Любить и мечтать - Вера Кузьминична Васильева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помню еще такой. Эммануил Борисович Краснянский, человек, превосходно знающий театр, крепкий профессионал, очень эрудированный, корректный, свои замечания делал элегантно-язвительно. Актеру Козубскому, который всегда говорил очень громко из-за привычки работать на эстраде, он однажды на репетиции сказал: «Володя, сейчас будет самая трудная минута в твоей творческой биографии… — Все насторожились, ожидая серьезного разбора. — Тебе надо будет сказать это слово тихо». Взрыв хохота потряс стены. Актеры долго помнят такие случаи и с удовольствием делятся ими.
В моем теперешнем понимании спектакль «Лев Гурыч Синичкин» был очаровательно-традиционным, а тогда я считала, что это какое-то чудо, что это сам театр. Да так оно и было! И увертюра, прелестная, легкая, и расписанный под старинный театр занавес, и сцена — на сцене! Владимир Яковлевич Хенкин был хозяином и властелином этого спектакля, да и всего театра в те времена.
Обычно я стояла за кулисами в своей наивной шляпке, в ярко-синем шелковом легком плаще, по плечам разбросаны шелковые кудри, бант от шляпы красовался под круглой мордочкой с налитыми щечками, глаза сияли от страха и восторга.
Начиналась увертюра. Как всегда, за пультом Елизавета Забелина — наш бессменный помощник режиссера и замечательный товарищ.
До своего выхода я прислушивалась к публике, которая щедро одаривала своего любимца — Владимира Яковлевича Хенкина — аплодисментами. А потом моя сцена с князем Ветринским — Менглетом, таким красивым, таким обольстительным сердцеедом с голубыми глазами, светлыми шелковыми волосами и щегольски закрученными гусарскими усами. Сцена шла в легком водевильном темпе. Звучала моя песенка:
Когда в театре занавес взовьется
И на себе увижу сотни глаз,
Как сердце радостно в груди моей забьется,
И сколь блаженным будет этот час.
Нет, чувствую душой, что я — актриса,
И славы я добьюсь своим трудом,
С каким тогда восторгом за кулисы
Я буду приходить, как в отчий дом.
И действительно, Театр сатиры, как это ни удивительно, стал для меня отчим домом.
Перечитав написанное, я сама удивляюсь: какая сказка, какая идиллия! Даже почти не верится: было ли так или не было… Было. И сегодня, прожив семьдесят лет в нашем театре, войдя в круг его старшего поколения, я совсем не ощущаю себя маститой, какими были для меня Слонова, Скуратова, уверенной в своем завтрашнем дне. Я не представляю, что от моего предложения может что-то измениться, что я могу повлиять (в хорошем смысле) на судьбу молодой актрисы или актера, что с моим мнением кто-либо посчитается. Хотя всегда стараюсь встать рядом с честным человеком, но одиночество свое собственное и каждого из нас я с великой печалью ощущаю.
В период моей театральной молодости актеры жили материально гораздо более скромно, чем теперь. Не было у них таких заработков на телевидении, на радио, в кино, но дружбы, спаянности, веселья было гораздо больше. Неприятности переживались быстро, бурно и открыто. И всегда помогало искреннее, теплое участие коллектива, который никогда не был в стороне.
В те времена работал в театре молодой режиссер — Андрей Гончаров, шумный, веселый, темпераментный, красивый и волевой. Позднее он стал руководителем Театра Маяковского, театра с прекрасным актерским ансамблем. К сожалению, он уже ушел из жизни. А тогда я была занята в двух его спектаклях, о которых хочу вспомнить.
Первый — «Вас вызывает Таймыр», где чудесно играл Виталий Доронин, работавший тогда в нашем театре, актер редкостного обаяния, истинно русской природы. И человек он был редкостной доброты и порядочности. В Театре сатиры ему приходилось играть веселые, комедийные роли, об одной из них я еще скажу. Но, судя по всему, он был актером большого и многогранного, может быть не до конца раскрытого, таланта. Это показали его последние, предсмертные работы в Малом театре.
Моего дедушку Бабурина играл Владимир Алексеевич Лепко. Играл вдохновенно, изображал крепкого старика с внешне норовистым характером, а в душе — нежнейшего и добрейшего человека. Роль очень подходила ему с его душевной незащищенностью и добротой. Он был одним из любимейших зрителями актеров нашего театра. Кроме того, Владимир Алексеевич блистательно выступал на эстраде с чудесными, веселыми номерами. Один из них — «Лекция о вреде алкоголя» — был настоящим шедевром. Он с таким артистизмом и наблюдательностью показывал все стадии опьянения своего лектора, который, пока читал лекцию, прикладывался к графинчику с водкой (Лепко пил, конечно, воду) и к концу лекции становился совсем пьяным! И фразу: «А какова семейная жизнь алкоголика?» — он произносил с подступающими к глазам слезами, доставал из кармана носовой платок — такой рваный, что только кромочки были целы, бережно складывал его вчетверо и клал в нагрудный карманчик. После этого Лепко с трагическим видом уходил за кулисы и, добавив там еще «спиртного», выходил, приплясывая, потирая от наслаждения руки, продолжая вдохновенную проповедь о вреде пьянства. Он становился спиной к зрительному залу, воображая, что зрители перед ним, и, не находя их, в ужасе оборачивался в зал.
Публика на этой «лекции» плакала и стонала от смеха.
Моя героиня в спектакле «Вас вызывает Таймыр» — Дуня Бабурина — была мила и незатейлива. Я исполняла очень славную песенку, которая нравилась зрителям. Меня хвалили в рецензиях привычными для первых шагов артиста на сцене эпитетами: «Как всегда, мила Васильева в роли такой-то». Или: «Как всегда, обаятельна Вера Васильева в роли такой-то».
Эпитеты приводились в тех случаях, когда меня замечали, но иногда бывало и наоборот. Однако ругать — никогда не ругали. Мне казалось, что на тогдашнее отношение ко мне в театре очень влияло мое участие в любимом тогда всеми фильме «Сказание о земле Сибирской». И моих профессиональных недостатков старались не замечать.
Второй спектакль Андрея Александровича Гончарова — «Женитьба Белугина» с Иваном Любезновым в роли Андрея Белугина (когда я только пришла в театр, роль эту очень удачно играл артист Борис Горбатов). Меня ввели на роль Тани Сыромятовой, которую я играла с наслаждением, так как ее драматическая судьба