Ночь в Кэмп Дэвиде - Флетчер Нибел

— Мерзкий вечер, — сказала она. — Не знаю, как ты, а я страшно рада, что сегодня мне никуда не придётся идти.

Джим неловко потянулся. Ему не терпелось поскорее уехать, снова вернуться к знакомой обстановке своего дома в Маклине, снова почувствовать себя простым сенатором от штата Айова. Од подумал о Марте и о Чинки и снова испытал угрызение совести.

— Мне пора, Рита! — Он поднялся и взглянул на часы.

— Уже десять минут десятого. Завтра в десять у нас будет заседание комитета, и мне надо ещё просмотреть кипу докладов.

Она понимающе улыбнулась, и от этого он почувствовал себя ещё более неловко.

— Ладно, Джим, — сказала она. — Я всё понимаю.

Конечно, она всё понимает, думал он. Ей хорошо знакомы в нём эта виноватая напряжённость и лихорадочное нетерпение, и то, как он старается не думать о ней, даже когда смотрит, как тяжело поднимается и опускается её грудь. Он шагнул вперёд, крепко обнял её и поцеловал в губы. Тело её сразу сделалось безвольным, и груди прижались к его груди как две тёплые подушки. Но мускулы его рук продолжали оставаться напряжёнными, и знакомого ослабления не последовало. Когда он отпустил её, она потянулась к заднему карману его брюк, достала носовой платок и старательно стёрла с его губ следы помады.

— Ну вот, теперь наш честолюбивый сенатор снова безупречен и чист!

Уже в дверях она взяла его за руки и тихо сказала:

— Послушай, Джим, я знаю, что за вредное насекомое кусает тебя теперь. Ты сейчас твердишь себе, что наши отношения пора кончать. Но если Марк обойдёт тебя, то ты всё-таки помни, что номер моего телефона 9-88-77. Сел на горку — и катись вниз! Запомнишь?

— Да я, в общем-то, не уверен, что между нами всё кончено, дорогая, — бодро сказал он.

— Ты знаешь, что кончено… — Голос её прервался. — Только давай без сожалений! Ведь так лучше, Джим?

— Да, Рита, так будет лучше.

Он открыл дверь и вышел на боковое крыльцо, служившее отдельным входом в её квартиру на первом этаже.

Перед тем как спуститься, он по привычке посмотрел в обе стороны улицы. Не заметив ничего подозрительного, он сбежал по четырём кирпичным ступенькам и быстро зашагал к Висконсин-авеню, к платной стоянке, где оставил свой «форд».

Маквейг мчался домой на продельной скорости, шины автомобиля шуршали по кашице талого снега, разбрызгивая воду по краям мостовой. Он думал о президенте, о его неожиданной вспышке гнева против О’Мэлли и о том, как он точно так же набросился на Дэвиджа, человека, вряд ли способного кого-нибудь разозлить. Обе сцены были одинаково бессмысленны. А эта бредовая идея о подслушивании всех разговоров! Что происходит с Марком?

Дома он вспомнил, что хотел позвонить Марте. Ему пришла в голову мысль, что всего два часа назад он лежал с Ритой в постели, — времени прошло до непристойности мало. Но ведь не он звонил Рите, принялся он себя успокаивать, она сама ему позвонила. Это несколько утешило его. Он снял трубку и попросил телефонистку соединить его с Десмоном, с домом Свенсонов. Нет, спасибо, сам набирать номер их телефона он не хочет, он предпочитает, чтобы его соединили.

Марта подошла к телефону, и он услышал, как радостно она ахнула, когда оператор сказал, что вызывает Вашингтон.

— Не волнуйся, Марта, у меня всё в порядке. Просто захотелось тебе позвонить — у меня есть одна небольшая новость.

— Ох, Джим! — Марта была единственной женщиной, у которой этот возглас получался непритворным и от чистого сердца. — Что за новость?

— А ты можешь мне поклясться, что будешь молчать? Никому ни слова. Даже Чинки. И особенно твоей матери. Это придётся держать в строгом секрете, возможно очень долго…

— Конечно, клянусь, говори же скорей! — нетерпеливо перебила она. Джим представил, как она от нетерпения выгнула дугой брови. Любопытство преображало её лицо, и оно становилось совсем детским. Он представил себе её маленький, типично шведский носик и мягкие пряди волос, которые выбивались из короткой причёски и лезли ей на уши и шею.

— А ты побожись! — Это была их старая игра ещё со времён его ухаживания.

— Клянусь жизнью, что никогда, никому… Ну, Джим, говори же скорей!

— Ладно уж, слушай меня внимательно, — весело сказал он. — Вчера после обеда в Гридироне Марк вызвал меня в Кэмп Дэвид и сказал, что подумывает, не выдвинуть ли мою кандидатуру в вице-президенты!

— Куда? — Восторг её был так непритворен, что она даже взвизгнула.

— В вице-президенты, — гордо повторил он. — Или, точнее, в кандидаты на этот пост от демократической партии. Правда, он рассматривает примерно с десяток и других кандидатур.

— Ох, Джим, ты просто представить себе не можешь, как я тобой горжусь! Я уверена, что в этом списке ты непременно идёшь первым!

Он невольно сравнил такое быстрое признание его шансов с критической оценкой Риты — мнением профессионала — и почувствовал себя немного подавленным. Восторг Марты был не чем иным, как знаком слепой супружеской преданности.

— Ну нет, шансов у меня, я думаю, немного, — сказал он и вздохнул. — Но предположение твоё очень мило.

— А я знаю, что ты пройдёшь, Джим! У меня такое предчувствие, милый! Вице-президент из тебя получится великолепный. У тебя для этого все данные.

Маквейг усмехнулся. Марта говорит ему, что он самый подходящий для этого человек, а Рита — что у него неподходящие мозги. Возможно, обе они по-своему правы.

— Попроси-ка к телефону Чинки. Только ничего ей пока не говори.

— Джейн! — крикнула она нараспев. — С тобой хочет говорить твой папочка.

Послышалось хлопанье по паркету больших, не по ноге, комнатных туфель, и к телефону подлетела его дочка, ещё более запыхавшаяся, чем мать:

— Привет, первый! Ты почему всегда звонишь, когда меня нет поблизости?

Услышав её голос, он невольно улыбнулся и представил себе её карие глаза и здоровый румянец во всю щёку. Он вспомнил, как прозвал её Чинки, когда она была маленьким увальнем, толстушкой с умоляющими глазами и дрожащим подбородком. Неизвестно почему, у неё долго не получался звук «п», который она всегда заменяла на «ч», и когда ей хотелось пить, она жалобно протягивала крохотную ладошку и просила: «Чить хочу, чить». Теперь она ходила, широко расставляя ноги, как манекенщицы в модных журналах, и конский хвост причёски доходил ей до самой попки. Волосы у неё были перевязаны широкими резиновыми лентами.

— Я так по тебе соскучился, Чинки, — сказал он. — Если бы у меня была орхидея, то сегодня вечером я бы поставил её перед твоим портретом!

— Ты всегда шутишь, пап! — радостно засопела она. — И отчего это только я так тебя люблю! Наверное от слабоумия.