Белый Доминик - Густав Майринк

Я пытаюсь успокоиться и при этом говорю себе: "Офелии ни- чего не угрожает, пока я не с ней. " Но у меня не хватает сил последовать совету моего рассудка - не спускаться сегодня в сад.

Я отбрасываю эту мысль, едва успев ее осознать. Я вмжу ловушку, которую готовит мне мое сердце, и все-таки я вступаю в нее: ведь моя тяга к Офелии сильнее голоса разума. Я подхо- жу к окну и смотрю вниз на реку, чтобы собраться с духом и силами - чтобы быть готовым столкнуться лицом к лицу с какой- то опасностью, которая сейчас кажется мне неотвратимой и ко- торая страшит меня. Но вид немой, бесчувственной беспрерывно текущей вниз воды действует на меня столь устрашающе, что я не сразу замечаю звон башенных часов.

Внезапно меня поражает глухая мысль: " Эта река несет рок, которого ты больше не сможешь избежать. "

Затем я пробуждаюсь от вибрирующего металлического звона - страх и подавленность сразу исчезают.

Офелия!

Я вижу, как мелькает ее светлое платье в саду. - Мой мальчик, мой милый, милый мальчик, я так боялась за тебя целый день! - А я за тебя, Офелия! - хочу я сказать, но она обнимает меня и ее уста сливаются с моими. - Ты знаешь, я думаю, мы видимся сегодня в последний раз, мой любимый, мой бедный мальчик!

- Боже мой! Что-нибудь случилось, Офелия? Пойдем, пойдем скорее в лодку, там мы будем в безопасности.

- Да. Пойдем. Там мы, возможно, укроемся... от него. "От него"! В первый раз она упомянула о "нем"! Я чувствовал, как дрожит ее рука, как безграничен, должно быть, ее страх перед "ним"!

Я хочу повести ее к лодке, но она некоторое время сопро- тивляется, как будто не может сойти с места.

- Пойдем, пойдем, Офелия, - зову я, - не бойся. Скоро мы будем на том берегу. Туман...

- Я не боюсь, мой мальчик. Я только хочу... - она запну- лась. - Что с тобой, Офелия? - Я обнимаю ее. - Ты меня больше не любишь, Офелия? - Ты знаешь, как я люблю тебя, Христофор, - просто гово рит она и долго молчит.

- Разве мы не пойдем к лодке? - спрашиваю я ее шепотом. - Я так тоскую по тебе.

Она осторожно отстраняет меня, делает шаг назад к скамей- ке, где мы обычно сидели, и гладит ее, погруженная в свои мысли.

- Что с тобой, Офелия? Что ты делаешь? Тебе больно? Я чем - нибудь огорчил тебя?

- Я хочу только... я хочу только попрощаться с любимой скамейкой! Ты знаешь, мой мальчик, мы здесь впервые поцелова- лись!

- Ты хочешь от меня уйти? - вдруг вскрикиваю я. - Офелия, Боже мой, этого не может быть! Что-то произошло, а ты мне не говоришь! Неужели ты думаешь, я смогу жить без тебя?

- Нет, успокойся, мой мальчик! Ничего не произошло! - ти- хо утешает она меня и пытается улыбнуться, но, так как лунный свет освещает ее лицо, я вижу, что глаза ее полны слез. - Пойдем, мой дорогой мальчик, пойдем, ты прав, пойдем в лодку!

С каждым ударом весла у меня становится легче на сердце; чем шире пространство, отделяющее нас от темных домов, с их мерцающими, подсматривающими глазами, тем надежней защищены мы от всякой опасности.

Наконец, из тумана показываются кусты вербы, окаймляющие противоположный берег; река становится спокойной и не такой глубокой, и мы незаметно оказываемся под свисающими ветвями.

Я поднимаю весла и сажусь рядом с Офелией на корме. Мы нежно обнимаемся. - Почему ты была такой печальной, моя любовь? Почему ты сказала, что хочешь попрощаться со скамейкой? Ведь правда, ты никогда меня не оставишь?

- Однажды это должно случиться, мой мальчик! И этот час становится все ближе... Нет, нет, не надо сейчас грустить... Возможно, до этого еще далеко. Давай не будем об этом думать.

- Я знаю, что ты хочешь сказать, Офелия. - Слезы подсту- пают к моим глазам, и в горле встает комок. - Ты хочешь ска- зать, что, когда ты уедешь в столицу и станешь актрисой, мы больше с тобой никогда не увидимся? Ты думаешь, я не приходил в ужас, днями и ночами представляя, как все это будет? Я знаю точно, я не вынесу этой разлуки! Но ты сама сказала, что это произойдет не раньше, чем через год!

- Да, едва ли раньше, чем через год.

- А к тому времени я что-нибудь придумаю, чтобы быть с тобой вместе в столице. Я упрошу своего отца, я на коленях умолю, чтобы он разрешил мне учиться там. Когда я стану са- мостоятельным и получу профессию, мы поженимся и никогда больше не расстанемся! Разве ты не любишь меня больше, Офе- лия? Почему ты ничего не говоришь? - спрашиваю я испуганно.

По ее молчанию я угадываю ее мысли, и для меня это удар в самое сердце. Она думает, что я слишком молод и строю воздуш- ные замки. Я чувствую, что это так, но я не хочу... я не хочу думать о том, что мы должны расстаться! Я был бы счастлив, если бы хотя бы на мгновение мы могли бы поверить в возможность чуда.

- Офелия, выслушай меня!

- Пожалуйста, пожалуйства, не говори сейчас, - просит она. - Позволь мне помечтать!

Так мы сидим, тесно прижавшись друг к другу, и долго молчим. Лодка стоит спокойно, и перед нами - ярко осве- щенный лунным светом отвесный песчаный берег.

Вдруг она тихонечко вздрагивает, как будто очнувшись от сна. Я глажу ее руку, успокаивая. Наверное, ее спугнул какой-то шорох. Неожиданно она спрашивает: "Не можешь ли ты мне кое-что пообещать, мой дорогой Христиан? "

Я ищу слова клятвы... я хочу сказать ей, что готов ради нее пойти на любые пытки...

- Пообещай мне, что ты меня... что, когда я умру, ты ме- ня похоронишь подле нашей скамейки в саду!

- Офелия!

- Только т ы должен будешь меня похоронить и только в э т о м м е с т е! Ты слышишь? Никого при этом не должно быть, и никто не должен знать, где я лежу! Послушай! Я очень люблю эту скамейку! Я буду всегда там, как если бы я вечно ждала тебя!

- Офелия, пожалуйста, не говори так! Почему ты думаешь сейчас о смерти? Если ты умрешь, я умру вместе с тобой! Разве ты не чувствуешь...?

Она не дала мне договорить.

- Христиан, мальчик мой, не спрашивай меня, пообещай мне то, о чем я тебя попросила!

- Я обещаю это тебе, Офелия, я клянусь тебе в этом, хотя я не могу понять, что ты этим хочешь сказать.

- Я благодарю тебя, мой милый, милый мальчик! Теперь я знаю, что ты сдержишь свое обещание.

Она плотно прижимается своей щекой к моей, и я чувствую, как ее слезы текут по моему лицу.

Ты плачешь, Офелия? Доверься мне, скажи, почему ты так несчастна? Возможно, тебя мучают дома? Пожалуйста, ну скажи мне, Офелия! Я не знаю, что мне делать от горя, когда ты мол- чишь!

- Да, ты прав, я не должна больше плакать. Здесь так прекрасно, так тихо и так похоже на сказку. Я несказанно счастлива оттого, что ты со мной рядом, мальчик мой!

И мы страстно и горячо целуемся, пока не теряем голову.

С радостной уверенностью смотрю я в будущее. Да, так и будет! Все будет именно так, как я себе представлял тихими ночами.

- Ты думаешь, что будешь счастлива, став актрисой? - спрашиваю я ее, полный тайной ревности. - Ты действительно уверена, что это так уж хорошо, когда люди хлопают тебе и бросают цветы на сцену?

Я становлюсь на колени перед ней. Она сложила руки на подоле и смотрит задумчиво на поверхность воды вдали.

- Я никогда не думала, что это хорошо, мой Христоан. Я думаю, что все это отвратительно, если это - чистое лицеме- рие, но совсем уж бесстыдно переживать все это по-настоящему, чтобы через минуту отбросить маску и получить вознаграждение. И делать это изо дня в день, всегда в один и тот же час!... Мне кажется, что я должна буду торговать собственной душой, как на панели...

- Тогда ты не должна этого делать! - вскричал я, и все во мне напряглось. - Завтра прямо с утра я поговорю с моим от- цом. Я знаю, он поможет тебе. Я это точно знаю! Он бесконечно добр и милосерден! Он не потерпит, чтобы они принуждали те- бя...

- Нет, Христиан, не делай этого! - прерывает она меня спокойно и твердо. - Ни моя мать, ни я не хотим, чтобы ты делал это. Иначе погибнут все ее тщеславные планы. Я ее не люблю! Я ничего не могу поделать... Я стыжусь ее... - добавила она полушепотом, отвернувшись. - И это всегда стоит между нами... Но моего... моего отца я люблю. Почему я должна скрывать, что он мой ненастоящий отец? Ты ведь знаешь это, хотя мы никогда не го- ворили об этом? Мне тоже этого никто не говорил, но я знаю, я это интуитивно почувствовала еще ребенком. Это чувство было отчетливее, чем любое твердое знание. Он ведь не догадывает- ся, что я не его дочь, но я была бы счастливее, если бы он это знал. Тогда, возможно, он не любил бы меня так и не мучался бы до смерти из-за меня.

О, ты не знаешь, как часто еще ребенком я была близка к тому, чтобы сказать ему это! Но между им и мной стоит ужасная стена. Ее возвела моя мать. Насколько я помню, за всю жизнь мне удалось переброситься с ним с глазу на глаз лишь парой слов. Маленькой девочкой я не должна была сидеть у него на ко- ленях, не должна была целовать его. "Ты запачкаешься, не дотрагивайся до него! " - говорили мне. Я всегда должна была быть светлой принцессой, а он - грязным, презренным рабом. Просто чудо, что этот отвратительный, ядовитый посев не пустил в мо- ем сердце корни.

Я благодарю Бога, что он не позволил этому произойти! И все-таки иногда я думаю: будь я в действительности бесчувс- твенным, высокомерным чудовищем, это неописуемое сострадание и жалость к нему не разрывали бы меня на части. И иногда я кляну судьбу, уберегшую меня от этого!