Наш Современник, 2005 № 11 - Журнал «Наш современник»

Но вскоре после того, как я вернулся из Сыктывкара, я встретился в редакции журнала «Октябрь» с одной известной поэтессой. Узнав, что я недавно виделся с Алшутовым, она разволновалась и поведала мне тайну, почему Алшутов-Бейлин исчез из Москвы и затерялся в Северном краю. Если верить этой диссидентке, то Алшутов был якобы тесно связан с еврейской компанией из семи человек, которая летом 1968 года вышла на Красную площадь, осуждая наше вторжение в Чехословакию. Протестанты развернули лозунги, но через две-три минуты ребята из КГБ скрутили их и запихнули в машину. По словам моей собеседницы, Алшутов должен был придти в августе 1968 года на Красную площадь восьмым. Но он не пришёл… Кто-то из его задержанных друзей решил, что он просто струсил, а кто-то предъявил ему более тяжкое обвинение: что он предупредил комитетчиков о предстоящей акции.

Как бы то ни было, но именно после чехословацких событий Александр исчез из Москвы, видимо, став в глазах еврейских отморозков предателем и изгоем.

Его книга «Затяжной прыжок» завершается строчками стихотворения, посвящённого жене Вере:

Единая и неделимая,ты для меня, как Родина…

А молодой друг Алшутова Виктор Кушманов, когда-то встретивший меня на Сыктывкарском вокзале, у которого стихи «пахли раздавленной травой», прислал мне перед смертью осенью 2003 года письмо со стихами:

Внезапно вдруг ударит ток по коже —Дорога, поле, стылая земля…Мне изгородь родной избы дороже,Чем изгородь Московского Кремля.

Иду по снегу, не нарочно плача.Деревни нет. Нет ничего окрест.Я как поэт здесь что-то в поле значу,Я не поэт — там, где России нет.

Думаю, что Алшутов был бы рад, прочитав эти волнующие восемь строчек.

Михаил Лобанов

ИЗ ПАМЯТНОГО

В своей опубликованной в «Нашем современнике» статье (№ 7, 2005 г.) «Из выводов XX века» Олег Михайлов вспоминает: «Как-то лет тридцать тому назад у меня собралась дружеская компания: светлая душа Дмитрий Дудко (ныне, увы, покойный), замечательный критик Михаил Петрович Лобанов и Петр Васильевич (Палиевский. — М. Л.). Пока мы с Палиевским обсуждали какие-то личные дела, наши визави вовсю бранили коммунистов за их гонения на церковь. И, не отвлекаясь от разговора со мной, Петр Васильевич бросил цепкую реплику: „Да если бы не гонения коммунистов, церковь давно погрязла бы во грехе!..“ Ныне гонений нет и в помине. А в пору ельцинского произвола церкви было позволено беспошлинно ввозить табачные и алкогольные изделия. Провидческая реплика!..».

Я не могу не доверять рассказам Олега Николаевича о нашей давней беседе с дорогим моему сердцу отцом Димитрием Дудко, но мне хотелось бы продолжить затронутую автором тему. Коммунистов в стране было 20 миллионов, и большинство из них, конечно, были люди честные, преданные интересам государства, Родины, не имевшие ничего общего с гонителями церкви. Достаточно было, особенно среди так называемой интеллигенции, и таких, как Марк Захаров, театральный делец, который на партбилете сварганил свою карьеру, а потом, с «перестройкой», сжёг его публично. У нас в Литературном институте наперегонки побежали из партии руководители семинаров из числа секретарей Союза писателей, трибунных краснобаев на писательских собраниях. Что касается отца Димитрия Дудко, то его отношение к коммунистам можно определить его собственным словом: понимание. Об этом он не раз говорит в своих книгах, в частности в книге «Попытка осмыслить и разобраться с общественного амвона» (Форум, 2000). По его словам, он «коммунистом никогда не был», но православный священник «должен не судить, а понимать» (с. 250). А понимает он коммунистов так, что «эти люди… более остро чувствуют зло капитализма, чем другие. Что такое капитализм в своей сущности, это показал пример современной России. В основном это воры, грабители», по вине которых «народ погибает в нищете; коммунисты так не поступали. Их упрекают, что тогда многие сидели, а сейчас не сидят. Но это, как говорится, замазать глаза. Сейчас сидят не просто многие, а весь народ сидит, и если в лагерях заключенные так или иначе были защищены, получали, как говорят, законную пайку, то сейчас никого не защищают» (с. 250). И сам атеизм коммунистов, или, как он еще их называет — «национал-большевиков», не лишен религиозного смысла. Сравнивая их с «демократами-разбойниками», захватившими власть в стране, отец Димитрий Дудко пишет: «Коммунисты, бывшие атеисты, ратуют за нашу тысячелетнюю культуру. То есть за православие. А эти разбойники за что ратуют? За бизнес!.. разворовывание сокровищ общественных. Истинно сказал Христос: нельзя служить одновременно Богу и Мамоне» (с. 12). И не случайно он на президентских выборах стал доверенным лицом лидера коммунистов.

Отец Димитрий называл Сталина «богоданным вождём». «Сталин остановил (в тридцатых годах) то, что сейчас происходит» (с. 155). «Сталин заботился о всем народе» (с. 134). «Слово, над которым смеялись — отец народов — оказалось верным, он, в самом деле, был отец» (с. 124).

Добавим, что даже для евреев (как бы они ни хохмили на этот счет) Сталин был отцом, спасая их в войну от гитлеровского истребления, а после войны, в 1947 году, даруя им через Организацию Объединенных Наций государственность (обретенную ими после двухтысячелетнего мирового бродяжничества). Так за что же так люто ненавидит неблагодарное племя своего благодетеля? Единственно за то, что Сталин кровно связал свою судьбу с Россией, создал великое государство, независимое от диктата мировых сатанинских сил, заложил в основание этого государства такой мощный созидательный потенциал, что вот уже два десятка лет захватчики безудержно грабят, терзают страну, а всё ещё есть что грабить!

Таково было понимание происходящего в мире отцом Димитрием Дудко, человеком мудрым, глубоко современным, не говоря уже об озарявшей всю его жизнь религиозности. Как истинный христианин, православный священник, он не осуждал ближнего, не мог «вовсю бранить» кого-либо. Помню, когда я возмущался, не жалея ярких эпитетов, поведением небезызвестного Г. Якунина, он мягко поправлял меня: нельзя так, когда-то он был другим. Хотя, конечно, выходки этого диссидента против православной церкви батюшка не принимал.

Видимо, мягкость, снисходительность к ближнему шла у него от неколебимой веры в силу самой истины Христовой, которая была столь для него очевидна, что и других она, как и его самого, должна осенить рано или поздно. И не в этом ли секрет его влияния на людей? Один из духовных детей батюшки, Синицын, рассказал мне (эта история известна многим), как он, будучи баптистом, послан был своими собратьями к Дудко для… обращения его в свою веру, а кончилось тем, что сам, общаясь с ним, перешел в православие, стал ревностным его воителем.

Многие знают отца Димитрия Дудко как проповедника, а ведь он и писатель, автор таких замечательных автобиографических книг, как «Подарок от Бога», «Исповедь через позор». Написанные в непритязательной манере (по излишней скромности автор не считал себя писателем), эти книги содержат в себе богатый психологический материал, глубоко пережитое человеком XX века, на долю которого выпали тягчайшие испытания, от голодного детства начала 30-х годов, лихолетья военного времени до погромной «перестройки». И драматизм судьбы священника, взявшего на себя крест активного противодействия безбожию при атеистическом режиме, пострадавшего за это. И несмотря ни на что, свою многотрудную жизнь приемлющего как подарок от Бога, как ниспосланное свыше благо. Вспомним апостола, который стал сетовать на непосильное бремя проповедничества и услышал в ответ: «Разве тебе мало Моей благодати?».

Мне посчастливилось многие годы знать батюшку. Сколько теснится в памяти встреч, разговоров с ним! Увидев его впервые, неожиданно было услышать, что в своих церковных проповедях он ссылается и на нынешних авторов (отец Димитрий назвал и моё имя). Он любил литературу, пристально следил за «почвенническим» направлением в ней и считал нужным использовать ее для нравственных бесед с прихожанами. Позднее я убедился, как скудна наша литераторская духовность в сравнении с тем, чем жил он в сокровенном своем мире. Уже в конце 80-х годов мы втроем — выпускник Литературного института Женя Булин (ныне отец Евгений), Николай Тетенов из США, редактор журнала «Русское самосознание», и я приехали в подмосковное Черкизово, где служил в храме Димитрий Дудко. После вечернего богослужения, причастия, трапезы с участием большой группы молодежи — духовных детей батюшки — мы отправились на ночлег. Я лежал на диване, а за перегородкой стоял отец Димитрий и полушепотом читал молитвы. Днем мы прогуливались с ним по берегу Москвы-реки, удивительно широкой здесь, разговаривали на разные мирские темы, для меня он был Дмитрием Сергеевичем, чуть ли не коллегой по литературе. И вот теперь, слушая за перегородкой молитвы отца Димитрия, я почувствовал недосягаемость его для меня, и все наши недавние дневные разговоры были как будто с другим человеком. Было уже за полночь, глаза мои слипались, одолевал сон, я со всё меньшим вниманием прислушивался, а он всё молился, молился.