Как лист осенний... - Людмила Безусова

Собаки уселись вокруг девушки кружком и, свесив длинные языки набок, немигающими шоколадными глазами уставились на неё. Милка облегченно вздохнула и, кажется, только сейчас услышала глухой перестук копыт, поскрипывание сбруи, нетерпеливый всхрап застоявшихся лошадей. Обнаженные по пояс юноши равнодушно смотрели на разыгравшуюся перед ними сцену, потом один из них коротко свистнул, и собаки бросились к нему, радостно завиляв хвостами. Милка снизу вверх разглядывала всадников.

"Конечно, я хотела кого-нибудь встретить, но эти? — Бронзовые мускулистые тела, крест накрест перехваченные узкими кожаными ремнями с блестящими бляхами на плечах и груди, короткие фигурные жезлы в боковых петлях, невозмутимые чеканные лица, длинные волосы, переплетенные змеящимися косичками, обручи на голове с крупными лучистыми камнями разного цвета. — Мне б кого-либо попроще. И без собак! Но не все зависит от нас, увы…"

Больше всего хотелось развернуться спиной к этим живым статуям и мчаться без оглядки, но девушка понимала, что шансов у неё нет. Да и куда бежать! Она поднялась, не поворачиваясь к всадникам спиной, осторожно сделала шаг назад, ещё один. Конные по-прежнему не двигались, правда, собаки метнулись к Милке и весело заскакали вокруг, пытаясь лизнуть лицо. Она досадливо отпихнула приставак, не до них. И не увидела, как сверкающий ореол окутал шестерку всадников, а в руках у них появились изогнутые луки, только метнулась в сторону, когда звонко щелкнула тетива, посылая первую стрелу в полет.

Боль огненным кольцом охватила шею, горячим потоком пролилась ниже. Милка схватилась за горло и ощутила под руками раскаленные камешки ожерелья.

Туча стрел, на мгновение повисшая в воздухе, обогнула девушку по странной траектории и невысоким частоколом вонзилась в землю. Милка попробовала перепрыгнуть заграждение, но чувствительный электрический разряд отбросил ее на середину круга. Скрещенье разноцветных лучей от звездных камней сошлось на ней, сковав тело льдом, оставив только слабый отголосок тепла там, где раньше билось сердце. Сильная рука ухватила её за шиворот и, жестко, так что зубы клацнули, дернула вверх, бросив затем поперек седла. Нос и глаза запорошила пыль, от смешанных запахов конского пота и благовоний затошнило, а когда лошадь сорвалась в галоп, стало совсем худо — хорошо, что недолго. Так же бесцеремонно одуревшую от столь резкой перемены Милку швырнули на ступени. Надеялись, что она сама удержится на ногах или верховому было всё равно? Скорей всего второе, потому что, легко спрыгнув на землю, всадник перекинул тело через плечо, как мешок, и побежал вверх, прыгая через ступеньку, как будто и не нес на себе лишние шестьдесят килограммов.

Пока он несся через анфиладу полутемных залов, девушка успела окончательно прийти в себя, только предательские колючие мурашки шебаршились на периферии нервной системы. Спутанные пряди мочалкой мотались перед глазами, закрывая обзор, но когда Милка попыталась извернуться, убирая волосы с глаз, то получила такой шлепок по многострадальному мягкому месту, что повторять попытку не стала. А смысл? Все равно это ничего не изменит.

Пробег завершился в громадном зале с рядом колонн у входа и массивным пустым постаментом в центре, к подножию которого грубо швырнул свою ношу. Девушка, охая, встала на ноги, а бронзовотелый юноша, наоборот, рухнул лицом в пол и принялся истово что-то шептать, временами возвышая голос до истерического вопля. Милка попыталась сделать шаг в сторону, но юноша, не прерывая своего занятия, словно клещами вцепился в её щиколотку.

"И правильно, — размышляла Милка, подергав стальным захватом зажатую ногу, просто так, для порядка, — не для того меня сюда приволокли, чтобы я могла свободно уйти. И кому ж он молится? Алтарь же пустой…".

Над кумирней сконденсировалось расплывчатое облачко, взметнулось туманным смерчем и растаяло, явив взору худощавого парня во вполне современной одежде — джинсах и вязаном пуловере.

— Ну, что случилось? — недовольно поинтересовался он, глядя сверху вниз на распростертого ниц юношу и не обращая никакого внимания на Милку. А та, подавшись вперед от неожиданности, хрипло выдохнула:

— Андрей, — и, прокашлявшись, завопила во весь голос, — Андрей, спаси меня!

— А это ещё кто, — словно не слыша отчаянного вопля, хмуро поинтересовался парень, — зачем притащил?

— Она была в городе, — отрапортовал Милкин страж.

— Ну, так убрали б и дело с концом, — равнодушно сказал Андрей, — не впервой.

— Она защищена.

— Она? — парень покосился на девушку, — чем же?

Милка была поражена. Без сомнения, это Андрей, она не могла ошибиться, не может быть второго такого, как две капли похожего на мужчину её мечты.

— Андрей, ты что, не узнаешь меня, — жалобно сказала Милка, чувствуя, как предательски дрожит голос, — я же Ленина подруга, я была на вашей помолвке.

— Ну, и что? Правила для всех одни.

— Как что? — но возмущение осталось без ответа, потому что юноша-страж, наконец, выдал:

— Ожерелье гасит наши удары.

Парень соскочил с постамента, на котором обретался, словно древнее божество, и, скользнув к Милке, прикоснулся к украшению на шее. Последовавший оглушительный вопль, запах паленого мяса, огненная вспышка — и всё это одновременно — ошеломили девушку. Она-то думала, что её уже ничем не удивишь, как-то притерпелась к чудесам не в свою пользу. А тут такое…. Её ожерелье, как и Дарьино, тоже с норовом.

Отскочивший назад Андрей, недолго думая, кинулся в темноту за постаментом. Протяжный скрип открываемой дверцы многократно усиленным эхом пронесся по залу. Жуткий грохот обрушившего хлама, невнятная брань, звон разбиваемых хрупких вещей и парень, весь в паутине и пыли, вернулся с кнутом на коротком кнутовище, отполированным до зеркального блеска. Лихо щелкнул пару раз длинным охвостьем с металлическим наконечником и, довольный результатом, хлестнул не ожидавшую подвоха Милку. Девушка дернулась, прикрывая лицо — тяжелая блямба на конце кнута мелькнула в сантиметре от глаза — и услышала, как дробно застучали, осыпаясь на пол, бусинки. Только и успела, что судорожно сжать ладони, пытаясь удержать ускользающую радугу. Не успела.

Вялая апатия навалилась внезапно, делая бессмысленной всю прожитую и непрожитую жизнь. Милка рухнула на колени и по-волчьи завыла, изливая в зверином реве свою тоску, затряслась от волны накатывающей депрессии, глухой, беспросветной, затягивающей в омут безнадежности. И продолжала выть, когда её тащили вниз по крутой лестнице, когда оставили одну в темной, похожей на сырой склеп, камере, когда заскрежетал замок, вдвинутый в пазы одним резким движением. НЕТ СМЫСЛА ЖИТЬ…НЕТ…