Закон негодяев - Чингиз Абдуллаев

Председатель колхоза приехал через пятнадцать минут. Это был среднего роста пожилой человек с какими-то потухшими, словно неживыми, глазами. Зайдя в комнату, он аккуратно снял сапоги и, оставшись в одних носках, прошел к столу.

— Вагиф Гумбатов, — представился председатель колхоза, — мне приказали приехать к вам.

В нем еще сидели привычки прежних времен, когда просьбы из райкома считались приказами, а визит к следователю прокуратуры всегда оборачивался крупными неприятностями.

— Садитесь, — пригласил его за стол Джафаров, — мне хотелось бы с вами поговорить.

Гумбатов осторожно присел на краешек стула. Он был какой-то испуганный, совсем не похожий на председателей колхозов, какими их привык видеть Джафаров.

— Тяжело вам приходится? — спросил вдруг Мирза. — Целый колхоз беженцев. Всех кормить, одевать нужно.

Гумбатов, не ожидавший такого начала, испуганно посмотрел на следователя.

— Мы всех коров спасли, молоком детей обеспечиваем, — выдавил он.

— Не волнуйтесь, я позвал вас не для этого, — с трудом подавив улыбку, сказал Джафаров, — просто мне нужна ваша помощь. Консультация.

— Конечно, — оживился Гумбатов, не спуская своих испуганных глаз со следователя. Это было единственное чувство, которое еще могло отражаться в глазах председателя — испуг.

— Недавно в горах был застрелен чабан, — начал Джафаров, — мы проводили проверку и вдруг выяснилось, что его убили азербайджанцы. Но самое поразительное, что они действовали вместе с армянами.

— А что здесь удивительного? — вдруг спросил Гумбатов.

— А вы не видите ничего удивительного? — в свою очередь изумился Джафаров.

— Я уже всему перестал удивляться, — просто ответил Гумбатов, — простите, как вас зовут?

— Мирза…

— Да, уважаемый Мирза-муэллим,[2] я столько в жизни увидел, что совсем разучился удивляться. Теперь я верю во все, что угодно. Разве кто-нибудь думал, что разрушится Советский Союз? Разве кто-нибудь мог предположить, что не будет коммунистов? Разве я мог увидеть даже в страшном сне, что мы будем воевать с армянами и весь мой колхоз будет беженцами на собственной земле? После этого я уже ничему не удивляюсь. Простите, я говорил слишком много.

— Нет, нет, ничего. Но вы же сами говорите, что это невероятно — такая война, такая вражда и теперь вот эта банда.

— Никакой вражды нет, — возразил вдруг Гумбатов, — знаете как мы жили до этого Горбачева, будь он проклят сто раз. В соседнем районе свадьбы играли. А как мы дружили. Ко мне из Мартуни приезжал председатель колхоза Ашот Аветисян, привозил пятьдесят своих товарищей. И мы всех радушно встречали. А потом я отправлялся к нему и тоже брал пятьдесят своих друзей. И как они нас встречали!

Будь проклята эта война. Мы жили с армянами, как братья. Сейчас об этом не любят вспоминать. Пусть меня разрежут на тысячу кусочков, но я все равно скажу: мы жили дружно, как соседи, как друзья, — Гумбатов разгорячился, видно эта тема не давала ему покоя, была его неосознанной болью, волновала его, — кому нужна была эта война? Хотите, я вам скажу: толстосумам всяким, проходимцам, мерзавцам, которые успели награбить денег и боялись ответственности. Говорят, армяне поднялись за свободу. Не правду говорят. Мы еще долго встречались по ночам, уже после начала этой истории. Они мне говорили: нам ничего не нужно, как жили, так и хотим жить. Пусть нам дадут просто спокойно жить. А вот не давали. И с той, и с другой стороны.

— У вас целая философия, — сказал Джафаров.

— А вы поезжайте со мной в лагерь, посмотрите, как мои люди живут, — окончательно расхрабрился Гумбатов, — в палатках, на земле, больные, раненые, дети, старики. Дети полгода в школу не ходили. Кому нужна была эта война, я вас спрашиваю? Я же здесь всю жизнь живу — мне газеты не нужно читать, чтобы знать о Карабахской войне. Да, нам очень плохо. Столько убитых, столько пропавших, дома наши разрушены. А что, армянам очень хорошо? Они живут теперь на этих землях? Ничего подобного. Тоже не живут, уезжают, не хотят вечно на войне жить, понимают: мира здесь уже не будет.

— Не мы первые начали эту войну, — сухо заметил Джафаров. Он уже начал жалеть, что коснулся этой темы. Но Гумбатова не так легко было остановить.

— Когда убили в Аскеране двух наших парней, я предложил: поедем в Степанакерт, договоримся по-хорошему. Не можем мы жить как кошка с собакой, соседи ведь, столько тысяч лет живем рядом друг с другом. Но все словно голову потеряли. Потом Сумгаит был. Я и тогда говорил и теперь — бандит не имеет национальности. Нужно было об этом сразу сказать. А потом начали выгонять азербайджанцев из Нагорного Карабаха и из Армении. Можно было остановить все тогда, но поджигали, кричали о справедливости, людей на митинги звали. А кто войны хотел — засевшие в Степанакерте люди, которым нужно было спасать свои миллионы. А потом к ним подключились сидевшие в Баку мерзавцы, сразу понявшие, что можно заработать на этой войне. Вы правда не знаете, сколько людей миллионерами стали во время этой войны? Неужели не знаете?

— Это к делу не относится, — Джафаров потерял терпение, — давайте говорить о нашем конкретном деле.

— Давайте, — снова потух Гумбатов, и вдруг произнес:

— я знаете, что недавно понял? Любая война, даже самая справедливая, начинается негодяями, которые втравливают в нее свои народы. Вообще, любая война — это заговор негодяев против честных людей, это война негодяев против нас с вами. Вот, что я вам скажу.

Джафаров отвернулся. В душе он был согласен с Гумбатовым и понимал его излишнюю горячность — беженцы действительно жили в нечеловеческих условиях.

— Так могли оказаться в горах объединенные банды с обеих сторон? — уточнил Джафаров.

— Конечно, могли. И не обязательно банды. Иногда встречаются и порядочные люди, приходят на встречу, узнать о пропавших родственниках, найти тела погибших. Не вижу в этом ничего дурного. Но раз чабана убили, значит, бандиты были. В последнее время их много стало, пользуются несчастьем обоих народов.

— Свидетель утверждает, что Курбан-киши узнал одного из армян, назвав его по имени — Армен. Вы не знаете, кто это может быть?

— Не знаю. Может, его знакомый. Это не мой чабан, поэтому всех его знакомых я знать не могу.

— Среди убийц был и азербайджанец по имени Омар. Вы о таком тоже не слышали? Имя довольно редкое для этих мест.

— А как фамилия? У нас в колхозе были два Омара, и человек пятнадцать с фамилией Омаров.

— Нет, судя по всему, это его имя. Фамилию не знаю. Черноусый, все время улыбался. А рядом с ним был другой азербайджанец — маленького роста. Не ваши?

— Не может быть, — растерянно произнес Гумбатов, — Омар уехал в Баку, звонил нам оттуда.

— У вас есть такой Омар?

— Был похожий. Черноусый. Я его родителей знаю. Отец его раньше егерем был, все горы обошел со своей винтовкой. И сын собирался егерем стать.

— Он хорошо знал горы?

— Неплохо. Но он уехал в Баку, — снова повторил Гумбатов.

— Значит, вернулся, — тихо произнес Джафаров, — где можно найти его фотографию?

— Не знаю. Родители его вряд ли семейный альбом захватили, когда бежали из своего дома. Тогда не до этого было.

— Скажите, Вагиф-муэллим, а чем занимался этот Омар?

— Работал в какой-то коммерческой фирме в Баку, я так слышал. Ничего определенного не знаю. Родители и сестра у нас в лагере живут. Очень хорошие люди.

— А второго вы назвать не можете? Не было у Омара друзей маленького роста?

— Не помню, но кажется не было. А что, Омар сам убил этого чабана?

— Судя по всему, да. Он боялся, что старик их опознает.

— Какой позор. Несчастная мать Омара. А может, ошибка? — с надеждой спросил Гумбатов.

— Не знаю. Нам нужно будет это проверить. Вы утром уезжаете в лагерь?

Можно, я поеду с вами?

— Конечно, можно. Я в семь утра за вами заеду.

— Договорились. Спасибо вам за помощь, Вагиф-муэллим.

Он протянул руку председателю колхоза. Тот смущенно ее пожал.

— Вы меня извините, — сказал на прощание Гумбатов, — просто не могу об этой войне спокойно говорить. У меня вчера в лагере мальчик умер. Прививку не смогли сделать от дифтерии. Не было лекарств. А в Баку на «мерседесах» полгорода разъезжает. До свидания.

После его ухода Джафаров долго не мог заснуть, вспоминая слова Вагифа Гумбатова. Любая война, сказал председатель, это заговор негодяев против честных людей. Наконец Мирза заснул и впервые увидел во сне своего племянника, погибшего полтора года назад Он почему-то улыбался.

Глава 8

Прилетев в Москву, он почти полдня пытался оторваться от назойливого любопытства нескольких молодых людей. Оторваться для него не было проблемой, он легко мог уйти от наблюдения. Но ему важно было проверить уровень подготовки своих преследователей, их адекватное реагирование на его действия, их реакцию и прогнозируемые поступки. Лишь получив все данные, он спокойно ушел от преследователей, так и не сумевших понять, куда он исчез, словно внезапно растворившись в воздухе.