорит до смерти на четырех языках: нашем, литовском, английском и греческом — древнем и современном. Это я лишь пиджин-инглиш знаю: когда английские слова произносят точь-в-точь, как они пишутся, не пропустив, боже упаси, ни одной буквы.

На всякий случай, как только они оказывались рядом, я мгновенно подсаживался и вставлял всякие умные замечания, чтоб Вит еще ярче вырисовывался на моем фоне. Так любой бы настоящий друг сделал.

Мое присутствие их почему-то поначалу раздражало, но я был неумолим: решил парня поддержать, не остановлюсь на полпути. Выручу до конца.

И не ошибся. От непонятной мне робости Вит то и дело становился молчаливым, но я не дремал и подкидывал сухих щепок в огонек. Когда, исчерпав достоинства и недостатки погоды за окном и в мировом размахе, Вит опять потерянно сник, я жизнерадостно спросил:

— Вит, правда, что ананасы растут из земли прямо по одному.

Непривыкшая Лариса обалдело глянула на меня, так взмахнув ресницами, что трепыхнулся мой чуб, будто на сквозняке.

А Вит сразу оживился:

— Не помнишь, что ли, в Африке на плантациях?..

— Ах да, припоминаю… Мы еще тогда с тобой целый мешок ананасов купили — стандартный, сорок пять килограммов, — и вдвоем за целый день еле управились.

— Как управились? — широко раскрыла она голубые глазищи.

— Как, как, — мечтательно ответил я. — Съели.

— А когда вы в Африке бывали? — приятно удивляясь, повернулась она к Виту.

Тут-то и пошла Африка минут на пятьдесят. И мне немножко внимания перепало, раз я удосужился вместе с Витом побывать в дальних краях.

Исчерпали Африку…

А я наготове. И озабоченно спрашиваю друга:

— Тебе домой не пора?

— Куда?.. — оторопел он.

— Слушай, если ты так бездумно будешь время терять, ты никогда докторскую диссертацию не закончишь! — беспокоюсь я.

— Не докторскую, а кандидатскую. И уже закончил, — отмахнулся он.

— Вы в аспирантуре? — заинтересовалась Лариса. — А где?

И, пожалуйте, еще на полчаса об университете.

Речь у Вита так и журчит. А я тоже слушаю и горжусь. Со мной не пропадешь. Сам с собой даже я нигде не пропаду!

Чудесная девушка. И, главное, красота у нее не истуканная, не холодная, самоуверенная, а живая, мягкая, добрая…

Полчаса истекло. Я продолжаю стараться. Вспомнил последнюю книгу, которую мне безуспешно давал почитать Вит.

— Не помню, — попытался я наморщить лоб, — роман «Процесс» Юлиан Семенов сочинил?

Ну, они оба разом вскинулись, начали меня просвещать, а затем, забыв обо мне, заспорили о каком-то Кафке.

Короче, показал я друга Ларисе со всех сторон: за один вечер она его больше узнала, чем за месяц бы, если бы я не вмешался.

С тех пор Вит повадился заявляться ко мне домой чуть ли не по ночам и говорить часами о своей ненаглядной, пока сам не заснет на стуле.

Да, замечательная девушка. И профессия соответствующая — искусствовед, столь тонкий она человек. Впрочем, она бы могла быть и детским врачом, такую доброту излучало ее лицо.

Они встречались Каждый день. Меня они не избегали и милостиво позволяли иной раз погулять с ними, сходить в кино или кафе. Это еще больше расположило к ней мою ершистую натуру. Ведь не перевелись еще подруги, которые перво-наперво стараются отвадить дружков-товарищей то ли из глупой ревности, то ли по неистребимой привычке собственниц.

Лариса была другой: спокойной, дружелюбной, доверчивой, ни тебе малейшего раздражения, обиды… Одним словом, идеальная.