Таинственный Босх: кошмары Средневековья в картинах художника - Бюттнер Нильс

Можно далеко зайти в толковании деталей, и поэтому неудивительно, что история искусства столкнулась с проблемами в интерпретации. Мало кто сомневался, что здесь мы имеем дело с моральным примером добродетельной стойкости, но детали можно трактовать разнообразными способами. Все сошлись на том, что многие толкования заводят нас в ловушку, заставляющую рассматривать картины как подтверждение еретических идей художника. Можно искать отсылки к астрологии или алхимии — мистические и религиозные тексты того времени полны этого, но ничто не сравнится с трактовкой событий по Евангелию. Популярность картин Босха говорит о том, что современники не считали его еретиком. Его работы настолько известны, что не только он сам, но и владельцы его картин были бы заподозрены в ереси и подверглись бы преследованию Инквизиции. Но у этого нет никаких доказательств[151], а количество копий «Искушений Святого Антония» свидетельствует, что общество видело в картинах не только образец религиозной верности — именно повествовательное богатство бесконечного воображения Босха сделало его работы бесценными среди коллекционеров.

Глава шестая

Искусство изобретения и изобретение искусства

Центральным вопросом анализа каждой картины Босха был и остается вопрос их смысла, однако важно уточнить, какой смысл ищется и для кого это должно быть значимо. Многие искусствоведы пытались объяснить, что за послание хотел оставить Босх в своих работах. Но ответ не так прост, так как теперь мы наверняка знаем, что не все картины, приписываемые Босху, действительно являются его работами. Тот факт, что многие художники писали в его стиле, говорит о том, что его язык можно было выучить, и что зритель, которому все это адресовалось, понимал этот язык. Картины Босха были частью визуальной культуры, знакомой его современникам не из теории, а из ежедневной практики. Во времена Босха при главенстве институтов суда и церкви шли частые обсуждения на тему правильного или неправильного использования живописи. Это проливает свет на темы споров, во время которых обсуждались вопросы смысла картин и их сущности.

Каждый раз, когда встает вопрос о картинах, не подразумевающий разъяснений способов создания красок и усиления художественных эффектов, ответ на него обычно ищут с помощью различных теорий и текстов. Наиболее четко это положение было выражено итальянцем Леоном Баттиста Альберти, чей труд был популярен во времена Босха. Следуя примерам из античности, он систематически применял к живописи правила ораторского мастерства, знакомые всем образованным людям из текстов античных классиков. Путем использования распространенной и практикуемой во всей Европе риторики, картины рассматривались как средство общения, равного положению слов и прямой связи с трудами. «Ut pictura poesis» — «как живопись, так и поэзия» — так описал это римский поэт Гораций в своей работе Ars poetica (Искусство поэзии).[152] Это положение, которое на самом деле призывало писателей быть более живописными, побудило к возникновению доктрины о том, что живопись должна цениться так же, как и поэзия: картины надо не просто красиво писать, они должны стать видом искусства — ars. Альберти считал, что различные формы изобразительного искусства подчиняются общей теоретической цели искусства, он классифицировал рисунки как средство эстетического образования, служащее общей цели. Он использовал риторический принцип, который гласит, что все речевые высказывания преследуют одну цель. Их целью должно быть доставить удовольствие, обучить и заставить общество двигаться в направлении морального совершенствования.

Теологи того времени также использовали доктрину общения, основанную на риторике, и призывали, чтобы она применялась и в картинах. Основное назначение визуального искусства они видели в спасении душ. Это относилось к скульптурам и изображениям, служившим в качестве средства религиозного образования, что было рекомендовано папой римским Григорием I. Его известное заявление, что картины должны приносить пользу безграмотным, «которые могли бы читать хотя бы по картинам, раз не умеют читать тексты», не теряло своей актуальности на протяжении всего Средневековья.[153] Но картины были предназначены не только для безграмотных, например, очень рано возникла книжная миниатюра, содержание которой могло не совпадать с текстом книги.

В качестве примера такого выражения идеи давайте рассмотрим рисунок Босха, теперь хранящийся в Берлине (иллюстрация 34).[154] Рисунок, созданный без каких-либо предварительных набросков, сделан галловыми чернилами, которые со временем покоричневели.[155] На рисунке изображено погибшее дерево с дуплом внутри, а из дупла выглядывает сова. Завидев ее, три длиннохвостые птицы, сидящие на ветках, начинают верещать. Внизу ствол дерева полый. У его входа сидит лиса, а к ней бежит петушок. Эти двое — известные враги, прекрасно иллюстрирующие того, кто ест, и того, кого едят (второй избегает этого с помощью хитрости).[156] Они также символизируют классическую поговорку «молчание — золото»: как только лиса начинает говорить, она тут же теряет изо рта добычу. Таким образом, послание из XVI века гласит, что «пустая болтовня никогда не несет ничего хорошего».[157]

Весьма любопытно, что в лесу заметны человеческие уши, а на земле — семь глаз, это можно рассматривать как призыв к тишине и осторожности. Леса с ушами и поля с глазами встречались в голландских пословицах времен Босха. Генрих Бебель, к примеру, в 1508 году цитирует Proverbia germanica, коллекцию пословиц на латинском: «Campus habet oculos; silva aures» («у поля есть глаза, у леса — уши») — и объясняет, что «это означает, что в лесах и полях не надо делать ничего, что должно остаться в секрете».[158] Тем, кому это кажется банальным, стоит посмотреть на послание, заключенное в рисунке Босха, в более широком смысле. Он графически показывает, что картина может сказать больше, чем тысяча слов. По желанию показанные сюжеты трактуются более или менее убедительно, а при случае дается новая трактовка, провоцирующая на еще большее количество интерпретаций.[159] Латинская фраза в верхней части открывает еще одну возможность прочтения: «Несчастный дух всегда ищет компанию животных, а не друзей».[160] Это цитата из работы De disciplim scholdrium («Об образовании»), приписываемой Боэцию, философу поздней античности, которого часто издавали во времена Босха.[161] Эта фраза написана теми же чернилами, что и сам рисунок. Мы не можем сказать, сделал ли ее сам автор, так как сохранилось очень мало примеров почерка Босха. Так как по-голландски «дерево» звучит как bosch — так же, как и фамилия художника, и как название его родного города, то для большинства исследователей очевидно, что на рисунке Босх говорит о себе, это очень личное послание. То есть латинская поговорка здесь присутствует либо для скептического признания собственной ограниченности, либо для выражения гордости за то, что он, как художник, делает.[162]

Фантазия в средневековом искусстве рассматривалась как дар, позволяющий создать что-то новое из набора данных Господом форм.